Сказка «Говорящий сверток»

Когда самолет, которым Саймон и Питер летели в гости к кузине Пенелопе на летние каникулы, приземлился в Афинах и дверца самолета открылась, их, точно из печки, обдало волной жара, и они зажмурились от ослепительного солнца. После серенькой сырой погоды, к которой они привыкли у себя в Англии, это было великолепно. Мальчики потягивались и щурили глаза, словно кошки перед очагом, и, как зачарованные, прислушивались к звучавшей вокруг них трескучей и взрывчатой греческой речи.
В первый момент дядя Генри, встречавший их в аэропорту, несколько их напугал: большой, грузный, с хищным носом и седой шапкой волос, он походил на громадного орла, к тому же он, как крыльями, все время размахивал громадными ручищами. Непонятно, откуда у такого отца могла взяться такая хорошенькая дочь — тоненькая, с большущими зелеными глазами и рыжеватыми кудрями.
— Ага, — со свирепым видом приветствовал их дядя Генри, — прилетели? Славно, славно. Рад вас видеть. Вы уже куда менее отвратительны, чем в прошлый раз, когда я вас видел сразу после вашего рождения. Вы были похожи на белых мышей, на розовых мерзких мышат.
— Папочка, — вмешалась Пенелопа, — не груби.
— Кто грубит? Я и не думаю грубить, просто рассказываю, какие они были.
— Это ваш багаж? — кивнула Пенелопа.
— Да, — ответил Питер, — два чемодана и шлюп.
— Шлюп? — удивился дядя Генри. — Какой еще шлюп?
— Надувная лодка, — пояснил Саймон. — Папа нам подарил.
— Ну какие же вы молодцы, что догадались захватить ее с собой! — восхитился дядя Генри. — Ай да умницы!
Мальчики просияли от удовольствия и решили, что дядя Генри, пожалуй, не так уж плох.
Погрузив в багажник дядиной большой открытой машины свои вещи, они покатили под палящим солнцем по дороге мимо серебристых оливковых деревьев и темно-зеленых кипарисов, торчавших на фоне синего неба, точно копья.
Вилла дяди Генри оказалась большим неуклюжим домом, встроенным в склон горы прямо над синим морем. Широкие веранды были затенены от солнца виноградными лозами, склонявшимися под тяжестью гроздьев винограда. Таких крупных виноградин мальчикам никогда не приходилось видеть. Стены дома были побелены, огромные зеленые ставни хозяева держали полуприкрытыми, и от этого в комнатах сохранялась прохлада, а освещение было неярким и зеленоватым, как в аквариуме. Мальчикам отвели громадную комнату с кафельным полом и дверью, выходившей на увитую виноградом веранду.
— Вот здорово, — с одобрением произнес Питер, — значит, каждое утро до завтрака можно будет срывать целую кисть.
— В саду есть еще апельсины, мандарины, инжир, — перечисляла Пенелопа, — дыни, абрикосы, персики…
Она сидела на одной из постелей и наблюдала, как мальчики распаковывают вещи.
— Мне как-то не верится, что мы уже здесь, — заметил Саймон.
— Мне тоже, — подтвердил Питер. — Правда, жара такая, что, наверное, мы все-таки в Греции.
Пенелопа засмеялась:
— Это разве жара!
— Выкупаться надо, вот что, — решил Питер.
— Именно это я и хотела вам предложить — после второго завтрака, — сказала Пенелопа. — Прямо под нами большущий пляж, там дивно купаться.
— Спустим на воду шлюп, — добавил Саймон.
— Замечательно, — заключил Питер. — И поплывем навстречу приключениям.
Позавтракав, все трое надели купальные костюмы, взяли сложенную лодку и насос и спустились по каменистому склону, где упоительно пахло тимьяном и миртом, вниз, на широкий ослепительно белый пляж, протянувшийся в обе стороны, насколько хватал взгляд. Синяя гладь была неподвижна, как в озере, и прозрачна, как стекло.
Надувать лодку было так жарко, что дети то и дело прерывали это занятие и бежали окунаться. Наконец лодка закачалась на мелководье, точно пухлое облако. Ребята забрались в нее, прихватив с собой необходимые для путешествия предметы, на которых настаивала Пенелопа: большой пляжный зонт и сумку с несколькими бутылками лимонада. Саймон и Питер сели на весла, Пенелопа — на руль, и они двинулись вдоль берега.
Солнце палило нещадно, с берега из оливковых рощ доносилось слабое стрекотание цикад, похожее на звуки цитры. Проплыв с четверть мили, мальчики бросили весла и вытерли струившийся по лицам пот.
— Ну и жарища! — воскликнул Питер.
— Да уж, — согласился Саймон, — я прямо испекся.
— А может, дальше не поплывем? — предложила Пенелопа. — Для первого дня хватит, сейчас действительно жарко. Почему бы нам не устроить привал?
Саймон бросил взгляд через плечо: метрах в двухстах от них в море выдавалась длинная и плоская песчаная отмель, образуя маленький заливчик.
— Давайте здесь? — предложил он. — Здесь и бросим якорь.
Они заплыли в залив, поставили лодку на якорь в неподвижной воде, вылезли на берег, укрепили зонт, который отбрасывал тень величиной с шляпку гриба, и Пенелопа откупорила три бутылки лимонада. Так они лежали, потягивая лимонад, а потом, замученные жарой и утомленные греблей, мальчики уснули, положив головы на руки.
Пенелопа же, допив лимонад и немножко подремав, решила взобраться на верхушку песчаной дюны. Ступать босиком по раскаленному песку было больно, но она все-таки добралась до гребня. Пляж, казалось, простирался до самого горизонта, но вдали воздух так трепетал от жаркого марева, что разглядеть ничего было нельзя. Пенелопа собиралась уже вернуться под желанную тень зонта, как вдруг заметила в воде какой-то предмет. Он приближался к берегу, подгоняемый легкой рябью от неизвестно откуда взявшегося ветерка. Сперва она приняла этот предмет за полено. Но постепенно его вытолкнуло на песок, и она разглядела, что это большой пакет из оберточной бумаги, перевязанный лиловым шнурком. Только она хотела сбежать с дюны и рассмотреть находку… как сверток вдруг заговорил.
— Эй, там! — произнес он скрипучим голосом. — Эй, там! Земля по правому борту! И давно пора, клянусь Юпитером. Это бесконечное «бултых-бултых, бултых-бултых» губительно отражается на моих внутренностях.
Пенелопа, не веря своим ушам, уставилась на сверток. Обыкновенный большой пакет, имевший вид конуса, около метра длиной и сантиметров семидесяти в поперечнике, он смахивал по форме на старинный улей.
— Морская болезнь — это бич нашей семьи, — продолжал сверток. — Моя прабабушка была так сильно подвержена морской болезни, что ее частенько укачивало, когда она принимала ванну.
«С кем он разговаривает? — подумала Пенелопа. — Не со мной же?»
И как раз в эту минуту из пакета послышался еще один голос — тихий, нежный, звенящий голосок, словно эхо овечьего колокольчика:
— Ах, отстаньте вы со своей прабабушкой и ее морской болезнью. Меня так же тошнит, как и вас. Я хочу знать одно: что теперь делать?
— Благодаря моим блестящим навигационным способностям мы благополучно пристали к суше, — ответил первый, скрипучий голое. — Теперь надо ждать, пока нас освободят из заключения.
Сверток был слишком мал и не мог вместить человека, тем более двух, и все же из него, несомненно, раздавалось два голоса. Пенелопе стало жутковато, она почувствовала, что ей как-то не хватает Питера и Саймона, — с ними было бы куда приятнее разгадывать эту загадку. Поэтому Пенелопа повернулась и быстро сбежала с дюны вниз, где под зонтом спали мальчики.
— Питер, Саймон, проснитесь, проснитесь, — прошептала она, тряся их за плечи. — Просыпайтесь, это очень важно.
— В чем дело? — Саймон приподнялся и, зевая, сел.
— Скажи ей, пусть уйдет, — пробормотал Питер. — Спать охота, а не в игры играть.
— Я вовсе не играю, — возмущенно прошептала Пенелопа. — Проснитесь же! Я нашла что-то непонятное на той стороне дюны.
— Что ты нашла? — Саймон потянулся.
— Сверток, — ответила Пенелопа. — Большой сверток.
— О Господи, — простонал Питер. — И ради этого ты нас разбудила?
— А что особенного в этом свертке? — осведомился Саймон.
— Вам когда-нибудь попадался пакет, который разговаривает? — отпарировала Пенелопа. — Со мной это не часто бывает.
— Разговаривает? — Питер сразу и окончательно проснулся. — Да ну? А тебе не померещилось? Может, у тебя солнечный удар?
— Говорящий сверток? — усомнился Саймон. — Ты, наверное, шутишь.
— Ничего я не шучу, и солнечного удара у меня нет, — рассердилась Пенелопа. — Мало того: он разговаривает двумя голосами.
Мальчики глядели на нее во все глаза.
— Послушай, Пенни, — смущенно сказал Саймон, — а ты точно не фантазируешь?
Пенелопа с досадой топнула ногой.
— Конечно нет, — бешеным шепотом возразила она. — Какие вы оба тупые. Я нашла пакет с двумя голосами, он разговаривает сам с собой. Не верите — пойдите и посмотрите.
Неохотно, все еще опасаясь, что Пенелопа их дурачит, мальчики двинулись за ней вверх по дюне. Взойдя наверх, она приложила палец к губам, прошипела «ш-ш-ш», потом легла на живот, мальчики за ней, и остаток пути они проползли на животе. Затем все трое заглянули вниз…И у подножия дюны увидели сверток. Вокруг него разбегалась мелкая зыбь. И тут мальчики застыли от изумления — сверток вдруг запел на два голоса:
Из лунной моркови пирог, из лунной моркови пирог,
Он в мускулы силу вольет, и бледность он сгонит со щек.
Корова, свинья и баран, что лакомый любят кусок,
Лелеют в счастливых мечтах из лунной моркови пирог.
Из лунной моркови бисквит, из лунной моркови бисквит,
Он дух наш заставит гореть и душу в борьбе укрепит.
И лошадь, и даже осел, печальный имеющий вид,
Очень не прочь пожевать из лунной моркови бисквит.
Из лунной моркови рагу, из лунной моркови рагу,
Вкуснее — ну как ни крути! — найти ничего не могу.
И лебедь прекрасный в пруду, и гордый павлин на лугу
Зачахнут, когда их лишат из лунной моркови рагу.
— Слыхали? — торжествующе прошептала Пенелопа. — Что я вам говорила?
— Невероятно, — пробормотал Питер. — Что же это такое? Двое карликов?
— Тогда они какие-то особенно маленькие карлики, если поместились в этом свертке, — заметила Пенелопа.
— Мы не узнаем, что это такое, пока не развяжем пакет, — рассудил Саймон.
— А как знать, будет ли он доволен, если его развяжут? — задумчиво проговорил Питер.
— Он что-то такое упоминал про освобождение, — вспомнила Пенелопа.
— Ладно, спросим его, — решил Саймон. — По крайней мере, он говорит по-английски.
Мальчик стал решительно спускаться и первым подошел к свертку, который самозабвенно распевал, не подозревая ни о чьем присутствии:
Из лунной моркови омлет, из лунной моркови омлет,
Он сделал меня молодцом, которому равного нет.
Младенец в пеленках сырых и старец, что мохом одет,
Ликуют, завидев едва из лунной моркови омлет.
Саймон откашлялся.
— Простите, — начал он, — простите, что прерываем вас, но…
Из лунной моркови бульон, из лунной моркови бульон,
Он лучше бальзама для тех, кто тяжким недугом сражен.
Хлебнете хороший глоток — и гибнет микробов мильон.
Смертелен для хвори любой из лунной моркови бульон.
— Простите, — сделал новую попытку Саймон, уже гораздо громче.
Пение прекратилось, наступила тишина.
— Что это? — наконец испуганно прозвенел тоненький голосок.
— Какой-то голос, — ответил скрипучий. — Я почти уверен, что это был голос, если только это не был удар грома, вой урагана, шум прилива, грохот землетрясения или…
— ПРОСТИТЕ! — на этот раз что есть мочи прокричал Саймон. — Хотите вы, чтобы вас развязали?
— Ну вот, пожалуйста, — произнес скрипучий голос. — Я же говорил, что это голос. Предлагает нас развязать. Как мило. Скажем «да»?
— Еще бы, — отозвался звенящий голосок. — Мы столько просидели в темноте.
— Прекрасно, — произнес скрипучий голос. — Мы разрешаем нас развязать.
Ребята тесно окружили сверток. Саймон достал перочинный нож, осторожно разрезал толстый лиловый шнурок, и они принялись стаскивать бумагу. Под ней обнаружилось нечто напоминающее большой стеганый чехол для чайника, густо покрытый узором из листьев и цветов, вышитых золотой нитью.
— Разрешите снять ваше… э-э-э… ваш чехол для чайника? — спросил Саймон.
— Чехол для чайника? — негодующе переспросил скрипучий голос. — Нет, слыхали, какое невежество! Да разве это чехол для чайника? Это защитная накидка от ночного ветра и ненастной погоды, и сделана она из натурального шелка, полученного от радужного шелкопряда.
— О, простите, — сказал Саймон. — Так разрешите ее снять?
— Разумеется, — ответил скрипучий голос. — Приложите все усилия, чтобы попытка освободить нас увенчалась успехом.
На верхушке чехла нашлось что-то вроде металлической петли, и Саймон, взявшись за нее, сдернул покрышку целиком. Под ней оказалась большая, с куполом, золотая клетка, с необычайной элегантностью обставленная миниатюрной мебелью. Помимо двух жердочек кедрового дерева и кольца имелась красивая кровать на четырех столбиках под красным балдахином, застеленная красивейшим лоскутным покрывалом из мельчайших пестрых шелковых и камчатных лоскутков; небольшой обеденный стол в стиле Людовика Пятнадцатого и стул; элегантный застекленный шкафчик, уставленный фарфором ручной росписи. Там висело большое, до полу, зеркало в золотой раме и рядом с ним — щетка и гребенка слоновой кости. А также стоял очень удобный шезлонг, обитый ярко-синим бархатом, и клавесин красного дерева.В шезлонге же непринужденно расположился удивительнейший попугай, какого ребятам никогда не приходилось видеть. Весь пурпурный, золотой, зеленый, голубой и розовый, он сверкал, блестел и переливался, как перламутр. Его большой гладкий крючковатый клюв был черен, как будто вырезан из угля, а глаза фиалковые. Но удивительнее всего было оперение: вместо того чтобы лежать гладко, каждое перо у него стояло торчком и курчавилось, как шерсть у пуделя. Из-за этого он имел вид какого-то дивного расцвеченного дерева в весеннюю пору, у которого налились и вот-вот лопнут почки. На голове у него была шелковая зеленая шапочка с длинной черной шелковой кистью. Рядом с его шезлонгом стоял еще один маленький столик, а на нем — еще одна клетка, совсем миниатюрная, размером с наперсток. В ней сидел золотой паук с нефритово-зеленым крестом на спине. Было ясно, что звенящий голосок принадлежит пауку, а скрипучий — попугаю.
— Так вот это что! — воскликнул Питер.
— Что? — Попугай от возмущения даже привстал. — Что?
— Попугай! — обрадовалась Пенелопа.
— Просто попугай, обыкновенный говорящий попугай, — добавил Саймон. — Как мы не догадались?
