Стих «Гризельда»

Посвящение Мадмуазель Я посвящаю вам, красавица моя, Терпенья этот образ кроткий, Но льстить себе не смею я, Чтоб вы, пример сей оценя, Во всем сошлись с моей красоткой. В Париже дамам угождать За честь и счастье почитают, Здесь рождены они пленять, Их волю мигом исполняют. Но нетерпимость их во всем Грозит напастью нам порочной, И чтоб бороться с этим злом, Противоядье нужно срочно. Столь кроткий образец терпенья, О коем в сказке вы прочли, Пример, достойный удивленья, В Париже чудом бы сочли. Здесь дамы всем повелевают, Достаточно им молвить слово — Им с радостью служить готовы, За королев их почитают. И вам признаюсь я: навряд Гризельду здесь оценят дамы — Прочтут с усмешкою, пожмут плечами Да над старинкой поострят. Не потому, чтобы дивились Терпенью наши дамы,— я Скажу по правде: опытом они добились, Чтоб упражнялись в нем их добрые мужья. Гризельда У ног горы великой, древней, Где По рождается под сенью тростников И дремлют ближние деревни Под шум младенческих валов, Жил юный принц, храбрец из млада, Своей провинции услада. Все редкие черты, какими не всегда, Не каждого природа наделяет, Дала ему счастливая звезда, Сей дар — великим небо посылает. Исполнен доблести и телом, и душою, Могучий, статный принц воякой славным был, И, движим тайною по красоте тоскою, Он высоко художества ценил. Победы он любил на поле брани И подвиги отваги почитал, Все, чем истории гордится достоянье, Но больше он о том мечтал, Что славой доброю его страна помянет За счастье мирное, что он народу дал. Но сердце нашего героя Какой-то дух тревожный бередил, И не давал ему покоя, И тайной горестью точил. Всех женщин он обманщицами чтил, И не было такой на свете, Чья подлинная добродетель Не мнилась бы ему обманом, Притворством, хитростью, дурманом, Коварной жаждой — обольстить, Чтоб над мужчиною царить. К тому ж нередко ведь, случалось, Мужей, обманутых и жалких, видел он Добычею ревнивых жен, И подозреньем ненависть питалась, И много раз он клялся в том, Что если искушать его природа станет И новая пред ним Лукреция предстанет, Он все ж не женится никак и нипочем. Приходит утро. Принц делами позаймется, Какие он определил, Он только ведь о том печется, Чтоб подданный без горя жил. Немало вдов, сирот, замученных нуждою, Он милостиво выручал. Иль подать тяжкую, рожденную войною, Своим указом отменял. А там с делами распростится И на охоту он помчится, Где вепрь могучий и медведь Ему не столько досаждают, Как те, кого он избегает,— Вы, девы, на кого заклялся он смотреть. А в это время те, кто счастием народа Так дальновидно дорожат, Все время о наследнике твердят, А без того грозят ему лихой невзгодой. Являются они однажды во дворец, Чтоб своего добиться наконец. И вот оратор, важный, чинный, Красноречивейший хитрец, Заговорил, и в речи длинной Он принцу строго указал: Наследник нужен нам для процветанья края, Чтоб принцев род не угасал, А как уж речь свою кончал, О новоявленной звезде сказал, Что, брак счастливый предрекая, Так блещет, как никто доселе не видал. Принц выслушал все это терпеливо И отвечал спокойно и учтиво: «Те чувства добрые, которые вели Вас предложить мне бракосочетанье, Приятны мне и преданной любви Счастливое знаменованье. Сердечно тронут ими я И завтра же хотел бы вас послушать, Но осторожности я не хочу нарушить, А дело это таково, друзья. Взгляните: в счастливом семейном лоне Немало дев пред вами взоры склонят,— О, добродетель, доброта, Какая искренность и чистота! Но девушек судьба вершится,— Едва супружества венец Достигнут ими — и конец, Все это мигом испарится. Недолго ей перемениться — Себя охота показать, Главой в семействе воцариться И на своем всегда стоять. Одна — насупится, тяжка ей жизни ноша, Неисправимая святоша, Кричит, бранится день-деньской. У той наряды да румяна, Кокетства, сплетни