— Ну знаете! — с таким ожесточением завопил попугай, что дети сразу умолкли. — Ну знаете! — продолжал попугай уже потише, довольный тем, что завладел их вниманием. — Нельзя ли поменьше всяких этих «простых, обыкновенных попугаев», а?
— Простите, — сказала Пенелопа. — Мы не хотели вас обидеть.
— Но обидели, — отрубил попугай.
— Но вы действительно обыкновенный попугай, — возразил Питер.
— Опять, опять! — разозлился попугай. — Что за дур-рацкая безобр-разная болтовня про «обыкновенного» попугая. Я — НЕобыкновенный попугай!
— Просим прощения… боюсь, мы вас не понимаем, — проговорила в недоумении Пенелопа.
— Обыкновенным попугаем может быть любой, вернее, любой попугай, — объяснил попугай. — Но я-то не любой, я — единственный в своем роде. Об этом достаточно красноречиво говорят мри инициалы.
— Инициалы? Какие? — озадаченно спросил Саймон.
— Мои, — отрезал попугай. — Ну и нелепые вы задаете вопросы!
— Но что именно за инициалы? — не отставала Пенелопа.
— Расшифруйте сами. Меня зовут Персиваль Оскар Перегрин Урбан Гарольд Арчибальд Икебод.
— Ой, получается «попугай»! — Пенелопа была в восторге. — Прелестные инициалы.
— Благодарю, — скромно ответил попугай. — Вот почему я не просто попугай. Разрешаю вам называть меня Попугай с большой буквы.
— Спасибо, — ответила Пенелопа.
— А это, — продолжал он, указывая крылом на маленькую клетку, — Дульчибелла, моя домоправительница, певчая паучиха.
— Здравствуйте, — отозвалась Дульчибелла.
— Здравствуйте, — сказали дети.
— Здравствуйте, — повторил Попугай.
— Знаете, что я скажу, — задумчиво проговорила Пенелопа, — теперь я понимаю, почему вы необыкновенный попугай. Пожалуйста, не обижайтесь, я только хочу сказать, что вы говорите гораздо лучше большинства других попугаев. То есть осмысленнее других, понимаете? В общем, вы как будто понимаете, о чем говорите, а другие попугаи не понимают.
— Естественно, понимаю, — отозвался Попугай. — А знаете, почему остальные попугаи не понимают, что говорят?
— Почему?
— Потому что их учат говорить люди. Способ, достойный порицания.
— Ну а вас кто учил? — поинтересовался Питер.
— Меня учил Словарь, — с гордостью ответил Попугай.
— Словарь? — недоверчиво переспросила Пенелопа. — Как может учить словарь?
— А как же иначе? — возразил Попугай. — Вся беда, повторяю, в том, что большинство, если не всех, попугаев обучают люди. А люди никогда им не объясняют то, чему учат.
— Мне это в голову не приходило, — удивился Питер.
— Какой нормальный, разумный, здравомыслящий, уважающий себя попугай твердил бы целыми днями «попка дурак», если бы понимал, что это значит? — Голос у Попугая задрожал от негодования. — Какая порядочная, честная, скромная, застенчивая, робкая птица приставала бы целыми днями к совершенно незнакомым людям с требованием «почеши попочке головку», если бы знала, что это значит?
— Да, действительно, теперь я вижу, что это просто жестоко, — задумчиво проговорила Пенелопа.
— Да, — согласился и Саймон, — это вроде тех противных слов, которым учат младенцев: «папусик», «мамусик», «ав-ав» и всякое такое.
— Совершенно верно, — торжествующе провозгласил Попугай. — Судите сами: какой нормальный младенец обращался бы к каждому встречному представителю парнокопытных «му-му», если бы знал, кто это на самом деле?
— Представителю кого? — не понял Питер.
— Он имеет в виду коров, — объяснил Саймон, который знал больше умных слов, чем Питер.
— Нет и нет, — продолжал Попугай, — единственный способ научиться говорить — обучаться у Словаря. Мне в высшей степени посчастливилось получить образование из рук большого, дружески расположенного, исчерпывающего Словаря, в сущности единственного в своем роде.
— Как можно получить образование из рук словаря? — недоумевающе спросила Пенелопа.
— Там, откуда я родом, — ответил Попугай, — можно. Этот Словарь — самая очеловеченная книга в наших краях наряду с Великой Книгой Заклинаний и Троянским Травником.
— Боюсь, что я опять не понимаю, — проговорила Пенелопа.
— Ты исключительно непонятливая, бестолковая, несмышленая девочка, — рассердился Попугай, — к тому же еще упрямая, агрессивная, непоследовательная и нелогичная.
— По-моему, совсем не обязательно говорить грубости, — вмешался Питер. Он не понял значения всех слов, но на слух они ему не понравились, и он почувствовал, что пора выступить в защиту своей кузины.
— Грубости? — повторил Попугай. — Грубости? Я и не думаю грубить, просто я проветриваю некоторые слова, им так это нужно, бедняжкам. Это входит в мои обязанности.
— Проветриваете слова?! — воскликнул Саймон. — Как это?
— Он хранитель слов, — вдруг прозвенела Дульчибелла. — Это очень важная должность.
— Когда потребуется, чтобы вы встревали, мы вас предупредим. — Попугай устремил на Дульчибеллу испепеляющий взгляд.
— Простите. — Дульчибелла расплакалась. — Я только хотела быть полезной, я только хотела похвалить того, кто заслуживает похвалы, я хотела…
— Замолчите вы наконец? — загремел Попугай.
— Ах, так! Ну и пожалуйста. — Дульчибелла попятилась в глубь клетки и принялась пудрить нос. — Буду дуться.
— Дуйтесь на здоровье, — отрезал Попугай. — Типично паучье поведение.
— Так что означает «проветривать слова»? — повторил Саймон.
— Что означает «хранитель слов»? — поинтересовался Питер.
— Ну, хорошо, — ответил Попугай, — я действительно хранитель слов, но пусть это останется между нами. Видите ли, в нашем краю жизнью каждого управляют три книги. Говорящие, разумеется, не то что ваши унылые, старомодные, будничные книги. Одна называется Великая Книга Заклинаний, вторая — Троянский Травник и третья — Гигантский Словарь. Меня воспитывал Словарь, и, соответственно, я стал хранителем слов.
— А что вы должны делать? — задала вопрос Пенелопа.
— О, это очень важная работа, поверьте мне. Знаете ли вы, сколько слов в английском языке?
— Сотни, — предположил Питер.
— Скорее, тысячи, — поправил его Саймон.
— Совершенно верно, — сказал Попугай. — А точнее — двести тысяч слов. Так вот, обыкновенная средняя личность пользуется изо дня в день и день за днем одними и теми же словами.
Тут глаза его наполнились слезами, он вытащил из-под крыла большой платок и высморкал клюв.
— Да, — продолжал он, всхлипывая. — А что, вы думаете, происходит со всеми неиспользованными словами?
— Что происходит? — переспросила Пенелопа, широко раскрыв глаза.
— Если за ними не присматривать, — пояснил Попугай, — если не давать им упражняться, они чахнут и исчезают, бедняги. В этом и заключается моя работа: раз в году я обязан сесть и перечитать вслух весь Словарь, чтобы все слова получали должный моцион. Но и в течение года я стараюсь употреблять как можно больше слов, а то ведь одной тренировки в году для крошек недостаточно. Они так засиживаются, что просто погибают от скуки.
— Время не ждет! — неожиданно подала голос Дульчибелла.
— Вы, кажется, собирались дуться? — Попугай грозно сверкнул глазами.
— Я кончила. Дуться было восхитительно, но время не ждет.
— Что вы хотите этим сказать? — раздраженно спросил Попугай.
— А то, что не сидеть же нам тут весь день, пока вы читаете лекции про слова. Нам пора назад. Не забывайте, у нас уйма дел.
— «У нас», «у нас уйма дел» — мне это нравится! — вспылил Попугай. — Вы целыми днями сидите себе в клетке, поете да дуетесь, а на мою долю выпадает всем руководить, принимать важные решения, проявлять чудеса храбрости и сообразительности…
— Большую сообразительность вы проявили, добившись, чтобы нас изгнали, — фыркнула Дульчибелла. — Я бы во всяком случае не назвала это сообразительностью.
— Давайте, давайте, валите всю вину на меня! — закричал Попугай. — Откуда мне было догадаться, что жабы нападут ночью, а? Как я мог знать, что жабы упакуют нас в вульгарную оберточную бумагу и бросят в реку, а? Вас послушать, так это я подстрекал василисков захватить власть, ах вы… ах вы… безмозглая, несуразная, скудоумная паучиха, ах вы…
— Сейчас я начну дуться! — взвизгнула Дульчибелла, снова принимаясь рыдать. — Я буду дуться целый час. По договору вы не имеете права оскорблять меня чаще раза в неделю, а вы сегодня оскорбили меня уже два раза.— Ну ладно, ладно, — встревоженным тоном произнес Попугай. — Простите. Ну же, перестаньте дуться, и я угощу вас пирогом из мясной мухи, когда мы вернемся.
— Правда? Обещаете? — Дульчибелла развеселилась.
— Да, да, обещаю, — раздраженно ответил Попугай.
— А нельзя еще суфле из кузнечика? — вкрадчиво осведомилась Дульчибелла.
— Нет, нельзя, — отрезал Попугай.
— Ну хорошо, — вздохнула Дульчибелла и опять принялась, напевая, пудрить нос.
— Что за жабы? — с любопытством спросил Питер.— И василиски, — подхватила Пенелопа. — Кто они такие? И почему вы оказались в изгнании?
— И где они захватили власть? — добавил Саймон.— Тихо! — закричал Попугай. — Тихо, тихо! Дети замолчали.
— Так, — произнес Попугай спокойно, — прежде всего не откроете ли дверцу?
Саймон поспешно достал перочинный нож, разрезал лиловую бечевку, державшую дверцу, и отворил ее.
— Благодарю, — сказал Попугай, выходя и взбираясь на купол клетки.
— Смотрите не простудитесь наверху! — крикнула Дульчибелла. — Вы не надели плаща.
Не обратив на нее никакого внимания, Попугай аккуратно поправил шапочку, съехавшую ему на один глаз, пока он карабкался на клетку, и долго смотрел на детей, переводя взгляд с одного на другого.
— Так, — проговорил он наконец, — стало быть, вы хотите услышать ответы на все эти вопросы, да?
— Да, пожалуйста, — умоляюще попросила Пенелопа.
— А могу я вам довериться?
— Конечно, можете, — с негодованием отозвался Саймон.
— Хорошо, так и быть. То, что я вам расскажу, — строгая тайна, понятно? Никому ни слова.
Дети пообещали сохранить в тайне все, что им расскажут, и, усевшись вокруг клетки, приготовились слушать.— Итак, — начал Попугай, — это случилось приблизительно в тот год, когда Хенгист Хайрам Джанкетбери закончил свое волшебное образование. Будучи седьмым сыном седьмого сына у седьмого сына, он, естественно, закончил одним из лучших и получил в числе прочих отличий премию Мерлина.
— Это высшая награда? — полюбопытствовала Пенелопа.
— Это означает, что вы волшебник почти не хуже Мерлина, а Мерлин был самым лучшим. Так вот, когда Хенгист Хайрам вышел из Университета Магии обладателем премии (состоявшей, кстати, из тех трех книг, о которых я упоминал), остроконечной шляпы и магического жезла, его старый учитель напутствовал его советом специализироваться в какой-то области и создать себе имя. В стране было слишком много третьеразрядных чародеев, бормотавших все те же устаревшие заклинания, и учитель считал, что Хенгист Хайрам, с его талантом, пойдет далеко. Поразмыслив, тот решил заняться мифическими животными, так как в то время они были заброшены.
— Что такое «мифическое животное»? — шепнул Питер на ухо Саймону.
— Придуманные, вроде морского змея, — прошептал в ответ Саймон.
— Очень скоро, — продолжал Попугай, — если кто-то хотел знать, сколько когтей на лапе у дракона или какой длины волосы у русалки, он не колеблясь шел прямо к Хенгисту Хайраму (Ха-Ха, как зовут его теперь друзья), ибо он стал главным авторитетом по этим вопросам. В сущности, множество сведений в «Истории четвероногих» Топсела заимствовано у Джанкетбери, но Топсел не изволил ссылаться на него. Профессиональная зависть — ничего больше.
Попугай замолчал, полез под крыло, достал миниатюрную золотую табакерку, взял понюшку и отчаянно чихнул в испачканный платок.
— Говорила я вам, что вы простудитесь без плаща! — сердито вскрикнула Дульчибелла. — Где ваш здравый смысл?
Попугай, как будто не слыша ее, продолжал:
— Однако через несколько лет Ха-Ха вдруг заметил, что спрос на него, если так можно выразиться, падает. К нему уже не шли за рогом единорога и за сосудом с пеплом феникса, отвращающим молнии. А причина, как он скоро понял, заключалась в том, что люди перестали в них верить.
Попугай умолк и устремил на детей суровый взгляд.
— Не понимаю. — Саймон нахмурился. — Раз звери мифические, значит, их и так нет.
— Глупый ты мальчик, — возразил Попугай. — Они существовали, когда в них верили.
— Не понимаю, как можно существовать только оттого, что в тебя верят, — заупрямился Саймон.
— Не ты один не понимаешь, таких много, — возразил Попугай. — Смотри сам: когда-то никто не верил в паровозы и пароходы, верно? Вот их и не было. Потом масса народу поверила в паровозы и пароходы и… трах-тара-рах…
— Гром! — завопила Дульчибелла.
— И тогда развелось столько паровозов и пароходов, что шагу ступить некуда. Так и с мифическими животными. Пока в них верило изрядное число людей, их было много, а как только верить в них перестали, так… трах-тара-рах… численность их сократилась.
— Второй удар грома! — завопила Дульчибелла. — Идите в клетку, в вас ударит молния!
— Ах, да успокойтесь, пожалуйста, — нетерпеливо оборвал ее Попугай. — Пойдите займитесь чем-нибудь, сотките себе что-нибудь.
— А что? — спросила Дульчибелла.
— Что угодно, — ответил Попугай.
— Я сотку себе мантилью, — согласилась Дульчибелла. — Мне всегда хотелось иметь мантилью.
— Скоро дела пошли так плохо, — продолжал рассказ Попугай, — что Ха-Ха прямо не знал, как и быть: единорогов осталось всего четыре пары, морских змеев днем с огнем не сыскать — просто ужас какой-то, и все оттого, что в них перестали верить.
— И как же поступил мистер Джанкетбери? — Пенелопа внимала как завороженная.
Попугай огляделся вокруг, удостоверился, что их никто не подслушивает, и, приложив кончик крыла к клюву, прошептал:
— Он создал страну Мифландию.
— Где же она? — спросила Пенелопа.
— И как это разрешило проблему? — добавил Питер.
— Погодите, погодите, — остановил их Попугай. — В свое время узнаете.
— Вы еще не видели узора моей мантильи? — громко вмешалась Дульчибелла.
— Нет, не видел, — с бешенством произнес Попугай.
Некоторое время он молча шагал взад и вперед по куполу клетки, заложив крылья за спину. Потом остановился.