да романы И новый рыцарь каждою весной. А эта — без ума влюбляется в искусства, Все разрешает в двух словах, Тончайших авторов раскритикует в прах, А у самой ни вкуса нет, ни чувства. А та — ударится в игру, в распутство, Растратит деньги, все, что есть, продаст, Едва последнюю рубашку не отдаст. То развлекаясь так, то этак сумасбродя, В конце концов одна и та же стать: Гулять повсюду на свободе Да бедным мужем помыкать. Итак, скажу я вам, хотите не хотите ль, Нельзя счастливым брак тот почитать, Где оба норовят главой семейства стать, И если нужен вам женатый повелитель, Ищите юной красоты Без гордости и суеты. Она должна быть терпелива, Послушлива и молчалива, Без прихотей и без пустой мечты, И я женюсь, коль вам найти такое диво!» Так кончил принц и, шпорами звеня, Вскочил немедля на коня И в лес, как ветер, он помчался, Где стан охотничий его уж дожидался. Равниной скачет он — летят луга, поля; Вот наконец в тени дубравы Привет трубят охотников оравы, И зверь тревожится, рогам внемля. Уж гончие пошли в угон нетерпеливо, И там и сям они мелькают через жниво. Борзые рвутся и снуют,— Огонь свирепый в алчных взорах,— Псарей здоровых волокут, Что крепко держат их на сворах. По долам, влажным от росы, Собаки чуют свежий след добычи; Принц знак дает — ив свисте, лае, кличе Уж за оленем мчатся псы. Трубят рога, несутся кони, И ржанье громкое погони, И лай ожесточенных псов Покой долин смутил, — и гомон дикий Разносит эхо, повторяя клики, И вот уже кругом стена лесов. Но тут наш принц — случайно иль судьбою Свернул дорогою иною; Мечтой какой-то увлечен, Он одиноко отъезжает, И вот уж все кругом стихает, Ни рога, ни собак не слышит больше он. Куда заехал он по странности влеченья? Блестит ручей в тенистом окруженье, Здесь тайным трепетом охвачен человек: Природы чистое виденье Такой красой дарит воображенье, Что принц благословил случайный свой побег, Исполнен нежною мечтою, Что нам дарят леса певучей тишиною. Внезапно, и душой и взором поражен, Он видит образ столь приятный, Красой украшен благодатной, Какого никогда еще не видел он. Сидела юная пастушка И вышивала у ручья. Овец ленивая семья Бродила тихо по опушке, И быстро двигалась игла. Могла бы покорить она дух самый дикий Своей лилейной белизной, Природной свежей чистотой, Что пряталась всегда в тени лесов великой. Дышали детской нежностью уста, И очи сквозь пушистые ресницы Сияли — синева небес не так чиста, Не так блестят вечерние зарницы. В восторге принц из-за кустов глядит, И сердце замирает в упоенье. Но ветка под ногой хрустит, — Пастушка обернулась в изумленье. Увидела его. Смущенье Ее объяло — вспыхнула вдруг вся И стала так мила, что и сказать нельзя,— Такое дивное виденье Была красавица моя. Под этою стыдливостью прелестной Увидел принц такую простоту, Невинность кроткую и чистоту, Какая до сих пор ему была безвестна. И вот она пред ним во всем своем цвету. Каким-то новым страхом пораженный, В смущенье трепетном идет к ней принц плененный И голосом дрожащим говорит, Что от охоты он своей отбился, А к ней, быть может, доносился Звук рога или топ копыт. «Нет,— говорит она,— никто не появлялся Здесь, в чаще этой, кроме вас, Но что тревожиться — ведь вечер чуть начался, К большой дороге выйдем мы сейчас». — «Моей счастливою судьбою, — Он говорит, — обязан я богам. Давно брожу я здесь по долам и лесам, Но ведать я не мог, сокровище какое Хранится здесь в угоду небесам». Она глядит и видит: наклонился Гость к чистым водам ручейка, И черпает его рука — Должно быть, жаждой истомился. «Ах, обождите», — говорит Она ему и вот бежит К своей избушке, кружечку приносит, Приветливо ему ее подносит И ласковой улыбкою дарит. Сосуды видел он из яшмы и агата, Блестящим золотом покрытые богато, Что ревность мастера искусно создала; Но нет, не так мила краса их