— Так вот, Мифландию Ха-Ха открыл совершенно случайно. Он бродил по холмам и обнаружил пещеру. Из простого любопытства, зайдя внутрь, он увидел, что пещера ведет к колоссальной подземной впадине, заполненной обширным внутренним морем с многочисленными островками. Он сразу понял, что это ему и нужно. В конце концов, мир терял веру с такой быстротой и так густо был заселен, что в нем и настоящим-то, реальным животным не оставалось места, не то что мифическим. И вот он забрал себе пещеру и с помощью немногих могущественных заклинаний превратил ее в обитаемую страну — в высшей степени обитаемую. Он переселил туда всех оставшихся мифических зверей и каждой породе дал свой островок или свой участок моря, и все зажили счастливо. Понимаете, пока мы верили друг в друга, мы были в безопасности.
Попугай замолчал, смахнул слезу и громко высморкался.
— Я говорила, что вы простудитесь! — взвизгнула Дульчибелла. — Послушались вы меня? Нет!
— Наше правительство, если угодно принять такое название, — продолжал Попугай, — состояло из трех Говорящих Книг и Хенгиста Хайрама Джанкетбери, и какое же это было хорошее, справедливое и доброе правительство! Как я вам уже говорил, меня сделали хранителем слов, и в мои обязанности входило примерно раз в сто лет отправляться в наружный мир и потом докладывать у себя о том, что там творится. Ну вот, мы с Дульчибеллой только что гостили у моего кузена в Индии. Ему принадлежит магараджа Джайпура. Мой кузен ужасный сноб, имеет международный паспорт, «роллс-ройс» и все такое, но он держит меня в курсе положения дел на Востоке. Как бы там ни было, мы вернулись из поездки — и, что бы вы думали, мы застали дома?
Дети затаили дыхание.
— Мы обнаружили, — продолжал Попугай таинственным, скорбным и торжественным голосом, — что василиски подняли мятеж. Мало того: они выкрали три Говорящие Книги Правления. Можете вы представить себе что-либо более устрашающее, кошмарное и чудовищное?
— Нет! — ответили ребята, и они говорили искренне, так как в устах Попугая все это прозвучало страшнее некуда.
— Правильно, — одобрил Попугай.
— Только, пожалуйста, — попросила Пенелопа, — прежде чем рассказывать дальше, не объясните ли вы нам, что такое «василиск»?
— Да, Попугай, будь добр! — поддержали ее Саймон и Питер.
— Н-ну, — Попугай замялся, — хотя наш девиз в Мифландии «Живи и дай жить другим», я, должен сознаться, всегда недолюбливал василисков: шумные, вульгарные, самодовольные — вот их характерные черты. К тому же неаккуратные, вечно выдыхают пламя и поджигают все вокруг. Словом, опасные создания. Наружность? Ну, на мой взгляд, самая нерасполагающая. Приблизительно с вас ростом, петушье тело, драконьи хвосты и чешуя вместо перьев. Конечно, в своих красных, золотых, зеленых чешуйках они выглядят очень живописно, но кому что нравится. Я лично считаю их вид вызывающим и вульгарным.
— А зачем они выдыхают пламя? — спросил Питер.
— Право, не знаю. Просто их такими выдумали. Но они очень опасны, поверьте мне. Ха-Ха все собирался построить для них специальный огнеупорный замок. Первый замок, в котором их поселили, они спалили в первые же сутки. Теперь они живут в замке, где Ха-Ха проживал до того, как переехал в Кристальные пещеры. Полагаю, рано или поздно они и его сожгут.
— Но разве не опасно иметь их под боком? — спросила Пенелопа.
— Не опасно, если регулировать их численность. Мы никогда не допускаем наличия более сотни василисков зараз.
— Каким образом вам это удается? — полюбопытствовал Саймон.
— Один из наших законов — столько-то единорогов, столько-то мандрагор, столько-то василисков и так далее. Без этого закона мы давно затоптали бы друг друга. Понимаете, в Мифландии площадь ограничена. Кстати, василиски всяческими способами пытаются увеличить свои ряды, вечно являются к Ха-Ха с какой-нибудь жалобой: то будто бы некому на них стирать, то еще что-нибудь. В общем, все обстоит не так просто. Дело в том, что василиски вылупляются из яиц, которые несут два Золотых петушка — тупые птицы, с ними и поговорить не о чем. Сидят себе весь день и бессмысленно твердят «кукареку». Но раз в сто лет они кладут яйцо.
— А я думала, только куры несут яйца, — в замешательстве пробормотала Пенелопа.
— Куры несут яйца, из которых вылупляются обыкновенные цыплята, — поправил ее Попугай, — а Золотые петушки несут яйца, из которых вылупляются василиски.
Объяснение это так озадачило Пенелопу, что она решила не задавать больше вопросов.
— Как только Золотой петушок снес василисковое яйцо, его работа окончена. Тут он испускает парочку хвастливых «кукареку» и передает все это дело жабам.
— Жабам? — воскликнула Пенелопа.
— При чем тут жабы? — не поверил своим ушам Саймон.
— Как при чем? Они, разумеется, высиживают яйца, — ответил Попугай. — Больше они ни на что не пригодны — безмозглые, трусливые создания. Высиживать яйца — только это они и умеют. Знаете что, если вы будете меня все время прерывать, я никогда не кончу.
— Простите, — с раскаянием проговорил Саймон.
— Итак, василиски надумали украсть Великую Книгу Заклинаний, надеясь, что она научит их получать по василисковому яйцу в день. Они вошли в сговор с жабами, существами безответственными, легко поддающимися чужому влиянию, и сообща похитили не только Золотых петушков, но и три Великие Книги Правления. Когда мы с Дульчибеллой вернулись, они засели в замке и выдавали василисковые яйца со скоростью… скоростью…
— Пулеметной очереди, — подсказал Саймон.
— Именно, — подхватил Попугай. — При последнем подсчете у них было уже двадцать пять яиц. По одному в день. Василиски заполонят всю Мифландию, если мы что-нибудь не предпримем. Вернее, если я чего-нибудь не предприму. Дело в том, что в последние двести лет Ха-Ха сделался очень болезненным, забывчивым и все больше полагается на меня. Но я без Великих Книг как без рук. Мы с Дульчибеллой собирались отправиться в замок и сделать попытку образумить василисков, но тут среди ночи на нас напали эти невежественные, мерзопакостные, беспардонные жабы, упаковали в оберточную бумагу и бросили в виде вульгарного свертка в воду. Меня, Попугая! Кровь моя кипит при одной мысли об этом. Погодите, дайте мне только добраться до этих жаб!
— А как мистер Джанкетбери? — спросила Пенелопа. — Что с ним, бедненьким?
— Он в отчаянии. Последний раз, когда я его видел, он в полной растерянности сидел в своей пещере, с истерической драконшей Табитой на руках.
— Драконшей? — Питер почувствовал, что в голове у него шумит.
— Табита, последняя из породы драконов, — пояснил Попугай. — В своем роде существо милое, но совершенно бесполезное. Она позволила василискам забрать и драконьи яйца тоже, ну а когда поняла, что натворила, естественно, ударилась в истерику. Никакой выдержки у этих драконов.
— Вам не кажется, что надо вернуться назад как можно скорее? — озабоченно спросила Пенелопа. — то есть пока не вылупились василиски?
— Именно, — ответил Попугай. — Но без чьей-либо помощи мне не вернуться.
— Мы вам поможем! — горячо воскликнула Пенелопа. — Мы все сделаем, правда, Питер? Правда, Саймон?
— Еще бы! — с готовностью откликнулись мальчики. — Все сделаем, только скажите.
— Как вы добры. — Попугай смахнул слезу. — Как любезны!
— Честно говоря, я бы очень не прочь пойти с вами, — заявил Питер с воинственным видом, — и задать вашим василискам хорошую взбучку.
— Да, — подтвердил Саймон, — и мерзким жабам тоже.
— А нельзя ли и нам в Мифландию? — спросила Пенелопа. — Может, мы пригодимся.
— Мои драгоценные юные друзья, — растроганным тоном произнес Попугай. — Вы так добры, так отзывчивы. Конечно, вам можно туда. Я буду вам чрезвычайно признателен за помощь.
— Отлично! — Питер вскочил на ноги. — Решено. Как туда добираться?
— Поездом, — ответил Попугай.
— Поездом? — повторили дети в изумлении.
— Да, — подтвердил Попугай. — Сначала в горы шла только пешая тропа, потом, около тысяча восьмисотого года, туда проложили железную дорогу — узкоколейку, разумеется. Рельсы как раз проходили мимо входа в пещеру, так что нам пришлось посвятить паровоз в нашу тайну. Честно говоря, я забыл, где расположен вход, — я обычно пользуюсь другим, — но паровоз знает. Вернее, паровозиха. Мадам Гортензия, французского происхождения, но очень надежная. Сейчас она уже на пенсии, живет около селения Диакофта…
— Ой, я же ее видела! — Пенелопа от возбуждения прямо взвизгнула. — Она стоит в нашей деревушке. То есть в деревушке, ближайшей к нашей вилле. Вы имеете в виду симпатичный маленький паровозик, на такой платформе около станции?
— Совершенно верно, — подтвердил Попугай. — Как она выглядит?
— Чудесно, — ответила Пенелопа. — Она прелесть.
— Дизелю мы входа не показывали, — заметил Попугай. — Нынешние дизели не вызывают доверия, но старая мадам Гортензия совсем другое дело. Теперь таких не делают. Если мы отправимся туда сегодня же, она отвезет нас ко входу в Мифландию. Дальше мы пойдем пешком вдоль реки.— А почему нельзя плыть на лодке, раз есть река? — удивился Саймон.
— Можно, когда есть лодка.
— У нас есть! — торжествующе провозгласил Питер. — Она тут, за дюной.
— Вы шутите, — замирающим голосом пробормотал Попугай.
— И не думаем, — возразила Пенелопа. — Пойдите посмотрите.
Попугай снялся с купола клетки и сделал круг над дюной, отсвечивая на солнце всеми цветами радуги. Он тут же опустился вниз и снова сел на клетку.
— В вашем возрасте вредно летать! — прокричала Дульчибелла. — Сколько раз я вам говорила!
— Великолепно, — тяжело дыша, сказал Попугай. — Великолепно, именно то, что надо: надувная и такого прелестного цвета. Дети, как я рад, что мы встретились.
— Мы тоже, — отозвалась Пенелопа.
— Так, теперь продумаем план действий, — продолжал Попугай. — Я предлагаю следующее: если вы будете так любезны спрятать нас с Дульчибеллой вместе с клеткой неподалеку от дороги, вы сможете вернуться сюда ночью, и мы отправимся в селение Диакофта уговаривать мадам Гортензию отвезти нас к границе Мифландии. Дальше мы поплывем в лодке. Сногсшибательный план, как вам кажется?
— Высший класс! — Саймон одобрительно улыбнулся.
— Мы с Саймоном будем отвечать за оружие и всякие полезные вещи, — вставил Питер, — а Пенелопа — за еду и медицинскую аптечку.
— Ах, черт… — Саймон остановился, внезапно что-то вспомнив. — А сколько продлится наше путешествие?
— Вероятно, несколько дней, — ответил Попугай. — А что?
— А как быть с твоим отцом, Пенни? — спросил Саймон. — Что ему сказать?
— Это очень просто, — ответила Пенелопа. — Он обещал, что, когда вы, мальчики, приедете, он разрешит нам разбить лагерь на пляже. Мы скажем ему, что поживем в лагере несколько дней. Предоставьте это мне.
— Ну, значит, все решено. Можно приступать. — Питер был в нетерпении.
Они осторожно подняли клетку с Попугаем в гору и спрятали поблизости от дороги в густых миртовых зарослях. После чего поплыли домой. Там они выпустили из лодки воздух и отнесли ее на виллу. Как и ожидала Пенелопа, дядя Генри не стал возражать против ночевки под открытым небом.
— Сейчас полнолуние, — добавила Пенелопа, — может быть, мы проведем там несколько дней, так что не волнуйся.
— И не подумаю, — ответил дядя Генри. — Я сам в вашем возрасте любил ночевать во время полнолуния на открытом воздухе. Желаю хорошо провести время.
Троица пошла укладываться. Саймон сделал три копья, привязав три острых кухонных ножа к бамбуковым палкам, а Питер соорудил рогатки из раздвоенных оливковых веточек с помощью крепкой резины, которой снабдила его Пенелопа. Кроме того, они взяли с собой три фонарика, компас, аптечку для оказания первой помощи, где содержались марля, бинты и вата, а также три больших спичечных коробка. Попугай заверил их, что стоит добраться до Кристальных пещер, где обитает Ха-Ха, и еды будет вдоволь, поэтому они взяли пищи лишь на сутки. Выбрали они то, что едят в сыром виде: изюм, орехи, шоколад. Уложив вещи, они сели на кровати и стали ждать полуночи.
Как только пробило двенадцать, они выбрались из дому и зашагали по залитой лунным светом дороге, неся в руках оружие, припасы и — самое главное — лодку. Подходя к миртовым кустам, где они оставили Попугая, они увидели какой-то свет, похожий на свет от костра. Они подобрались поближе и увидели, что Попугай зажег на клавесинах две свечи в канделябрах и играет что-то тихое и бренчащее, а Дульчибелла негромко напевает. Сценка была до того прелестная — блики, пляшущие на золотых прутьях клетки, на полированной поверхности клавесина и на мебели; тихая музыка и нежный голос Дульчибеллы, — что детям ужасно не захотелось прерывать Попугая, но делать было нечего.
— А-а-а, вот и вы! — Попугай провел крылом по клавиатуре и закрыл крышку клавесина. — Прекрасно, значит, можно трогаться.
С Попугаем на куполе клетки ребята двинулись в сторону Диакофты, лежавшей приблизительно в миле от них.
Добравшись до селения, они пошли по его тихим улочкам, держа путь к железнодорожной станции. Там на двух рельсах, положенных на платформу, величественно, словно на пьедестале, возвышалась мадам Гортензия, больше похожая на игрушку, чем на настоящий паровоз.
— Вот и она, — сказал Попугай. — По-моему, с прошлого раза она немного прибавила в ржавчине. А может быть, дело в лунном освещении.
— Я уверена, что никакой ржавчины нет, — вступилась Пенелопа. — Когда я видела ее в последний раз, она была вычищенная и смазанная и в прекрасном состоянии. Она вообще чудесно сохранилась.
— Хороню, — проговорил Попугай, — пойду разбужу старушку.
С этими словами он полетел вперед и уселся на буфер.
— Alors,[А ну-ка — фр.] Гортензия, птичка моя, проснись! — закричал он. — Открой свои большие глазки — и покатили!
Разбуженная от глубокого сна, мадам Гортензия издала короткий резкий вопль, от которого Попугай чуть не кувыркнулся с буфера.
— Помогайте! Помогайте! — заверещала мадам Гортензия. — Моя снова будут убивать!
— Перестань, — остановил ее Попугай. — Ты всю деревню разбудишь.
— Mon Dieu! [Бог мой! — фр.] Да это ты! — произнесла она хрипловатым голосом с сильным французским акцентом. — Mon Dieu, и напугал же ты меня до самой смерти, кто же так подкрадывается среди ночной поры?
— А ты думала, кто это? Космическая ракета?
— Ах, mon Perroquet, мой Попугайчик, — проговорила мадам Гортензия, — всегда шутишь. Сам понимаешь: паровоз с приятной наружностью, в таком хорошем состоянии, ну как не привлекайт внимание, n'est-ce pas? [Не так ли? — фр.] Да вот прошлойють на помощь. Два каких-то незнакомца из Лондонского музея пытались меня похищать. Но я гудела, и жители деревни меня спасали. Такие паровозы, как я, скажу вам, не просто сдаются. Я не какой-нибудь дурной дизель.