дорогая, Как эта кружечка простая, Которую ему пастушка принесла. И вот она ведет его к дороге Через овраг и склон пологий, По тропкам, через долы и лужки, Чрез заводи и ручейки. Идет она, а принц за ней шагает, Осматриваясь тщательно кругом, Ведь он мечтает уж о том, Чтоб вновь прийти сюда тайком, И все заметы примечает. Вот наконец в березняке Они с пастушкой очутились, И на равнине вдалеке Из-за деревьев им открылись Златые кровли на его дворце. Свою красотку покидая, Как будто бы из света в тьму Идет он, медленно ступая, И грусть щемит и сердце жмет ему; Но память о лесном виденье Отраду сладко в душу льет. А утром он проснулся — и томленье, И смутная тоска его гнетет. С утра торопится он на охоту снова, И уж нарочно в этот раз Он поскакал дорогой новой И ото всех уединясь. По чаще, долам и тропам уединенным, Что взором он запоминал влюбленным, Он ищет путь. Любовь ведет его, Свои заметы там и тут Он узнает — и вот ее приют — Пастушки юной видит он жилье. Они одни с отцом здесь обитают, Ее Гризельдой называют. И молоком овец живут они, А прялка и руно в руках девицы Без помощи его столицы Дают одежды им свои. Чем дольше смотрит он, тем все живее сладость Ее очей, лица живая младость И сердца обольстительные сны, И красота, и голос звонкий, Как будто искоркою тонкой, Чутьем души озарены. От счастья сердце замирает — Так радует его нежданная любовь. И в тот же самый день он собирает Совет старейшин и речь им держит вновь. «Ну вот и я решил жениться, Как вы того желали. Но жену Из чужедальних стран себе я не возьму, В своем краю найду пригожую девицу, Обычай предков должен соблюдать. Однако я не стану торопиться И выбор свой до свадьбы объявлять». Едва решенье принца услыхали, Обрадовались все, заликовали, Такой тут был восторг и пыл — Сказать нельзя: на улицах шумели, Плясали, обнимались, пели, А пуще всех оратор счастлив был. Он был уверен в самом деле, Что он один все это совершил. «Поистине себе я выбрал путь неложный, Ведь с красноречьем и бороться невозможно»,- Так он себе довольный говорил. И было тут на что смотреть и подивиться, Как все красавицы столицы Стремились выбор принца заслужить. А принц не раз уже говаривал спокойно, Что только скромностью, невинностью пристойной Он тронут может быть. Что делать — стали тут наряды поскромнее, И голоса куда нежнее, Покашливают — личики бледны, На пол-локтя шиньоны победнее, Укрыты шейки, рукава длиннее, Ну разве пальцев кончики видны. А в городе кипит работа — Ведь недалек уж свадьбы срок, Для всех искусников забота, Каретники давно уж сбились с ног. Такие чудные повозки, Уж так затейливы и хороши, На них повсюду злата блестки, А краски ярки и свежи. Там, чтобы видеть все без толкотни и давки,— Помосты, загородки, лавки, Тут — триумфальных арок ряд, Колонны золотом горят И принца воинскую славу возглашают, Но и любви над ним победу прославляют. А там — средь зелени утаены Потешные огни с их безобидным громом, И с шумом резвым и знакомым Вот-вот на небеса гореть взлетят они. Блестят на площади огни, Танцоры носятся, готовя представленья, Все улицы музыкою полны, А из Италии, на удивленье, Десятки нимф, богов понавезли. Приходит свадьбы долгожданный День, оживленный и желанный. На небе ясном и живом Едва лучи рассвета встрепенулись В сиянье злато-голубом,— Немедля впопыхах все девушки проснулись. И, любопытствуя, народ со всех сторон Бежит. А там и сям гвардейцев легион Расставлен важно для порядка, Чтоб чинно было все и гладко. А в замке принца музыка гремит — Рожок, и флейта, и гобой с фаготом, Да дробь по улицам трещит — Всем барабанщикам работа. Вот наконец и принц, друзьями окружен. Их крики радости встречают. На удивленье всем, неспешно он Из города спокойно выезжает, Так каждый день гуляет он. «Ну,— говорят в толпе,— опять, видали?.. На травлю едет принц: на что