— Ну, а я что говорю, — поддакнул Попугай. — Ты, можно смело сказать, самый прелестный паровозик на свете, а ты знаешь, у меня есть кое-какой жизненный опыт.
— Ах, mon Perroquet, — вздохнула мадам Гортензия, — ты знаешь, что надо сказать даме. Ты такой талант, такой симпатик, mon Perroquet.
— Итак, — сказал Попугай, — позволь представить тебе моих друзей: Питер, Саймон и Пенелопа.
Мадам Гортензия внимательно их осмотрела.
— Мальчики недурны, — произнесла она наконец, — особенно черненький. Он напоминает первого машиниста в мою жизнь. Что касается девочки… хм, невыразительное лицо и сколько ржавчины на голове, бедняжка.
— Это у меня волосы, — возмутилась Пенелопа, — просто они такого цвета.
— Будет, будет, — примирительным тоном проговорил Попугай, — мы сюда пришли не для того, чтобы устраивать конкурс красоты. Мы хотим просить тебя об одном одолжении, Гортензия, моя радость.
— Для тебя, мой храбрый Попугайчик, я делайт что угодно.
— Прекрасно, — сказал Попугай. — Тогда ты отвезешь нас в Мифландию.
— Что? — хрипло взвизгнула мадам Гортензия. — Покидать мою милую уютную платформу и пускать вверх по долине? Это мне, когда я на пенсии! Мне, в моем возрасте, разводить пары? Non, non, non! Жамэ! И не проси, слышать не хочу!
Уговоры продолжались долго. Попугай улещивал ее, осыпал комплиментами, дети расточали похвалы ее красоте, уверяли, что Мифландии без нее не обойтись (что было истинной правдой).
— Хорошо, — сдалась наконец мадам Гортензия, — я согласна. Но мне не спуститься с мой удобный помост, который построили нарочно для меня.
— Ну, это просто, — заверил ее Питер. — Две доски- и, с вашей подвижностью и сноровкой, вы у нас в одну минуту очутитесь внизу.
— Mon Dieu, он умеет польстить совсем как ты, Попугайчик, — заметила мадам Гортензия. — Пусть так, будь что будет. Несите ваши доски — и начинаем.
Мальчики быстро раздобыли несколько досок и соорудили наклонный помост. Потом все зашли сзади мадам Гортензии и принялись ее толкать.
— Sacres friens! Святые тормоза! — воскликнула мадам Гортензия. — Сильней, толкайте сильней. Alors, еще разок.
Наконец ее небольшие колеса закрутились, и она со скрипом и пыхтением соскользнула с деревянной платформы и очутилась на земле.
— Чудесно, — сказал Питер. — Еще несколько метров, мадам, и вы на прочных, удобных рельсах.
— Alors, — задыхаясь, пролепетала мадам Гортензия. — Чего я только не делать ради этого Попугайчика,
Пока Питер и Саймон мягко и осторожно помогали мадам Гортензии встать на рельсы, Пенелопа и Попугай шарили вокруг, ища топливо, чтобы привести паровозик в действие. Угля не оказалось, но в конце концов они нашли груду оливковых поленьев. Пенелопа набрала охапку и заложила в печь.
— Осторожно, осторожно, не повреждай краску, — пропыхтела мадам Гортензия. — Меня только-только выкрасили заново.
Наконец топку набили дровами, котел залили водой из станционного водопровода, и теперь все было готово к отправлению. Только забравшись на паровоз, дети поняли, до чего миниатюрна мадам Гортензия: когда в паровозную будку внесли клетку, остальные еле-еле втиснулись туда со своими пожитками.
— Все на местах? — спросила мадам Гортензия. — Тогда, Питер, я попрошу тебя разжигать огонь в топке,
— С удовольствием, мадам, — отозвался Питер.
Они с Саймоном страстно любили железную дорогу, поэтому одна мысль о путешествии на мадам Гортензии приводила их в восторг. А уж выполнять работу машиниста казалось им верхом наслаждения. Они бережно подожгли клочок бумаги, положили на него щепок и кусков коры и раздули огонь. Сверху они наложили поленьев, и вскоре в топке ревел огонь.
— Ах, nom de Wagon-lit! Клянусь спальным вагоном! — воскликнула мадам Гортензия, втягивая полные легкие дыма и выдувая его через трубу. — Лучше нет хорошей затяжки, когда нервы на пределе.
Котел скоро раскалился, и вот уже мадам Гортензия издала ликующее «с-с-с-ш-ш-ш!».
— Превосходно! — с восхищением проговорил Попугай. — Ты сегодня как нельзя более в голосе, дорогая Гортензия.
— Льстец! — отозвалась мадам Гортензия. — С-с-с-ш-ш-ш!
— Так, Питер, теперь немного отпусти тормоза, — скомандовал Попугай, — а ты, Саймон, слегка прибавь мадам пару.
Сначала медленно-медленно, а затем все быстрее и быстрее колеса начали крутиться.
— Больше… чуф-чуф-чуф… пару! — вскричала мадам Гортензия. — Сбросьте… чуф-чуф-чуф, чуф-чуф-чуф… тормоза. Больше… чуф-чуф-чуффа, чуф-чуф-чуффа… пару. Alors, mes braves! Итак, мой храбрецы, мы тронулись. Vive la France! Да здравствует Франция! Чуффа-чуффа-чуффа, чуффа-чуффа-чуффа!
— Великолепно! — закричал Саймон. — Vive мадам Гортензия!
— Ура! Ура! — подхватил Попугай.
— Вы приняли таблетку? — взвизгнула Дульчибелла. — Вы же знаете, вас всегда укачивает в поезде!
Паровозик набирал скорость, дребезжа, звякая, громыхая, окутанный облаками пара; топка светилась, как рубин; Питер и Саймон все подбрасывали в нее поленья, а впереди, лилово-черная в лунном свете, лежала горная цепь.
Путь в долину оказался захватывающим. Узенькая колея вилась между высокими утесами, пробегала над глубокими ущельями, где в лунном свете поблескивали водопады. Река внизу, тесно сдавленная зазубренными камнями, казалась гигантскими сверкающими когтями неведомой птицы. У подножий утесов мерцали зеленые огоньки светляков, а сквозь шум множества водопадов и пыхтение и лязганье мадам Гортензии дети иногда слышали заунывный крик филинов, перекликавшихся в лесу.
— Мы поды-ма-емся в гору, чуффа-чуффа-чуффа-чуффа, — пропыхтела мадам Гортензия. — Прибавьте пара.
Питер с Саймоном подбросили еще дров, пламя разгорелось еще жарче, искры летели вовсю, и пыхтящий паровозик оставлял за собой хвост, словно комета.
— Хо! Хо! — захохотал Попугай. — Клянусь Юпитером, моя радость, ты молодчина. Я всегда любил ездить поездом, но с тобой — это божественно!
— Льстец, — пропыхтела мадам Гортензия и пронзительно засвистела, показывая, как она довольна.
На середине склона она вдруг замедлила ход и, шипя, пыхтя и задыхаясь, выпустила облако пара.
— Sacres freins! Святые тормоза! — вздохнула она, и пар окутал ее серебряным облаком. — Отдохнем минутку. Вы можете принести мне попить.
Питер и Саймон по очереди принесли ей воды из ближайшего водопада, и, когда котел наполнился до отказа, мадам Гортензия изъявила желание продолжать путь.
— Теперь уже недалеко, правда, Гортензия? — спросил Попугай, когда они опять заняли свои места.
— Да, осталось совсем чуть-чуть. — Мадам Гортензия опять начала с пыхтением взбираться в гору.
Вскоре подъем кончился, дорога пошла ровнее. По обе стороны колеи лежали глубокие расселины, на дне которых зажатые камнями потоки пенились, кипели и мерцали при свете луны. Затем перед ними выросла каменная стена, в которой зияли два туннеля, точно два черных жерла. Колея здесь раздваивалась, и два пути исчезали в глубине туннелей.
Мадам Гортензия остановилась у стрелки.
— Сойдите, пожалуйста, и нажимайте рычаг, — пропыхтела она. — Нам нужен левый туннель.
Питер и Саймон слезли и вдвоем — так как рычаг поддавался туго — перевели стрелку. Потом снова вскарабкались на паровоз. Мадам Гортензия медленно тронулась с места, со скрежетом перевалила через стрелку и стала опять набирать скорость.
Туннель приближался, делаясь все больше и чернее, точно разинутый рот великана, и Пенелопа взяла за руки Питера и Саймона. Она не то чтобы испугалась, а просто ей показалось уместным взять их за руки в этих обстоятельствах. Они нырнули в туннель, и мадам Гортензия напугала всех, издав два оглушительных свистка.
— Эй! — крикнул Попугай. — Это зачем?
— Для летучих мышей, — пропыхтела мадам Гортензия. — Они висят под сводом, бедняжки, и задохнутся, если не предупреждать их.
В туннеле было очень мрачно и жутко, так как единственный свет исходил от паровозной топки. Лишь смутно виднелся свод туннеля. Оттуда, как наконечники копий, свисали сталактиты, и с них капала вода.
Вдруг мадам Гортензия испустила еще один пронзительный свисток.
— Включайте тормоза. Постепенно. Мы прибыли.
Питер и Саймон медленно включили тормоза, и, хрипло отдуваясь и переводя дух, маленький паровозик остановился.
— Конечная остановка — Мифландия. Все сходят в Мифландии! — провозгласил Попугай, и эхо, отдаваясь в туннеле, повторило его возглас.
— Какая мерзкая сырость, — послышался голос Дульчибеллы. — Надо было надеть плащ. Если простудитесь, пеняйте на себя.
Они сошли на полотно и выгрузили свои припасы, пожитки и клетку. Затем сгрудились вокруг мадам Гортензии и принялись прощаться с ней.
— Вы самый замечательный паровоз в мире, — сказала Пенелопа, — Путешествие было просто изумительным. Огромное вам спасибо!
— Пустое, милочка, — откликнулась мадам Гортензия. — Впрочем, оно показывает, на что мы, старики, способны.— Мадам Гортензия, ехать с вами была для нас большая честь, — проговорил Питер.
— Честь и привилегия, мадам, — добавил Саймон.
— Вы водили меня очень хорошо, — сказала мадам Гортензия, — просто очень.
— Гортензия, — сказал Попугай, — я, мои друзья и вся Мифландия глубоко тебе благодарны. Мы никогда тебя не забудем.
— Дорогой Попугайчик, — прощебетала мадам Гортензия, — ты же знаешь: ради тебя я готова на все.
— А ты сумеешь одна вернуться домой?
— Да, mon brave, мой храбрец, сумею. Обратно я буду… Как это у вас говорят? Буду катиться под уклон. А вы знаете, как идти дальше? Боковой туннель налево, метров пятнадцать отсюда.
— Правильно, — подтвердил Попугай. — Итак, мы двинулись. Досвидания, милая Гортензия, спасибо еще раз.
— До свиданья, Попугайчик, bonne chance, желаю успеха. — И мадам Гортензия испустила чувствительный вздох, окутавшись при этом облаком пара.
Дети зажгли фонарики и прошли по туннелю еще метров пять.
— Вот он, — неожиданно остановил их Попугай. — Вход в Мифландию.
Светя фонариками, ребята увидели щель в каменной стене шириной в метр и высотой около двух метров, щель, похожую на узкую церковную дверку.
— Это пограничный пост, — объяснил Попугай. — Пять минут ходьбы — и мы в Мифландии.
Туннель был узкий, идти пришлось гуськом. Первым шел Питер с фонариком и клеткой в руках. За ним Пенелопа, которая несла продовольствие, медицинскую аптечку и оружие; на плече у нее восседал Попугай. Саймон, тащивший лодку, замыкал шествие.
— Ступайте потише, — хриплым шепотом скомандовал Попугай. — Не уверен, что они до этого додумались — они слишком легкомысленные существа, — но вдруг да они выставили караул на случай, если я вернусь.
Они свернули за угол, и тут Питер так внезапно остановился, что Пенелопа налетела на него, а Саймон налетел на Пенелопу.
— Что случилось? — спросила Пенелопа.
— Ш-ш-ш! — зашипел Питер. — Там впереди свет.
— Дайте-ка я погляжу. — И Попугай перескочил с плеча Пенелопы на плечо Питеру.
Все затаили дыхание, пока Попугай всматривался вперед.
— Все в порядке, — сказал он наконец, — это не свет, это вход. Вы видите зарю.
— Зарю? — повторил Питер. — Ты уверен, Попугай? Для зари чересчур поздно.
— Только не в Мифландии. Заря здесь длится круглый день, ее нет только ночью.
— Как это возможно? Что ты говоришь? — удивилась Пенелопа.
— Видишь ли, — сказал Попугай, — когда Ха-Ха учился на волшебника, он привык вставать с зарей и очень скоро понял, что это лучшее время дня: все вокруг такое свежее, безмятежное, краски такие яркие после ночного сна. Поэтому, изобретая Мифландию, он решил, что в ней всегда будет заря, за исключением восьми ночных часов. Сейчас увидите, что я имею в виду.
Они вышли из туннеля и, моргая, застыли перед открывшейся им картиной. Небо над ними (или то, что казалось небом) было нежно-зеленого, нефритового цвета, местами переходящего в голубоватый. По небу плыли армады маленьких пухленьких уютного вида облаков лимонного, бледно-розового и белого цвета. Солнце (или то, что казалось солнцем) прочно утвердилось над горизонтом, набрасывая на все вокруг восхитительно тонкую золотистую паутину своих лучей. Неподалеку маленький ручеек цвета жидкого чая разветвлялся на множество изящных водопадиков, падающих с красноватых скал. А у подножия каждого водопада в глубоких спокойных омутах лениво плескались голубые рыбины с алыми плавниками и хвостами. Трава под ногами у ребят была лиловая, как вереск, очень мягкая и упругая. Ее, казалось, недавно косили. Она пестрела яркими цветами, лепестки которых казались стеклянными, а между цветами сидели группками грибы с лимонно-желтыми шляпками в черный горошек. Дальше шел лес. Стволы у деревьев были шоколадного цвета и выглядели на таком расстоянии узловатыми и шишковатыми, листья были крупные и синие. Далеко на горизонте, пробиваясь сквозь утренний туман, что-то блестело и играло, словно шампанское, и ребята догадались, что это большое внутреннее море, о котором говорил им Попугай.
— Ой, какая красота! — ахнула Пенелопа. — Я и представить себе не могла ничего подобного.
— Поглядите, какие краски! — проговорил Саймон. — Сразу видно, что сказочные!
— А небо! — подхватил Питер. — Облака как будто специально рассажены.
— Так и есть, — подтвердил Попугай, — их переставляют по пять раз в день, чтобы они нам не надоели. У нас четыре заката, по одному, так сказать, по углам, так что те, кому нравятся красные закаты, смотрят в одну сторону, а те, кто предпочитает оранжевые, или желтые, или зеленые, выбирают себе другие стороны. Очень удобно.
— Как красиво! — воскликнула Пенелопа. — Неудивительно, что вы гордитесь своей страной.
— Как вам сказать… — Попугай смутился. — Видите ли, я живу здесь давно, как-то привязался к месту. Потому я и не желаю, чтобы власть захватили эти жуткие василиски.
— Ты прав, — сказал Питер, — и чем скорее мы примемся за них, тем лучше. Что мы будем делать дальше, Попугай?