ему полон Любовный — нет, брат, не загнали! Зря болтали!» И мчится принц путем своим: Поляны и поля, вот показались горы, Въезжает в темный бор, и свита едет с ним, В смущенье опуская взоры. Любимые места, вот милый лес и дол, И сердцу принцеву их узнавать приятно. Вот наконец и домик благодатный, Где он любовь свою нашел. Молва о свадьбе всюду говорила, А у Гризельды сердце ныло, И, приодевшись, как могла, Она спешит скорей из своего приюта, И в эту самую минуту С порога своего сошла. «Куда бежите вы так торопливо? — Ей принц, встречая, говорит И нежно на нее глядит.— Постойте-ка, мое лесное диво, Ведь свадебку мою играю я сейчас, А ей никак не быть без вас, Я вас люблю, вас выбрал я женою Из тысячи красоток молодых, И проведете вы всю жизнь свою со мною, Коль не отвергнете вы добрых слов моих!»- «Ах,— говорит она,— как я поверить смею, Чтоб мне такая честь! Шутить я не умею, А вам охота разогнать тоску». — «Нет,— отвечает он,— мы вас избрали. С отцом уж мы потолковали (А принц давно уже открылся старику), Иди, пастушка, к пастушку! И будем жить, как милые живали, Но чтобы мир меж нас в семействе был всегда И счастье было нашей долей, Клянитесь, что у вас не будет никогда Иной, чем мужней, воли». — Я обещаю вам и буду в том верна: Когда простой пастух бы стал моим супругом, Его бы слушалась я только одного, А что же, если будет другом Мне повелитель мой,— кого Еще мне слушаться, как не его?» Так принц в любви своей открылся, И пышный двор ему рукоплескал. А чтобы всяк в его решенье убедился, Ее принцессой обрядить он приказал. Спешат придворные, прислужницы-девицы, Бегут в избушку и, запыхавшись вконец, С искусством, коему нельзя не подивиться, Пастушку обряжают под венец. Пора кончать рукам проворным, Но любо посмотреть придворным, Как чисто в горнице у ней, Хоть и куда нельзя бедней. И деревенская избушка, Где под платанами жила моя пастушка, Им кажется жилищем фей. Вот наконец идет принцессой настоящей Она в одежде пышной и блестящей, Несется шум навстречу ей. Ладоши хлопают все громче да звончей. При этом шуме неуемном Бедняга-принц влюбленный наш вздохнул, Пастушку бедную перед жилищем скромным Он, сожалея, вспомянул. Вот в колесницу из слоновой кости Спокойно поднимается она, И с нею гордый принц. Толпа поражена. Кругом теснятся свита, гости. Он с ней, ему навек Гризельда отдана. Вот счастие, друзья, а войны лучше бросьте! За ними двор. Всяк соблюдает чин, Порядка старшинства не минет ни один. Со всех сторон народ навстречу выбегает, Покрыв окрестные поля. Про выбор принца все уж знают И с нетерпеньем ждут, далекий шум внемля. Вот наконец они. Через толпу густую Не просто провести процессию такую. Повсюду крик и шум, толпятся стар и млад, А лошади дрожат, храпят, Бросаются, прядут ушами, И зря над ними хлопают бичами. Вот наконец они во храм Вдвоем вошли, и цепью вечной Обета верного Предвечный Соединил супругов там. Оттуда в замок поскорее, Где ждут веселые затеи, Турниры, танцы и бега, и маскарад, Мелькают сотни лиц, смеются и шумят, А вечером бог Гименей пригожий Венчает сладостью супружеское ложе. Наутро полон новых двор гостей: То изо всех провинций Явились посланцы поздравить принца, От всех селений и от всех его людей. Среди придворных в пышном окруженье Гризельда и не чувствует смущенья, Как королева им кивает, Словечко бросит да и губки подожмет. И так мила, и осторожна, И так приветлива, что кажется кругом Она, когда бы то возможно, Еще милее нравом, чем лицом. Разумница моя, увидевши примеры, Переняла тончайшие манеры, И с первых дней смиренное дитя Принцессой сделалась шутя. И знатных дам своих средь пышности богатой Она ласкала как детей, Пасла их так же, как когда-то Своих овечек прежних дней. И года не прошло, что свадебку сыграли, Как родилось дитя у царственной четы, Но это не был сын, которого