— Так, — принялся рассуждать вслух Попугай, — если пойти вдоль ручья до того места, где он впадает в главную реку, дальше мы сможем плыть лодкой. Затем, если память мне не изменяет — а меня убить мало за то, что я не взял с собой карту, — мы спускаемся по главной реке мимо Долины фениксов, пока не достигаем Луннотельцовых холмов и Единорожьих лугов. Таким образом, мы оказываемся прямо под Кристальными пещерами, оттуда вверх до них рукой подать. Однако должен вас предупредить: в Долине фениксов лас ожидают две весьма коварные быстрины и нам их, пожалуй, не избежать. Надеюсь, вы. справитесь со своей лодкой?
— Справимся, — беззаботно отозвался Питер.
— Будем надеяться, что справимся, — поправил его Саймон. — Мы будем грести оба, — может, и проскочим.
— Тогда вперед, — скомандовал Попугай. — Держимся как можно ближе к деревьям на тот случай, если где-нибудь тут подкарауливают василиски. Помните: они выдыхают пламя на расстояние в три метра.
— Три метра! — воскликнул Питер. — Прямо огнеметы какие-то.
— Именно, — подтвердил Попугай. — В прежние времена они еще и убивали взглядом, но Ха-Ха положил этому конец, когда создавал Мифландию. Хорошенького, как он сказал, понемножку. И так они сжигают все подряд из-за неаккуратного обращения с огнем — дышат куда попало. Не хватало еще, чтобы они убивали наповал взглядом всех, на кого ни посмотрят.
— Не понимаю, почему вы вообще разрешили им жить в Мифландии, — возмутилась Пенелопа. — К чему вам такие чудовища?
— Э нет, — возразил Попугай. — Выбирать не приходится. Мифландия была создана для всех мифических животных, и мы не имеем права отдавать предпочтение одним за счет других. Единственно, что в наших силах, — это держать их под контролем и селить там, где они могут причинить как можно меньше вреда. И надо же, чтобы василиски вдруг отбились от рук. Ну ничего, авось с вашей помощью мы прекратим это безобразие.
Разговаривая, они прошли всю долину мимо водопадов и ручейка и теперь добрались до первых отдельных деревьев, росших на опушке густого леса. Ребята разглядывали их с изумлением.
— Ага, — заметил Попугай, — обратили внимание? Я так и думал, что вы удивитесь. Это пробочные деревья. Как известно, в обычном мире способ добывания пробки остался, так сказать, довольно доисторическим, — если мне позволят высказаться критически. Сперва кору срезают с дерева, а потом уже делают из нее пробки. Процедура крайне трудоемкая. Поэтому, когда мы поселились здесь, Ха-Ха решил создать пробочные деревья, чтобы сэкономить время и энергию. Тут, как видите, пробки растут прямо из коры деревьев и сразу разных размеров.
Попугай говорил правду: на стволах и ветках Каждого дерева росли разной величины и формы пробки — крошечные для пузырьков с лекарствами; большие для шампанского и винных бутылок; широкие плоские, какими закупоривают банки с консервированными фруктами и вареньем или, скажем, медом.
— Экономит массу времени, уверяю вас, — повторил Попугай. — Как только вы сварили варенье или что-нибудь еще, вы тут же идете в лес и нарезаете себе пробок нужной формы и размера. Они почти сразу отрастают опять, так что урожай бесперебойный. Так же обстоит дело с травой: она отрастает сразу, как только ее объедят единороги или лунные тельцы, и всегда остается определенной высоты — как раз такой, чтобы не намокать и не опутывать лодыжки. То же самое с цветами. Необычайно изобретательный волшебник Ха-Ха. Вот попробуйте сорвать цветок — и выпоймете, что я имею в виду.
Пенелопа нагнулась и нарвала небольшой букет красивейших ярких цветов.
— Понюхай, — приказал Попугай.
Пенелопа поднесла их к носу, и ей показалось, что никогда еще она не вдыхала такого восхитительного нежного аромата.
— Они вечные, — пояснил Попугай. — Поставь их на туалетный столик — и они будут стоять всю жизнь, и благоухать тоже будут всегда. А если они тебе надоедят, возьми и выброси их. Попробуй брось их куда попало.
Пенелопа бросила цветы на лиловую траву, и они тут же выпрямились, пустили тоненькие корешки, которые сразу зарылись в землю, и — нате вам! — где только что валялись сорванные цветки, возникла целая цветущая клумба.
— Бережливый нужды не знает, — сказал, подмигивая, Попугай. — то же и с деревьями. Если вам понадобилось развести костер, отломите несколько веток с любого ближайшего дерева, и на нем сразу отрастут новые. Благодаря этому у здешних деревьев не бывает такого куцего вида, как в вашем мире. Потому все вокруг и выглядит новеньким и свежим.
Очень скоро ручей привел их к берегам главной реки. Она была широкая, с медленным течением; золотистого цвета вода была так прозрачна, что, стоя на берегу и глядя вниз, дети видели передвигающихся по дну фарфорово-белых и зеленых крабов и полосатых ало-черно-желтых водяных жуков, сновавших взад и вперед с деловым видом.
— Отсюда мы начнем наше путешествие на лодке? — спросил Питер.
— Да, — ответил Попугай. — Отсюда до Долины фениксов около трех миль, а оттуда до Холмов Лунных Тельцов еще пять.
Саймон разложил лодку на земле, и они с Питером и Пенелопой принялись поочередно накачивать ее. Надув, они спустили ее на воду, погрузили туда клетку и все припасы, уселись в нее сами и оттолкнулись от берега.
Из всего, что запомнилось Пенелопе в Мифландии, вероятно, ярче всего запечатлелось в ее памяти именно начало путешествия по реке, когда они плыли в Долину фениксов. Берега, покрытые лиловой травой, в которой пестрели яркие цветы; странные пробочные деревья, у которых с верхних ветвей свисали длинные хвосты серовато-зеленого светящегося мха, и пышные кроны состояли из чего-то вроде орхидей кораллового и зеленого цвета; тихое плескание воды; длинные шлейфы желтых водорослей, тянущихся за лодкой; крабы и озабоченно снующие жуки. Волшебное, ни с чем не сравнимое зрелище!
Вскоре, однако, пробочный лес поредел, а затем и вовсе прекратился, и началась местность совсем иного характера: голые красноватые скалы, еще раньше замеченные ребятами, где в ямках и расщелинах гнездились кактусы причудливой формы и расцветки.
— Еще немного, — сказал Попугай, — и мы будем в Долине фениксов. Жаль, что у нас нет никакой покрышки.
— Покрышки? — удивилась Пенелопа, — Зачем нам она?
— Видишь ли, сами фениксы вполне безобидны, — пояснил Попугай, — но там летает столько горячего пепла.
— Пепла? — переспросил Питер. — Неужели еще кто-нибудь кроме василисков изрыгает пламя?
— Нет, нет, — ответил Попугай, — ничего похожего. Дело в самих фениксах, бедняжках. Как вам известно, феникс живет около пятисот лет. Потом он сжигает себя вместе с гнездом. Сжигает дотла, а из пепла рождается новый феникс. Поскольку они таким образом благоразумно сами себя регулируют, Ха-Ха рассудил, что проще всего — во избежание лесных пожаров — предоставить им для этого специальную долину. Через нее-то мы и должны сейчас проплыть. Зрелище будет весьма эффектное, не скрою, но, повторяю, в воздухе там носится масса золы и пепла, и нам придется глядеть в оба.
Река вилась все дальше и дальше, Питер и Саймон гребли медленно, но ровно, и по мере того как они продвигались вперед, скалистые берега становились все выше, а течение все быстрее. И вдруг, когда они меньше всего этого ожидали, река резко сузилась и сделалась бурной.
— Впереди пороги! — закричал Попугай.И верно, впереди из золотистой воды, которая, бурля и пенясь, омывала их стремительным потоком, как клыки торчали красные скалы. Питеру и Саймону огромных трудов стоило провести лодку так, чтобы ее не прокололо. Но они справились с этим, лодка опять очутилась в спокойном течении, и опять высокие утесы расступились.
— Уф! — Питер вытер лоб. — Я уж думал, мы не проскочим.
— Слава Богу, все позади, — сказал Саймон.
— Позади? — протянул Попугай. — Это только первая быстрина. Дальше, при выходе из долины, будет еще одна.

Река опять сделала поворот, и лодку вынесло в долину. И тут глазам путешественников предстало столь невероятное зрелище, что Саймон и Питер бросили весла и все трое, раскрыв рты, уставились на невиданную картину.
По всей долине, по обоим берегам реки, сидели фениксы, словно огромные, многоцветные и сверкающие орлы. Они сидели, распустив крылья, как делают бакланы, когда сохнут на скалах. Под каждой птицей в гнезде мелькало и трепетало пламя. И вдруг одно из гнезд вспыхнуло и извергнулось, как вулкан. Длинные оранжево-красные, голубые и желтые языки взметнулись вверх, окутали сидевшую в гнезде птицу и мгновенно обратили ее в пепел. Она осталась сидеть, как гигантская копия самой себя из серовато-белого пепла. Огонь утих, феникс стал постепенно рассыпаться: по перышку, по перышку, потом и вся птица с тихим шуршанием, похожим на глубокий долгий вздох, опала обратно в огненное гнездо.Спустя мгновение опять показались язычки пламени, и в глубине гнезда дети увидели маленького яркого, разноцветного птенца, бившего крыльями и рвавшегося наружу. Наконец он вырвался из пламени и взмыл вверх, над долиной, как ласточка, вместе с сотнями других фениксов. Но Попугай был прав: в фениксах крылась немалая опасность, так как в тот миг, когда феникс обращался в золу, рассыпался и падал в гнездо, во все стороны разлетались искры и горячий пепел с шипением падал в реку.
— Ой, какая красота, Попугай! — воскликнула Пенелопа.
— Никогда ничего красивее не видел, — подтвердил Питер. — Так ты говоришь, Попугай, что каждый раз, как взрослый феникс превращается в пепел, из него возникает новый?
— Да нет, по существу, это та же птица, — пояснил Попугай. — Это и называется метаморфозой. Вот почему Ха-Ха отдал им всю долину — так они не причиняют никому вреда. Питаются они главным образом нектаром и очень живописны.
Несмотря на то что путешественники держались на середине реки, их достигал жар горящих гнезд.
Они плыли по Долине фениксов уже не меньше получаса, и наконец река стала опять постепенно сужаться.
— Внимание, — с тревогой в голосе предупредил Попугай, — впереди опять быстрина. Если нам удастся преодолеть и ее, можно считать, что все в порядке, дальше река спокойная.
Пока он говорил, лодку начало сносить к берегу, но дети этого не заметили. На самом краю у воды было большущее гнездо. В нем, раскинув крылья, сидела птица. Она уже превратилась в пепельное изваяние, но еще не рассыпалась. Внезапно лодка ударилась о берег прямо под самым гнездом.
— Эй, берегись! — закричал Питер.
— Отталкивайся, отталкивайся скорее! — Саймон задрал голову вверх, со страхом глядя на возвышавшуюся над ними гигантскую птицу из пепла.
Но было уже поздно: феникс начал рассыпаться. С громким шипением он обвалился в гнездо, и лодку окутало горячей золой и разноцветными искрами.
— Выгребай на середину! — крикнул Саймон. — Скорей, скорей!
Они с Питером быстро заработали веслами, но в лодке было уже полно горячего пепла. Раздался резкий хлопок, свист, и лодка начала съеживаться.
— Берегись! — крикнул Питер.
Поток подхватил сплющившуюся лодку, закрутил ее и понес по реке. И вдруг лодки под ними не стало. Пенелопа с головой ушла под воду, ее уносило дальше, дальше, туда, где раздавался грохот потока…

Когда Пенелопа очнулась, она лежала на отмели, уткнувшись головой в колени Питеру. Саймон, склонившись над нею с встревоженным лицом, растирал ей руки, а Попугай нервно шагал по песку взад-вперед, что-то бормоча себе под нос.
— Она приходит в себя, — с великим облегчением сказал Саймон.
— Ты в порядке, Пенни? — взволнованно спросил Питер.
— Скажи нам хоть словечко, драгоценная Пенелопа, — проникновенно произнес Попугай, заглядывая ей в лицо своими голубыми глазами, полными слез. Яркие перья его были взъерошены от купания в реке.
Вид у них был такой расстроенный, что Пенелопе захотелось засмеяться, но она не посмела.
— Конечно, я в порядке. — Она приподнялась и села. — Просто я чувствую себя так, будто у меня в желудке полреки и меня протащило километр против течения.
— Замечательно прозорливое, если можно так выразиться, описание случившегося! — воскликнул Попугай. — Замечательно прозорливое.
— Где мы? — Пенелопа огляделась.
— Нас действительно протащило течением, когда лодка затонула, — объяснил Питер. — Ты застряла под водой между камнями, и нам с Саймоном пришлось нырять за тобой, но в конце концов мы тебя вытащили и ухитрились выплыть на отмель.
Отмель (а их тут было много) была узкой и длинной и тянулась почти во всю ширину реки. На нее выбросило все их пожитки, включая и бесполезную теперь лодку.
— Что же мы будем делать без лодки? — спросил Саймон.
— Все можно будет исправить, как только мы разыщем лунных тельцов, — с запальчивостью заявил Попугай.
— Кто такие лунные тельцы? — спросила Пенелопа, безуспешно пытаясь выжать на себе платье.
— Не знаю, — отозвался Питер, — Попугай без конца о них твердит, как будто мы только ради них сюда и добирались.
— Любезный Питер, — сурово произнес Попугай, — если я тебе скажу, что лунные тельцы — одно из важнейших изобретений Ха-Ха и что они, вне всякого сомнения, полезнейшие животные в Мифландии с точки зрения экономики и сельского хозяйства, то тогда ты, быть может, поймешь, почему нам так важно их разыскать.
— А я не понимаю, — продолжал упорствовать Питер.
— Ты на редкость тупоголовый мальчик, — угрюмо сказал Попугай. — Сейчас я вас покину и отправлюсь искать стада лунных тельцов. Извольте дожидаться меня здесь.
С этими словами Попугай с высокомерным видом вошел в мокрую клетку и открыл дверцу шкафчика в стиле Людовика Пятнадцатого.
— Если вы так и будете ходить мокрым, то простудитесь, — заявила Дульчибелла. — И в ваши годы вообще вредно летать по всей стране.
— Ах, успокойтесь вы, — сердито огрызнулся Попугай. — Вы, кажется, певица и моя домоправительница, а не тюремщица. Куда вы дели мою подзорную трубу?
— Она там, куда вы ее положили, в шкафу. Какое вы право имеете так со мной разговаривать? Я тружусь дни напролет, и что я получаю в награду? Ответьте-ка. А вы только и смотрите, как бы нас всех утопить и задать мне кучу лишней работы. Посмотрите, во что вы превратили клетку. Все промокло, ковер погиб… Придется просушивать постель. Но разве вам есть до меня дело? Нет, вы только и знаете, что летать повсюду с подзорной трубой. Пора бы уже остепениться. Ведете себя, как желторотый птенец.
Наконец, порывшись в куче одежды и прочих самых разных вещей, Попугай выудил красивую подзорную трубу в медной оправе и зажал ее бережно в клюве.
— На ражведку, — несколько невнятно произнес он. — Шкоро вернусь. На вашем месте я бы пока пожавтракал.
И он улетел, махая многоцветными крыльями.
Пенелопа сочла совет Попугая весьма здравым — совершенно неизвестно было, когда им еще удастся поесть, если они опять тронутся в путь. Она поделила на три части большую плитку шоколада и дала мальчикам по горсти изюма и миндаля. Только сейчас, начав есть, они обнаружили, как они проголодались.
Дульчибелла отказалась от предложенного ей шоколада, изюма и орехов.
— А кузнечика у вас не найдется? — мечтательным тоном спросила она. — Или парочки мух?
— Нет, к сожалению, — ответила Пенелопа.
— Так я и думала, — вздохнула Дульчибелла. — Ну, что делать.
Поев, ребята расстелили на песке свои пожитки, чтобы они высохли. Только они кончили возиться, как послышалось: «Эй, там!» — и появился Попугай, который совершил очень аккуратную посадку на отмель.
— Отличные новости, — задыхаясь, объявил он, перекладывая подзорную трубу из клюва под крыло. — В полумиле отсюда пасется стадо лунных тельцов. С первого раза я их не заметил — глупые твари паслись под деревьями.
— Так, — проговорил Питер. — И что будем делать дальше?
— Пойдем за желе, — ответил Попугай.
— За чем? — переспросил Саймон. — Ты сказал «желе»?
— Да, — нетерпеливо отозвался Попугай. — Ты и Питер идете со мной, а Пенелопа может остаться с Дульчибеллой.
— Ну уж нет, — твердо сказала Пенелопа. — Если вы идете за лунными тельцами, или за желе, или еще за чем-то, я иду с вами.
— Ну ладно, — согласился Попугай. — Здесь останется Дульчибелла.
— Нет, — запротестовала паучиха, — а если вылезет крокодил?
— Крокодилы тут не водятся, это прекрасно известно.
Дульчибелла на минуту задумалась.
— Хорошо, так и быть, — согласилась она наконец, — я остаюсь, только даю вам… ну, три дня сроку.
— Тогда пошли, — скомандовал Попугай. — Вам придется идти вброд, вон там мелкое место. А потом я покажу, в какой стороне стадо.
Оставив Дульчибеллу караулить вещи, дети побрели по воде к берегу и потом по лиловому лугу, пестревшему цветами, двинулись к пробочному лесу, видневшемуся вдали.
— Кто такие лунные тельцы? — спросила Пенелопа у Попугая, ехавшего у нее на плече.
— Необычайно полезные существа, — ответил Попугай, — но, должен признаться, они скорее результат ошибки, а не преднамеренного замысла. Видите ли, на заре Мифландии Ха-Ха пытался создать корову, которая бы бесперебойно давала молоко, но за основу ему пришлось все-таки взять мифического лунного тельца чтобы не отклоняться от правила. Но, как назло, Ха-Ха в тот день потерял очки и нечаянно смешал в кучу три или четыре заклинания. Бедный Ха-Ха очень огорчался, но, как выяснилось позднее, никакой беды не произошло и ошибка оказалась в высшей степени удачной.
Путники прошли между деревьями в ту сторону, откуда слышалось позвякивание колокольчика и тихое мычание, какое всегда стоит над пастбищем, где пасется обыкновенное стадо коров. Затем они вышли на поляну и увидели лунных тельцов.
— На первый взгляд несколько неожиданное зрелище, не правда ли? — с гордостью произнес Попугай.
— Неожиданное? Да это самые фантастические существа на свете! — воскликнул Питер.
— Как будто их составили из разных кусочков, — добавила Пенелопа.
В целом лунные тельцы походили на гигантских темно-зеленых улиток, покрытых красивейшими золотисто-зелеными раковинами. Но вместо головы улитки, оснащенной рожками, у каждого существа была толстолобая голова теленка с янтарного цвета рогами и копной курчавых завитков на лбу. У них были темные влажные глаза, они медленно переползали по лиловой траве, как улитки, но при этом щипали траву, как коровы. Порой то один, то другой задирал голову и издавал долгое проникновенное «му-у-у».
— Они опасны? — спросил Саймон, глядя на них как зачарованный.
— Господи, нет, конечно, — возмутился Попугай. — Добрейшие и глупейшие создания во всей стране, но в отличие от других добрых дураков чрезвычайно полезны.
— А что они дают? — спросила Пенелопа.
— Молоко, — ответил Попугай, — и лунное желе — полезнейшее в мире вещество.
— Откуда их доят? — в недоумении спросил Питер.
— Из раковин. У каждой раковины по три крана. На двух написано «горячее» и «холодное». Поворачиваете кран — и пожалуйста: получаете горячее или холодное молоко, кто какое любит.
— А что получают из третьего крана? — поинтересовался Саймон.
— Сливки.
— Ах, черт! — воскликнул Питер, который обожал сливки. — От них действительно сплошная польза.
— А откуда берется желе? — спросила Пенелопа.
— Ага, это и есть самое интересное, — ответил Попугай. — Видели, как улитка оставляет за собой слизистый след? Так вот, лунные тельцы делают то же самое, только оставляют они за собой желе и делают его, лишь когда их попросят.
— Уф, — проговорила Пенелопа. — А зачем столько желе?
— Оно застывает пластами, — пояснил Попугай, — и становится необычайно нужным материалом. Начать с того, что оно холодное, когда жарко, и горячее, когда холодно.
— Как? — не понял Питер.
— Я хочу сказать, что если сделать из него дом или одежду, в них тепло в холодную погоду и наоборот.
— Это удобно, — подумав, согласился Саймон.
— Желе хранят в виде пластов, — продолжал Попугай, — а когда понадобится, берут пласт и выдумывают его во что-нибудь полезное.
— Выдумывают? — повторила Пенелопа. — Что ты хочешь сказать?
— Сейчас я вам покажу, — проговорил Попугай. — Подойдем поближе.
Они направились к стаду. Диковинные звери подняли головы и с дружелюбнейшим видом уставились на них. Вожак был крупнее остальных, и на шее у него висел большой золотой колокольчик с надписью «Вожак».
— Доброе утро, — обратился к нему Попугай. Вожак посмотрел на них внимательным взглядом, потом издал долгое приветственное «му-у-у».
— Не слишком интересные собеседники, — шепнул Попугай на ухо Пенелопе. — Очень ограниченный словарь.
Главный телец продолжал глядеть на них выразительным взглядом.
— А ну-ка, старина, — продолжал Попугай, — нам нужно парочку пластов желе. Как это тебе — не очень затруднительно?
Вожак величественно кивнул, потом повернулся к стаду и издал продолжительное «му-у-у». Стадо немедленно образовало кружок, животные встали один за другим, а вожак занял позицию в центре. И вдруг он запел. Покачивая головой то в одну, то в другую сторону, так что колокольчик позвякивал невпопад, он тянул: «Му-у-у, му-у-у, му-у-у», а все стадо тем временем скользило кружком, очень быстро повторяя хором: «Му-му-му, му-му-му, му-му-му». В целом шум получался очень громкий, но заунывный. По мере того как стадо скользило круг за кругом, то один, то другой телец оставлял за собой след чего-то похожего на зеленый жидкий клей, а следующий за ним телец, точно паровой каток, раскатывал его в плоский прозрачный лист.
— Хорошо, хорошо, хватит. Хватит, я сказал! — заорал Попугай, пытаясь перекричать «му-му-му». Тельцы с удивленным видом остановились, мычание прекратилось. На траве теперь лежало штук двадцать пластин как бы тонкого хрупкого зеленого стекла.
— Никак не научатся считать, — раздраженно заметил Попугай. — Ну, не важно, пригодится.
Пенелопа взяла одну пластину в руки — оказалось, что она легкая, как паутина, и очень гибкая.
— Смотрите-ка, похоже на пластик, — сказала она.
— Лучше пластика, — поправил ее Попугай. — Как только они вам больше не нужны, вы просто берете и раздумываете их обратно.
— Что значит «раздумываете обратно»? — спросил Питер.
— Сейчас покажу. Нам ведь нужны только две пластины, стало быть, я сейчас от них избавлюсь. Смотрите.
Дети завороженным взглядом следили, как Попугай переходил от листа к листу, сосредоточенно смотрел на каждый и произносил: «Исчезни!»
И пласт скручивался в рулон, становился все меньше и меньше и наконец с тихим звуком, словно лопался крошечный воздушный шарик, исчезал.
— Невероятно, — проговорил Саймон.
— Значит, вы просто приказываете им? — спросил Питер.
— Да. — Попугай вытер лоб крылом. — Однако для этого необходимо очень сосредоточиться. Затем остается выдумать их во что угодно — что угодно неодушевленное, разумеется. Глядите.
Он подошел к одной из пластин желе и вытянул вперед крыло.
— Дай мне два куска пятьдесят сантиметров на сорок, — приказал он, и пластина послушно оторвала от себя два куска требуемого размера.
Попугай взлетел Пенелопе на плечо.
— А теперь, — сказал он, — стойте тихо, я их во что-нибудь выдумаю.
— Во что? — не утерпел Саймон.
— Ведра! — приказал Попугай, не спуская пристального взгляда с кусков желе.
И дети увидели, как куски из бледно-зеленых стали темно-зелеными. Потом вдруг принялись дергаться, и корчиться, и извиваться, и подпрыгивать, и скручиваться, и всячески кривляться. Потом еще разок как-то особенно замысловато искривились, послышалось тихое «щелк» — и перед ними очутились два красивых ведерка.
— Слушайте, это просто чудо! — Питер был совершенно потрясен.
— Теперь понятно, почему ты утверждал, будто желе такое полезное, — заметил Саймон.
— Самая полезная вещь на свете, — убежденно сказала Пенелопа.
Попугай наполнил одно ведро холодным молоком, а другое сливками из раковины одного из тельцов. Потом они поблагодарили стадо, которое хором откликнулось вежливым «му-у», и, захватив пластины желе, отправились обратно на реку.
— Наконец-то явились, — встретила их Дульчибелла. — Не слишком вы торопитесь. Я уже хотела снаряжать за вами спасательную экспедицию.
— Ну, откуда бы ты ее взяла, эгоистка ты этакая, — сказал Попугай. — Вечно ты все преувеличиваешь.
— Мы принесли тебе сливок, — поспешно вставила Пенелопа.
— Сливок? — повторила паучиха. — Как мило. А тлю на закуску, конечно, не принесли?
— Ты знаешь, нет, — серьезно ответила Пенелопа.
— Что делать, — вздохнула Дульчибелла. — Этого следовало ожидать.
Попугай, очень сильно сосредоточившись, выдумал желе в великолепную новую надувную лодку, и они, погрузив в нее все свои пожитки и клетку, спустили ее на мирную гладь реки.
— Йо-хо-хо и прочая чепуха, — весело проговорил Попугай. — Еще немного — и мы доберемся до Единорожьих лугов, а оттуда до Кристальных пещер полчаса подъема.
— Прямо мечтаю увидеть единорогов. — Пенелопа, сидевшая на корме, опустила руку в золотистую сверкающую воду. Питер и Саймон гребли дружно, и лодка шла хорошим ходом.
— Звери очень живописные, нельзя не признать, — рассудительным тоном произнес Попугай, — но очень, очень заносчивы. Держатся особняком. Снобы! Всегда отвечают: «Это нас не касается». Хотя в Мифландии, разумеется, все касается всех. Ведь мы непременно должны верить друг в друга, иначе мы все исчезнем, не так ли?
— Может, они просто застенчивы? — предположила Пенелопа.
— Застенчивы? Ну нет, о них этого не скажешь, — проговорил Попугай. — Нет, им просто лень. Любят поважничать. Когда я навещал их по поводу василисков, знаете, что они сказали? Я прямо взбесился. Они сказали: «Нам какое дело? Это уж ваша с Ха-Ха забота обуздывать буйные элементы». А? Я им покажу «буйные элементы».
— Лес кончается, — заметил Питер. — Мы, кажется, выплываем на открытую местность.
— Дайте-ка я слетаю на разведку.
И Попугай, захватив подзорную трубу, улетел. Через несколько минут он вернулся, сделал круг над лодкой и с большим искусством приземлился Пенелопе на плечо.
— Путь свободен! — объявил он. — Никого не видно. Держите на ту бухточку, мы там высадимся.В бухте они вышли на берег. Выпустили воздух из лодки и сложили ее. Затем они зашагали по холмистым лугам, на которых там и сям были разбросаны купы синих кустов, усеянных красными цветами размером с подсолнух. Впереди, километpax в трех от них, виднелись лесистые холмы; там-то, по словам Попугая, находились Кристальные пещеры.
Хотя солнце не поднялось выше, воздух сильно разогрелся, и мальчики, тащившие в придачу к своим пожиткам и провизии дом Попугая со всей обстановкой, изнемогали от жары. Когда они добрались до середины пути, Попугай разрешил им отдохнуть. Они с радостью опустили ношу, легли в тень под большой синий куст и как следует напились молока, что было весьма кстати.
— Я дойду до вершины холма, погляжу, свободен ли путь, а вы хорошенько отдохните, — сказала Пенелопа.
— Смотри будь осторожна, — напутствовал ее Питер.
— Там открытая местность, думаю, ей ничто не угрожает, — заметил Попугай, собравшийся подремать на своей клетке.
— Я далеко не пойду, — пообещала Пенелопа.
— Расскажешь потом, что увидишь, — сонным голосом пробормотал Саймон, — а встретишь василисков — не забудь от них удрать.
— Не беспокойся, не забуду.
И Пенелопа медленно побрела вверх по склону, наслаждаясь душистым воздухом, дивными красками неба и упругой мягкостью травы под ногами.
Взойдя на холм, Пенелопа заглянула в следующую долину и залюбовалась сочетанием лиловой травы, синих кустов и красных цветов. Вдруг она заметила, что какое-то маленькое существо прошмыгнуло из одного куста в другой, но так быстро, что она не успела разобрать, кто это был. Она живо забралась в синий куст и притаилась, выжидая, чтобы животное появилось снова. Оно тут же и выскочило, и Пенелопа тихонько ахнула от удивления и восторга: это был бледно-голубой крошка единорог с огромными синими глазами, грива и хвост у него были словно из золотой пряжи, а витой рог как будто сделан из прозрачного золотистого ячменного сахара. Маленький единорог застыл в напряженной позе, навострив уши, раздув ноздри, повернув голову назад.
И тут вдруг Пенелопа похолодела от страха: на гребень холма важной поступью вышел василиск, похожий на гигантского разноцветного петуха. Он остановился, огляделся вокруг, жестокие зеленовато-золотистые глаза его сверкали, чешуя отливала зеленым, золотым и красным. Когда он повернул голову, Пенелопа услыхала, как зашуршали и заскрипели тершиеся друг об друга чешуйки, увидела, как из ноздрей показались струйки голубоватого дыма, а из клюва вместе с дыханием вырвались крошечные язычки оранжевого пламени. Единорог, вероятно, тоже заметил василиска, он повернулся и бросился бежать по долине, то заскакивая в кусты, то выскакивая наружу, и наконец остановился совсем недалеко от того места, где пряталась Пенелопа. Ей было видно, как раздуваются его ноздри и бока, слышно, как со свистом вырывается дыхание.
Василиск внимательно оглядел долину, дернул, как кошка, направо-налево раздвоенным хвостом, нагнул свою большую петушью башку и принялся обнюхивать землю, тихо, но злобно рыча. Ничего страшнее этих звуков Пенелопа в жизни не слыхала. Единорог тоже заслышал это рычание, но, очевидно, так обессилел, что не побежал, а лег комочком на землю и прижал назад уши; в широко раскрытых глазах его стоял ужас. Внезапно василиск, видимо почуяв его запах, издал ликующее кукареканье, от которого кровь стыла в жилах, и пустился бежать по долине.