так ждали, А девочка чудесной красоты. Отец в восторге был. Ему она казалась Прелестна и мила, И впрямь она была Гак хороша, что мать ей любовалась И просто оторваться не могла. Сама кормить она малютку захотела: ‘Ну как ей откажу, ведь лишь о том она И молит, просит у меня! А в этом отказать — ведь злое дело, И та, что может этого и вовсе не желать, Наполовину только мать». Тем временем наш принц иль охладился От пыла первого любви, Иль в бешеной его крови Все тот же дух тревожный пробудился, Но он, как прежде, погрузился В жестокие сомнения свои. Чему в жене он ни был бы свидетель, Не видит искренности в ней: Чиста уж слишком добродетель, Все это — западня для простаков-мужей. И подозренье душу гложет, И верить он уже не может, И радостей любви страшится, — Во всем ему коварство мнится. Чтоб излечить болезнь души тоскливой, Подглядывает он, следит, готов смущать Ее тревогой боязливой, А то надменностью спесивой Ей беспричинно докучать, Сомненьями в ее натуре лживой. «Нельзя, — он говорит, — мне ум свой усыплять; Коль добродетель непорочна, То что бы с ней ни делал я нарочно, Она лишь крепче может стать». В своем дворце ее он замыкает Подальше от утех шумливого двора; Она одна в своих покоях пребывает, И белый свет чуть виден ей с утра. Уверенный, что украшенья, Наряды пышные полны Для женщины всегда значенья И ей без меры нравиться должны, Он строго требует обратно Рубины, жемчуга и тысячи забав — Все, что когда-то, в нежности понятной, Он ей дарил, ее супругом став. Она ж, чья жизнь не знает пятен, Кому один закон понятен — Свой долг супруги исполнять, Ему не хочет возражать. И видя, как он рад безмерно, Она сама довольна,— верно, Не меньше, чем когда пришлось их получать «Чтоб испытать, меня супруг мой мучит,— Так думает она,— и ясно вижу я, Что добродетель укреплять он учит, А в праздности душа истлела бы моя. И если даже он о том не помышляет, Одно должна я знать, что так судил господь, Чтобы душа могла соблазны побороть. О, сколь же тех судьба несчастна, Кто прихотью своих страстей Идет дорогою опасной Пустых желаний, праздных дней. Создатель наш, не скоро суд творящий, Пускает их скользить над пропастью грозящей И медлит их остановить. Но благостью своей великой и святою Меня избрал он любящей рукою, Чтоб мне помочь и научить. Возлюбим же его благую строгость: Нельзя счастливой быть, не пострадав. Возлюбим отчую суровость, В своей любви он вечно прав». Принц видит доброе ее повиновенье Приказам сумрачным его И думает: «Ее притворное терпенье Еще крепится, но не выдержит того, Когда направлю я мученье На то, что ей милей всего. К ребенку своему, к принцессе нашей милой Она привязана с невыразимой силой: Вот в чем ее я должен испытать, И подозрений гнет постылый Тогда смогу я разогнать». А в это время мать кормила Дитя невинное свое, Та на ее груди играла и шалила, Смеялась, глядя на нее. «Я вижу,— молвит он,— вы любите ее, И все же должен я отнять у вас малютку, Чтоб в нежном возрасте всемерно ограждать От вашей грубости ребенка разум чуткий. Счастливая судьба дала мне отыскать Особу, что ее способна воспитать И в добродетели, и в вежливости тонкой, Которые нужны ребенку. Расстаньтесь с дочерью своей, Сейчас придут сюда за ней». И он уходит. Нету силы, Не так безжалостны глаза его, Чтоб видеть, как из рук ее Чужие вырвут плод привязанности милой. Она в слезах одна, как будто над могилой, Глядит в оцепенении немом И ждет несчастный миг, не помня ни о чем. Но лишь она посланца увидала, Вершителя жестокой казни сей, «Должна л слушаться,»— сказала, Малютку милую к груди своей Она последний раз прижала — И отвернулась поскорей… (А девочка ручонки тянет к ней.) Дитя у матери несчастной Отнять — иль сердце вырвать ей — Что с этой пыткою ужасной Сравнится? Казни нет лютей. Вблизи от города обитель процветала, Известна с древности глухой, В уставе строгом там спасалось дев немало Под взорами игуменьи святой. И вот туда, в уединенье, Скрывая девочки происхожденье, Ее отправили, сказав вперед, Что ждет игуменью вознагражденье, Достойное ее забот. А принц старается охотою забыться, От угрызений он не может излечиться. Вслед за жестокостью такой Супругу видеть он боится, Она страшна ему, как гордая тигрица, Лишенная тигренка злой рукой. Но он ошибся. С той же добротой, Все так же ласково она его встречает, Все с той же нежностью ему внимает, Как в дни любви минувшею порой. Он тронут, он горит живым волненьем, Душа наполнилась стыдом и сожаленьем, Но — ненадолго. День, другой — Он к ней идет с притворными слезами, Чтобы опять язвить жестокими речами, И говорит: «Склониться пред судьбой Нам надобно — ребенок умер твой». Удар ужасный этот поражает Ее смертельно. Силы покидают. А принц? На нем лица нет. И, потрясена, К нему бросается она, О горе матери на миг позабывает, Ему помочь она должна. И этой беспримерной добротою, И этой дружбою супружеской живою Внезапно принц обезоружен был И подозрения жестокие забыл. И вспыхнуло в душе желанье Ей тотчас правду рассказать, Но гордость желчного страданья Уста замкнула и заставила молчать: Еще, быть может, эта тайна Полезною окажется случайно. Но с той поры любовь опять вернулась к ним Со всеми ласками своими, И стали вновь гореть они огнем одним, Влюбленными и молодыми. Пятнадцать раз в своих двенадцати домах Уж солнце побывало, и в его лучах Живут супруги наши нежно. А если иногда супруг мятежный Помучает супругу вновь, То лишь затем, чтобы любовь Не засыпала безнадежно. Так, в кузнице своей работая, кузнец На уголь брызгает водою, Чтоб, затихая под золою, Огонь не потухал вконец. А наша юная принцесса Растет, отстаивая мессы; Сердечность нежной простоты От милой матери в наследство ей досталась, А от отца к ней присоединялось Величье благородное. Черты Такие нравятся, а это ведь не малость, Тем более для юной красоты. Она повсюду как звезда блистает. И вот однажды некий кавалер, Красавец юный, доблести пример, Ее в ограде замечает, И тотчас же любовь его воспламеняет. Инстинктом счастливым красавицам дана Способность без самообмана Немедленно любви заметить рану В тот самый миг, когда она нанесена. Итак, принцесса знала верно, Что любит он ее безмерно, И, поупрямившись перед самой собой (А так должны всегда ведь поступать девицы), Успела и она влюбиться И привязаться всей душой. Такому милому нельзя не подивиться: Он был красив, и храбр, и в предках именит, И перед принцем он сумел уж отличиться, И милостями тот его дарит. Поэтому весьма доволен принц остался, Когда о счастливой любви дознался Любезной дочери своей. Но странное ему пришло желанье Заставить их купить блаженство жизни всей Ценой жестокого страданья. «Приятно будет видеть счастье их,— Так рассуждает он,— а все же Пусть то, что им всего дороже, Не за бесценок им достанется. Таких Не ценим мы вещей недорогих. А между тем жены терпенье Проверю опытом таким, Что, может быть, мои сомненья Рассеет без следа, как дым». Но чтобы все ее величие узнали, Чтоб кротость, доброту ее в печали Ценили все достойные сердца, Чтоб все признали наконец В ней высшей благости венец И восхваляли бы творца,— Велит он объявить, что, не имея сына, Подумать должен он о будущем страны, А так как он и дочери единой Лишился — брак такой не может быть причиной Препятствовать ему искать другой жены. И он нашел. Она — высокого рожденья, В монастыре воспитана была, Супругой он ее берет без промедленья, Чтобы она ему наследника дала. Вообразить себе возможно ль горе Влюбленных наших! С этой вестью вскоре Приходит принц к жене: он должен ей сказать, Что здесь она не может оставаться И надо им теперь расстаться, Чтоб крайнего несчастья избежать. О низости ее