Пенелопе страшно хотелось помочь малышу, но она боялась привлечь к себе внимание василиска. Однако, наблюдая за ним из своего укрытия, она заметила, что с нюхом у него обстоит неважно, — он несколько раз терял след и бегал кругами, тихонько клохча себе под нос. У Пенелопы родился план. Если перебить след единорога, василиск, может быть, потеряет его совсем. Способ для этого был один: подменить запах единорога своим. План был, конечно, рискованный, в случае неудачи разъяренный василиск мог испепелить и ее, и малыша. Она понимала, что, если будет долго раздумывать, вся ее отвага выветрится. Поэтому она вскочила и, петляя по кустам, сбежала зигзагами вниз, в долину, и схватила единорога на руки. Тот заржал от страха и принялся брыкаться и бодать ее рогом.
— Перестань, дурачок, — прошептала Пенелопа. — Перестань. Я твой друг. Я хочу тебе помочь.
При слове «друг» единорожек затих и уставился ей снизу в лицо большими испуганными фиалковыми глазами.
— Друг? — переспросил он нежным голоском. — Друг?— Да, — шепнула Пенелопа. — Лежи тихо, я попробую спасти тебя.
Хотя единорожек был не больше фокстерьера, он оказался довольно тяжелым, и Пенелопа обнаружила это очень скоро. Она бросилась назад в гору, то и дело прячась в кусты, делая перебежки, только когда василиск опускал голову к земле, так как боялась, что он видит лучше, чем чует. Совсем запыхавшись, она добежала до верха и оглянулась, чтобы посмотреть, удалась ли ее хитрость. Василиск как раз приближался к тому месту, где Пенелопа подхватила на руки единорога. Пенелопа затаила дыхание.
Неожиданно василиск, бежавший наклонив клюв к земле, отпрянул с испуганным рычанием. Глаза его закрылись, и он вдруг яростно чихнул. Из ноздрей его брызнул огонь и дым и выжег большое черное пятно на лиловой траве. Он неудержимо чихал и чихал, каждый раз оставляя на траве черное место или поджигая куст. Он никак не мог остановиться, у него словно началась сенная лихорадка. Наконец он повернулся и со слезящимися глазами, дико чихая, помчался прочь, оставляя за собой почерневшую траву и дымящиеся кусты.
— Ну, не знала я, что от меня так плохо пахнет, — проговорила Пенелопа. — Так или иначе, он убрался.
— Спасибо тебе, ты спасла мне жизнь, — нежным голоском произнес маленький единорог. — Ты очень добрая и храбрая.
— Ну насчет храбрости я не уверена, — сказала Пенелопа, — но главное, что мне удалось его прогнать. А как получилось, что он тебя преследовал? Как тебя угораздило очутиться здесь одному? Где твои родители?
— Стадо вон там, — показал единорог. — Я от них убежал, потому что хотел поупражняться в бодании.
— Как? — не поняла Пенелопа.
— В бодании, — повторил малыш, мотая головой сверху вниз так, что рог его засверкал на солнце. — Рогом, понимаешь? У нас каждый год бывает великое бодальное состязание, я уже большой и в этом году тоже буду участвовать. А поскольку я наследный принц, то должен победить, понимаешь?
— Наследный принц?
— Ну да, Септимус, наследный принц единорогов. Папа и мама у меня король и королева.
— Тем более ты не должен убегать один, — строго сказала Пенелопа. — Сам подумай: хорошо ли, чтобы за наследным принцем гнался василиск?
— Я знаю, — с раскаянием проговорил Септимус, — но мне так надо было поупражняться, а пробочные деревья прямо созданы для этого. Если выбрать большую пробку, рогу не больно.
— Твои родители, наверное, с ума сходят от беспокойства, — проворчала Пенелопа. — Чем скорее им тебя вернуть, тем лучше. А почему василиск за тобой погнался?
— Он хотел забрать меня к себе в замок, чтобы держать единорогов в повиновении. Он даже меня и схватил, да я боднул его как следует и удрал. Огнем он дохнуть не посмел, он хотел поймать меня живым. И хорошо, что не дохнул, а то он опалил бы мне гриву и хвост. Ведь, согласись, они у меня очень красивые, правда?
Пенелопа поежилась от страха.
— Да, очень. Ладно, пойдем к моим друзьям, и мы подумаем, как тебя вернуть родителям.
Пока они спускались с холма, Септимус весело скакал вокруг Пенелопы, видимо совсем забыв про недавнюю опасность.
Питер и Саймон пришли в восторг, увидав настоящего, живого единорога, но ужаснулись, когда узнали, как рисковала Пенелопа, чтобы спасти его от василиска.
— Честное слово, я бы обязательно позвала вас на помощь, если бы успела, — оправдывалась она. — Но у меня не было времени, мне пришлось действовать мгновенно.
— Надеюсь, это глупое создание благодарно тебе, — сурово сказал Попугай. — Этот бездельник не заслуживает, чтобы его спасали.
Но Септимус его не слышал. Он нашел лужицу и теперь стоял как зачарованный, любуясь своим отражением.
— Ох уж эти мне единороги, — мрачно заметил Попугай, — все одинаковы: самовлюбленны и тщеславны, как никто. Дайте им зеркало или вообще что угодно, во что можно смотреться, — и они замрут на месте, как загипнотизированные.
— Он еще ребенок, — возразила Пенелопа, — и потом, он и правда очень красивый.
— Хорош, спору нет, — нехотя согласился Попугай. — Но в голове пусто. И все они такие. Ну что ж, пора, я полагаю, вернуть это сокровище в лоно семьи.
Вся компания двинулась в путь. Септимус дорогой весело резвился.
— Как тебе кажется, Пенелопа, мне больше идет, когда рог так или когда вот так? — спросил он.
— Если ты не угомонишься, — с раздражением оборвал его Попугай, — я возьму у Пенелопы ножницы и обстригу тебе хвост и гриву.
Эта страшная угроза возымела действие, Септимус притих.
Они шли по прогалине между синими кустами, как вдруг послышался глухой грохот, похожий на гром, и земля задрожала у них под ногами. В следующую минуту на прогалину, ломая кусты и стуча копытами по дерну, вынеслось огромное стадо голубых и белых единорогов и, храпя, остановилось в нескольких метрах от путешественников. Дети оказались окружены частоколом острых золотых рогов, угрожающе нацеленных прямо на них.
— Эй, вы! — закричал Попугай. — Эй, вы! Бросьте эти глупости — это мы, не видите, что ли!
Стоявшие плотным кругом животные расступились, и вперед вышел очень крупный единорог красивого темно-синего цвета. Грива и хвост у него были медово-янтарные, а витой рог сверкал, как новенькая золотая монета. Ясно было, что это и есть король, а стройный белый единорог с золотой гривой и хвостом, державшийся рядом с ним, — королева.
— Ты ли это, Попугай? — в изумлении проговорил король.
— Конечно я, а кто же еще? — отвечал Попугай.
— Нам передали, что после того как василиски взяли власть в свои руки, ты покинул страну.
— Что-о?! — негодующе воскликнул Попугай. — Я? Покинул страну? Это я-то?
— Ну, это действительно было на тебя как-то не похоже, но Ха-Ха сказал, что ты исчез, даже не оставив записки, а василиски уверяли, будто ты сбежал.
— Я им покажу «сбежал», дайте срок, — проговорил Попугай.
— Вот именно, — подхватил Питер. — «Сбежал», скажите на милость. Мы им покажем, не волнуйся, Попугай.
— Это василиски у нас побегут, когда мы зададим им перцу, — поддержал его Саймон.
— Пенелопа спасла меня от василиска, — объявил Септимус.
И он рассказал родителям (с некоторыми преувеличениями), как Пенелопа провела василиска.
— Все единороги в долгу перед тобой, — сказал король, грозно сверкая глазами. — С нынешнего дня каждый единорог в Мифландии к твоим услугам. Стоит тебе пожелать что-нибудь, и мы приложим все старания, чтобы выполнить твое желание. А покамест предоставляю четверых моих подданных в ваше распоряжение: по одному на троих, а четвертый повезет Попугая и вещи.
— Огромное спасибо, ваше величество, — сказала Пенелопа. — Вы очень щедры. Не знаю, могу ли я высказать маленькую просьбу.
— Говори, — ответил единорог. — Если это в моих силах, просьба будет удовлетворена.
— В таком случае не присоединитесь ли вы и ваши подданные к нам? Попугай, мои кузены и я хотим попытаться свергнуть этих грубых и опасных василисков.
— Обычно мы, единороги, держимся особняком, — ответил король. — Мы не вмешиваемся в чужие дела. Но коль скоро таково твое желание и коль скоро василиски имели наглость напасть на моего сына, я объявляю: все единороги Мифландии, включая меня самого, будут служить вам до тех пор, пока василиски не будут побеждены.
— Благодарю вас, — сказала Пенелопа, — очень, очень благодарю вас.
— Вот это дело! — воскликнул Попугай. — Вместе мы разобьем и разгромим этих вульгарных, безвкусно ярких, пустых и ничтожных василисков.
Дети тут же взгромоздили свои пожитки и клетку на широкую спину одного единорога и оседлали трех других.
— Помните, — сказал король, — когда мы вам понадобимся, дайте знать, и мы тотчас явимся. В вашем распоряжении полтораста острых рогов.
— Спасибо, ваше величество, — проговорила Пенелопа.
— Мы свяжемся с вами, как только выработаем с Ха-Ха план кампании, — добавил Попугай. — А теперь, будь добр, вели своим подданным, чтобы они никому ни словом не обмолвились о том, что видели нас. Как известно, во внезапности — половина успеха.
— Ни один из моих подданных не проговорится, — заверил его король.
— В таком случае в путь! — Попугай вспорхнул Пенелопе на плечо. — Чем скорее мы доберемся до Кристальных пещер, тем лучше.
И небольшая кавалькада единорогов, увозившая на себе Попугая, ребят и их вещи, тронулась по направлению к лесистым холмам, видневшимся в полумиле от них.
— Ты очень умно поступила, заручившись помощью единорогов, — шепнул Попугай на ухо Пенелопе. — Но даже и с ними победить василисков будет нелегко. Судя по тому, что они осмелились раздразнить единорогов, попытавшись выкрасть Септимуса, они чувствуют себя очень уверенно.
— Ну, а нет в Мифландии еще каких-нибудь зверей, у кого можно попросить поддержки? — спросил Питер.
— Есть, конечно, — ответил Попугай, — но толку от них мало. Взять, например, лунных тельцов. Полезные животные, но для нашего дела совершенно непригодны. Возможно, грифоны и присоединятся к нам — это было бы неплохое подспорье. Кто мог бы помочь, так это драконы, если бы Табита не повела себя так глупо.
— Да, а что она, собственно, сделала? — спросил Саймон.
— Узнаете, когда доедем, — ответил Попугай. — Нам туда — за те деревья.
Они проезжали сквозь чащу пробочных деревьев. Впереди торчала высокая красная скала и уже виднелся сводчатый вход в пещеру. Еще ближе — и они увидели, что вся трава перед входом обгорела, а кустарник почернел и обуглился.— Опять эти василиски! — взорвался Попугай. Он был вне себя от злости. — Видно, пытались добраться до Ха-Ха. Вы только поглядите, как они пожгли подлесок.
— Надеюсь, они не причинили вреда мистеру Джанкетбери. — Пенелопа вздрогнула, вспомнив, как страшно рычал василиск, гнавшийся за Септимусом.
— Думаю, что нет, — ответил Попугай. — Кристальные пещеры имеют особое устройство. Если вы снаружи, вам не войти внутрь, а если вы внутри, то не выйти оттуда.
Как и многое другое в Мифландии, детям показалось это непонятным, и они так и сказали Попугаю.
— Видите ли, — объяснил он, — когда мы обнаружили пещеры, они были самыми обыкновенными пещерами. Но потом Ха-Ха изобрел что-то вроде жидкого кристалла, который получали в виде пены, а потом он затвердевал. Ха-Ха так гордился своим изобретением, что заполнил им пещеры целиком. И в результате вы как будто идете сквозь гигантские мыльные пузыри. Они прозрачны, так что вам все видно, но попасть внутрь крайне затруднительно, если не знать секрета. Словно попадаешь в прозрачный лабиринт. Мы с Ха-Ха одни знаем, как туда войти и как оттуда выйти.
Они спешились у входа. Громадная пещера, казалось, и в самом деле была наполнена большими мыльными пузырями, прозрачными и нежными, переливавшимися всеми цветами радуги.
— А теперь, молодцы, — сказал Попугай, обращаясь к единорогам, — попаситесь вон там подальше, пока вы нам не понадобитесь.
Единороги покладисто кивнули и удалились в пробочный лес.
Попугай порылся в шкафу и извлек компас.
— Следуйте за мной, — скомандовал он.
Дети взяли свои вещи и клетку и вошли за ним в глубину Кристальных пещер.
У Пенелопы было такое ощущение, будто они брели сквозь прозрачное облако. В обе стороны отходили боковые туннели, казавшиеся бесконечными. Но как только путники делали шаг вбок, перед ними всякий раз вставала стена мерцающего кристалла.
— Третий справа, второй слева, пятый справа, четвертый слева, — бормотал Попугай, семеня по туннелю и все время сверяясь с компасом.
Кристальные коридоры освещались зеленоватым светом. Саймон заинтересовался его происхождением.
— Светляки, — объяснил Попугай. — Ха-Ха отдал им всю крышу при условии, что они будут освещать коридоры. Естественно, жилые помещения освещаются грибами.
— Грибами? — повторил Питер.
— Ну да, светящимися грибами, они дают отличный свет.
Они углубились уже довольно далеко, кристальные пузыри становились все крупнее. И вот сквозь толщу прозрачного кристалла они увидели впереди сильный белый свет.
— Почти пришли, почти пришли, — пробормотал Попугай. — Бедняга Ха-Ха, наверное, голову себе ломает над тем, куда я подевался. Но ничего, теперь мы здесь и скоро разрешим наши проблемы.
Они завернули за угол и очутились в огромной комнате овальной формы, где с потолка свисали связки белых фосфоресцирующих грибов. В глубину отходили две полукруглые ниши. В главной комнате стоял длинный стол, много стульев с высокими спинками и несколько низких диванов с яркими подушками. В одной из ниш была большая кухонная плита, на которой кипели кастрюльки и шипели сковородки и над которой висели окорока, колбасы и связки лука. В другой нише помещалась лаборатория, заставленная горелками, ретортами, пробирками, пестиками, ступками и бесчисленными флаконами с разноцветными настоями трав и солями.
Спиной к путешественникам, с луком и стрелой в руках, которые были намного больше его самого, стоял низенький толстенький человечек в черном и золотом одеянии и в остроконечной золотой с черным шляпе.
— Назад! — прокричала фигура, потрясая луком самым непрофессиональным образом. — Назад! Еще один шаг — и я всажу тебе стрелу прямо в зоб, негодный непослушный василиск!
— Ах, боже мой, — вздохнул Попугай. — Опять он потерял очки.
— Назад! Сделай только шаг — и я убью тебя наповал! — воскликнул волшебник, продолжая размахивать луком.
— Ха-Ха! — крикнул Попугай. — Это я, Попугай!