происхожденья Народ толкует, и ему по принужденью Супругу новую дают. «Идите,— говорит,— назад в свою избушку, И вы опять оденетесь пастушкой, Одежду вам уже несут». Спокойно, как всегда, с безмолвным постоянством Прощается она со всем своим убранством, И в тихой ясности ее чела Печаль едва заметна лишь была. Все теми же она пленительна чертами, Лишь очи кроткие наполнились слезами, Так иногда весной случается подчас — И дождь, и солнышко зараз. «Вы мой супруг, мой повелитель милый,— Так говорит она, почти теряя силы,— От ваших страшных слов душа горит в огне, Но я всегда вам говорила: Повиноваться вам всего дороже мне». К себе идет она в покои золотые, Наряды пышные свои снимает там, И ей уж приготовлены другие Одежды — бедные, простые, Когда-то в них она бродила по лесам. Покорно, в бедном одеянье, Идет она к нему и молит на прощанье: «Как из дворца от вас уйду, Когда прощенья мне не даст супруга строгость? Могу перенести и бедность, и убогость, Но гнева вашего снести я не могу. Когда бы знали вы, как милость сердце ценит,— Утехой будет мне она от вас вдали. А время вечно не изменит Ни преданности, ни любви». Покорность тихая, души величье Под этим рубищем простым Так принца тронули страданием своим, Что юная любовь в сияющем обличье Опять возникла перед ним. И он, в невольном умиленье, Стараясь слезы удержать, Едва не бросился в волненье — Ее обнять. Но в этот миг могущественно, грозно Желанье загорелось — твердым быть — И, торжествуя над любовью слезной, Его заставило спокойно говорить: «Смиреньем вашим я доволен, но уж поздно О прошлом вспоминать. Счастливого пути, Ступайте, вам пора идти». Она идет. За ней старик-отец шагает, Опять в одежде деревенской он, Глаза в слезах, и тяжко он страдает, Внезапным бедствием сражен. Она ему: «Идем в наш лес густой и дикий, Идем. Там отдохнем мы в тишине великой. Без сожаления покинем мы дворец, В избушке нашей нет ни роскоши, ни злата, Она одной невинностью богата, Но там — покой и мир. Вот — счастье наконец». Лесным безмолвием, спокойствием объята, Опять кудель берет ее рука, И вот она идет на берег ручейка, Где принц нашел ее когда-то. Спокойно в душу льется тишина, И об одном лишь молится она: «Пусть будет славным он, богатым и счастливым, Желанье пусть исполнится его». В горячем сердце, кротком, терпеливом,— Любовь, одна любовь и боле ничего. А принц, о ком она вздыхает, Ее желая снова испытать, Однажды ей велит сказать, Что видеть он ее желает. Гризельду встретил он спокойными словами: «Мне нужно, чтобы та, с кем я иду во храм, Кому я завтра жизнь отдам, Была довольна мной и вами, Мне так угодно. И я вас прошу о том, Чтоб вы мне помогли в желании моем. Пусть все ей нравится, что мне по нраву, Сыграем свадьбу мы на славу, И пусть любовь мою увидят все кругом. Итак, устройте все скорее, Покои уберите ей С богатством, с роскошью затеи, Да попышней, повеселей. И помнить я прошу всечасно,— Пусть это будет вам закон,— Что этой девушкой прекрасной Я пылко увлечен. А чтобы вы могли судить о том доверье, С каким всегда я вас сужу, Я вам невесту покажу, Которой угодить должны вы в полной мере» На Левантийских высотах Не так пленительна Аврора, Какой явилась в их очах Принцесса юная. И взоры Едва Гризельда подняла, Как в глубине души та нежность расцвела, Что сердце матери питает. О прежнем счастии, о юности своей Она невольно вспоминает И мысленно про дочь свою гадает: «Ей было б столько ж лет, любимице моей. И, может быть, была б красавица — кто знает!» Так ей понравилась принцесса в этот миг, И так порыв ее был пылок и велик, Что, лишь принцесса удалилась, Гризельда очи к принцу подняла И речь такую смело повела: «Вам, повелитель мой, я докучать решилась Нехитрой речью. Коль для вас открылась С принцессой милою другая жизнь сейчас, Так знайте, что она, воспитана прилежно, Не сможет вынести своей душою нежной Того, что вытерпела я от вас. Нужда и бедность закалили Меня в смиренье с детских лет, Я выдержала все, чему названья нет, И жалобы уста мои не приносили. Не приходилось горя ей терпеть, И если взаперти придется ей сидеть,— Зачахнет и умрет, я это верно знаю, И вас, мой принц, я заклинаю Ее ласкать, любить, жалеть». — «Подумайте о том,— ответил принц сурово, — Чтобы исполнить то, что я велел. Что может мне открыть такого, Чего не знал бы я, простой пастушки слово, И как судить ей мой удел?» Гризельда ничего не отвечала, И очи опустила, и ушла. А между тем гостей в столицу призывала Стоустая молва. Принц во дворец их приглашает, И в пышном зале, что огни Торжеств еще не озаряют, Речь слушают его они. «Надежды призрачной туманы — Как видимость — полны обмана, Примеров этому не счесть. Кто скажет, что моя невеста молодая Несчастлива, корону ожидая? А на поверку так оно и есть. Скажите, кто из вас поверит, Что юный рыцарь сей, отважный весельчак, Турниров обожатель, скуки враг, На празднике моем грустит и лицемерит? А между тем все это так. Поверить можно ли, что, если все ликует, Гризельда видит — и не плачет, не тоскует, Ни жалоб нет у ней, ни грустного лица, И нет ее терпению конца? И наконец скажу: ведь жизнь моя счастлива. Другую отыскать такую не смогли вы, Милее не найти избранницы моей. Но если б нас судьба навек связала с ней, То казни бы не выдумать ужасней И не было б меня несчастней Среди несчастнейших людей. Загадка эта вам трудна и непонятна, Но разъяснить ее вам будет мне приятно, И, разъяснив ее, навек я истреблю Все те несчастия, о коих говорю. Узнайте же, друзья, что милая девица, Которой будто бы пленился я душой, Мне дочь родная. И на ней жениться Не я, а рыцарь должен молодой. Он к ней привязан страстью чудной, Друг друга любят обоюдно. Узнайте, наконец, что живо тронут я Супруги кротостью примерной, Ее покорностью безмерной. Ведь ревность недостойная моя Ее изгнала. Ныне обещаю Любовью преданной жестокость искупить, И одного лишь я желаю, Чтоб горести свои могла она забыть, И постараюсь я, раскаяньем объятый, Ее желания предупреждать Сильней, чем я желал когда-то Ее мученьями терзать. И пусть для всех времен легендой величавой Живет рассказ о ней, о твердости ее, Пусть все узнают, как ее венчаю славой, Великую любовь, сокровище мое!» Как темный облак набегает, Мрачнеют небеса, Идет суровая гроза, И день, тускнея, замирает, Но вдруг зефир, смеясь, летит, Он тучи рвет, и свет горит, И все опять вокруг сверкает, И радостен природы вид,— Так здесь во всех очах, где тихо грусть дрожала, Веселье вспыхнуло и заиграло. Навстречу, словно радостным лучам, Принцесса дрогнула младая, Отца безвестного нежданно узнавая, И плача бросилась к его ногам. Целует принц ее, подняв с колен, уводит, И к матери родной она с отцом подходит. А мать едва миг счастья не убил, Она почти что падает без сил. Так много лет ее страданье гложет, И твердая душа ее Смиренно претерпела все, А радость вынести не может. Едва могла она в объятья заключить Потерянную дочь, рыданье грудь тревожит — Она лишь в силах слезы лить. «Не надо плакать! Час настал отрады,— Ей молвит принц,— довольно горевать. Наденьте прежние блестящие наряды, Нам должно свадьбу дочери сыграть». И в храм ведут тотчас чету младую, Где обоюдный их обет Соединит сердца, связуя Их нежной верностью на много-много лет. Шумит столица, щит о щит стучит в турнире, И музыка вовсю гремит на пышном пире. Но даже там, где жизнь так весело-шумна, Все смотрят на Гризельду — вот она! Великая в своем терпенье, Всех вызывает восхищенье, Хвалами всех окружена. Все рады до того, что прославлять готовы Капризы принца, всем теперь ясна Его премудрость — в искусе суровом. Предстала всем в сиянье новом Гризельда — верная жена — Навек примером образцовым.