Услыхав голос позади себя, волшебник резко повернулся, и шляпа свалилась у него с головы. Ребята прежде думали, что все волшебники долговязые и сухощавые, как цапли, но у Ха-Ха было круглое лицо, седая борода до пояса и длинные белые волосы, поверх которых, точно розовый гриб, торчала лысая макушка.
— Негодный василиск! — закричал волшебник, дико озираясь. — Как смеешь ты выдавать себя за Попугая? Какая наглая подделка! Неужели ты думаешь, я поддамся обману?
— Фу-ты, — простонал Попугай, — что бы ему класть очки на одно и то же место, а еще лучше — вообще их не снимать.
С этими словами он перелетел через комнату и сел волшебнику на плечо.
— Ха-Ха, это я и есть, Попугай. Я вернулся!
— Попугай, так это ты? — Голос у волшебника дрогнул, он поднял кверху пухлую ручку и погладил Попугаю хохолок.
— Он самый, — ответил Попугай.
— Ох, Попугай, как же я счастлив, что ты вернулся.
— Я тоже рад, — проговорил Попугай.
— Ну вот, ну вот… — Волшебник шумно высморкался и при этом налетел на стул. — Где же ты пропадал, Попугай? Я тебя повсюду искал. Я был уверен, что отвратительные василиски сожгли тебя.
— Это все жабы виноваты, — отозвался Попугай. — Набросились на нас с Дульчибеллой среди ночи, закрутили в грубую оберточную бумагу и столкнули в реку.
— Нет, какая дерзость, какая дерзость! — Волшебник зашагал взад и вперед по комнате, лицо его побагровело от гнева. Он впал в такое волнение, что налетел на кристальную стену и упал. Питер и Саймон поставили его на ноги.
— Благодарствуйте, благодарствуйте, очень любезно с вашей стороны, — пробормотал волшебник. — Что было дальше, Попугай?
— А дальше нас прибило к какому-то берегу и нас нашли вот эти милые дети.
— Какие дети? — Волшебник завертел головой.
— Они стоят рядом с вами, — терпеливо разъяснил Попугай.
— Батюшки, так это дети? Я думал, это стулья. Здравствуйте, детки. — И волшебник дружески помахал рукой ближайшим стульям.
— Чем скорее я отыщу вам очки, тем лучше, — заметил Попугай. — Так вот, если бы не мужество и отзывчивость этих детей, меня бы здесь не было.
— Стало быть, я в неоплатном долгу перед вами, — сказал волшебник, пытаясь пожать руку стулу, — в неоплатном долгу.
— А теперь прежде чем приступать к делу, — продолжал Попугай, — я поищу очки. Куда вы их клали в последний раз? Что вы в них делали?
— Я не очень твердо помню, — с беспомощным видом ответил волшебник. — Сперва заварилась та история с василисками, и я потерял одну пару очков. Потом мне пришлось возиться с Табитой, когда она впала в совершенно истерическое состояние, и я потерял вторую пару. А куда я дел запасные очки, я не помню.
— Хорошо, не двигайтесь с места, пока я не вернусь, — приказал Попугай, — а то вы опять ушибетесь.
Он принялся летать по комнате, заглядывая в разные уголки.
— Не хотите ли сесть, мистер Джанкетбери? — Пенелопа дотронулась до его руки. — Сзади вас диван.
— Ох… я… э-э-э, да, благодарю вас, — отозвался волшебник. — Только, пожалуйста, зовите меня Ха-Ха. Все здесь меня так зовут.
— Спасибо. — Пенелопа усадила его на диван.
— Ты — дитя женского пола? — спросил Ха-Ха, вглядываясь ей в лицо.
— Да. — Пенелопа улыбнулась. — Меня зовут Пенелопа, а это мои кузены, Питер и Саймон.
— Здрасьте, здрасьте! — Волшебник закивал в том направлении, где стояли мальчики. — Мне пришло в голову вот что: раз ты дитя женского пола, не могла бы ты пойти успокоить Табиту? Понимаешь, как женщина женщину?
— Мне никогда еще не приходилось успокаивать драконов, — с беспокойством отозвалась Пенелопа. — Я не совсем уверена, что у меня это получится.
— А я уверен. — Волшебник с лучезарной улыбкой посмотрел на нее. — У тебя такой добрый голос. Как это великодушно, что ты вызвалась помочь. Я отведу тебя к ней, как только получу очки.
В эту минуту камнем на них упал Попугай, держа в клюве очки.
— Получайте, — сказал он. — Они были в банке с лунноморковным вареньем. Как они туда попали?
— Ах да… — Волшебник с очень довольным видом вздел очки на нос. — Теперь я вспоминаю, как клал их туда. Я решил, что место такое неподходящее, что уж я непременно его запомню.
Попугай испустил тяжкий вздох страдальца, которому уже не раз приходилось участвовать в подобных поисках.
— Какие же вы симпатичные детки. — Волшебник просиял. — Мальчики такие красивые, а девочка прехорошенькая. И подумать только — у каждого свой цвет волос. Это так удобно для того, чтобы различать вас. Особенно когда потеряешь очки. Постойте-ка, я попробую запомнить: Пенелопа — медно-рыжая головка, у Питера черные кудри. Так. Стало быть, Саймон блондин. Так, так, уверен, что недельки через две я выучу вас.
— Оставим это, — прервал его Попугай. — Расскажите лучше, что здесь происходит.
— Ну, — посмеиваясь, ответил волшебник, — у василисков начались кое-какие неприятности. Они, правда, овладели заклинанием, касающимся яиц, что огорчительно, но, получив в руки Книгу Заклинаний, они сделались очень честолюбивы. А поскольку, как тебе известно, они всегда были бестолковы, то они перепутали заклинания и не успели глазом моргнуть, как превратили одного часового в пучок лунной моркови, а другого — в большое пробочное дерево, искривленное молнией.
— Хо-хо-хо! — захохотал Попугай, хлопая себя крыльями по бокам. — Вот так штука! А дальше что?
— Потом они явились сюда и стали вынуждать меня спуститься вниз, в долину, чтобы там произносить за них заклинания, — с негодованием ответил волшебник. — Тогда я укрылся здесь, и сюда они уже проникнуть не смогли.
— Вопрос в том, — сказал Попугай, — что предпринять теперь?
— Сам знаешь, — проговорил волшебник, — без Травника и Книги Заклинаний я ничего сделать не могу. Говорят, они держат все три книги в подземелье своего замка и, как видно, крепко стерегут. Не представляю, как их оттуда вызволить, а без них мы беспомощны.
— Неужели вы не помните ни одного заклинания наизусть? — спросил Попугай.
— Не помню. В моем возрасте память слабеет. И главное, я точно знаю, что там имеется специальное заклинание против василисков, но в чем оно заключается, вспомнить не могу, вот что обидно.
— Ну ничего, вдруг вы его еще вспомните, — ободрил его Попугай.
— Нет, — с несчастным видом возразил волшебник. — Я уж и так, и этак пробовал — не могу вспомнить, и все.
— Не важно, — весело утешил его Попугай, — не тревожьтесь, мы что-нибудь придумаем. А теперь почему бы вам не состряпать что-нибудь такое лунноморковное? Вы потрясающе это делаете.
— Правда, вы хотите есть? С радостью, — оживился волшебник. — Но сначала я отведу Питера к Табите, ей полезно женское общество.
— Вы хотите сказать — Пенелопу? — поправил Попугай.
— Это у которой белокурые волосы? — осведомился волшебник.
— Нет, рыжие, — возразил Попугай.
— Ах да. Пойдем же, Пенелопа, душенька.
— Ступай, — поторопил ее Попугай. — Табита не опасна.
Несмотря на заверение, Пенелопе, когда она следовала за волшебником через кристальный лабиринт, было очень не по себе.
— Я поместил ее в восточное крыло, — объяснил волшебник по дороге. — Во-первых, око огнеупорное, а во-вторых, звуконепроницаемое.
Пенелопа поняла здравость его рассуждений, как только они подошли к восточному крылу. Шум, поднятый безутешной драконихой, был невообразимый.
— У-y-y! У-у-у! — услышала Пенелопа рев Табиты. — У-у-у! Глупое я, безмозглое создание! Беспечная несообразительная растяпа! У-у-у!
Волшебник ввел Пенелопу в комнату, обставленную как спальня.
На громадной с пологом кровати, содрогаясь от рыданий, лежала дракониха. Она была не так уж велика, как представляла ее себе Пенелопа, не крупнее пони, кирпично-красного цвета, а вдоль шеи и спины у нее шла нарядная оборка из золотых и зеленых чешуек. Огромные бледно-голубые глаза ее были полны слез.
— Хватит, хватит, Табита, — проговорил волшебник. — Я тут тебе кое-кого привел — девочку по имени Пенелопа.
— Очень приятно, — сказала Пенелопа.
— Нет, нет, неприятно! — заревела Табита. Из ее глаз по щекам текли слезы и, нагретые пламенем из ноздрей, тут же обращались в пар. — Никому не может быть приятна такая никчемная, никудышная, дрянная дракониха! Таких больше днем с огнем не найдешь! У-у-у!
— Может, если вы расскажете мне про свое горе, — ласково предложила Пенелопа, — вам станет легче? Видите ли, мы с моими кузенами пришли сюда, чтобы вам помочь.
— Вы очень добры, — захлебываясь, прорыдала Табита, — но я одинока и всеми покинута, и никто мне не поможет, и я сама во всем виновата, у-у-у! И ничего… у-у-у… нельзя… у-у-у… поправить!
— Все равно, — твердо сказала Пенелопа, — на всякий случай расскажите. Слезами уж точно горю не поможешь.
Табита достала из-под подушки огромный носовой платок и громко высморкалась. Платок немедленно загорелся. Пенелопе и волшебнику пришлось затаптывать огонь.
— Как будто я ее не предупреждал, чтобы она пользовалась огнеупорными платками, — недовольно повторял он. — Двадцать раз предупреждал. Ты не представляешь себе, до чего небрежны все эти огнедышащие.
— Да, да, оскорбляй меня… у-у-у… когда и так мое сердце разбито… у-у-у… из всех драконов я осталась одна, — прорыдала Табита. — Ругай меня… у-у-у… я осталась слабая и беззащитная, последняя из рода драконов!..
— Батюшки! — проговорил волшебник. — Что бы я ни сказал, все не так. Оставляю вас одних. Если что-то понадобится, позвони. В неотложном случае — пять звонков.
Волшебник поспешно ретировался, а Пенелопа с опаской присела на краешек кровати рядом с Табитой.
— Послушай, Табита, — сказала она ласково, но решительно. — Ты только расстраиваешь себя. Что толку плакать? А вот если ты возьмешь себя в руки и расскажешь мне, в чем дело, уверена, мы тебе поможем.
— Ну вот, — проговорила Табита, всхлипывая и прерывисто вздыхая, отчего из носу у нее розовыми лепестками вырывалось пламя. — Ну вот, время от времени все драконы, кроме одного, исчезают, и тогда этот последний дракон становится хранителем яиц, которые по одной штуке кладет каждый дракон, прежде чем исчезнуть. Меня выбрали хранительницей яиц, и я этим очень гордилась, потому что такая большая ответственность — сознавать, что будущее драконов находится в твоих руках, вернее, в твоей корзинке.
— Да, очень большая ответственность, — с серьезным видом подтвердила Пенелопа.
— Ну вот, я как раз поднималась сюда и несла яйца — их всегда высиживают в Кристальных пещерах, — как вдруг мне повстречались василиски, с которыми я вообще-то никогда не разговариваю, они такие вульгарные и буйные. Но они мне сказали, будто теперь все будет по-другому и им велено отнести яйца для высиживания к ним в замок. И я по глупости отдала им яйца, а они… у-у-у, у-у-у… помчались прочь и крикнули, что и не собираются их высиживать, и теперь… у-у-у… драконов БОЛЬШЕ НЕ БУ-У-УДЕТ!
— Жестокие звери! — сердито проговорила Пенелопа, когда Табита опять принялась бурно рыдать. — Ну ничего, мы с моими кузенами собираемся проникнуть к ним в замок и отнять Великие Управляющие Книги и драконьи яйца.
— Правда? Отнимете? — обрадовалась Табита. — Но как?
— А вот так… — начала Пенелопа и остановилась. Уголком глаза она заметила какое-то движение около большого шкафа, стоявшего в темном углу. — Скажи-ка, — произнесла она, — тут в пещерах есть кто-нибудь еще кроме тебя?
— Кто-нибудь еще? — недоумевающе повторила Табита. — Нет, кроме меня и Ха-Ха, никого. А что?
Пенелопа, ничего не отвечая, направилась к звонку и нажала его пять раз. Через несколько секунд послышался топот, дверь распахнулась, и в комнату ворвались Питер, Саймон и Ха-Ха и позади них Попугай.
— Что случилось? — воскликнул волшебник.
— В чем дело? — закричали мальчики.
— Заприте двери, — проговорила Пенелопа. Они заперли дверь и выжидающе уставились на нее.
— Ну? — спросил Саймон.
— К нам подослан шпион, — спокойно произнесла Пенелопа. — Он прячется около шкафа.— Шпион, Пенни? — недоверчиво переспросил Питер. — Ты уверена?
— Какого рода шпион? — спросил Саймон.
— Не знаю, я видела только, как он шевельнулся вон там, возле шкафа, — показала Пенелопа.
Мальчики шагнули в темный угол.
— Ты совершенно права, — сказал Питер и, нагнувшись, кого-то схватил.
— Ну ты, пусти, — произнес хриплый голос. — Пусти, кому говорю, больно делаешь.
В руке Питер держал за одну ногу толстую бородавчатую зеленую жабу. Жаба была в визитке и белокуром парике и сжимала в лапе серый цилиндр. Когда Питер опустил ее, она съежилась на полу, судорожно раздувая горло и нервно следя за ними выпученными желтыми глазами.
— Вот, пожалуйста, — торжествующе проговорила Пенелопа. — Я же вам говорила, что тут шпион.
— Ничего я не шпион, — хриплым голосом возразила жаба.
— Кто же ты в таком случае? — грозно спросил Саймон.
— Я… я… как его… купец-меховщик из Владивостока. У меня, жена и шестеро ребятишек, и мне надо их содержать.
— Никакой ты не купец, — в негодовании заявил Питер.
— А что, не похож я разве на купца-меховщика из Владивостока, который еле концы с концами сводит? — плаксиво спросила жаба.
— Нисколечко, — отрезал Саймон. Жаба на минутку задумалась.
— А как насчет торговца бриллиантами, который прикатил прямехонько от зулусов, а? — Физиономия у жабы прояснилась.
— Тоже не похож, — отверг и это предложение Питер.
— А если знаменитый нейрохирург из Катманду? — с надеждой в голосе осведомилась жаба.
— Не пойдет, — ответил Саймон.
— Ладно, так и быть, скажу вам правду-матку, — задушевным тоном произнесла жаба. — Я — богатый фермер из Онтарио, хозяин молочной фермы. У меня отпуск, и я надумал проведать свою племянницу.
— Я тебе не верю, — сказала Пенелопа. — Ты шпион.
— Да не шпион я, лопни мои глаза, — запротестовала жаба. — Лопни мои глаза, мисс. Я вам говорю все, как есть, начистоту. Я вполне зажиточный торговец зерном, который путешествует инкогнито, как бы по торговым делам.
— Ты просто-напросто жаба и шпион, — сказал
— Да, и притом незадачливый шпион, жалкий, уродливый, в парике и визитке и дурацком цилиндре, — добавил Саймон.
— Ты никакого права не имеешь оскорблять мой цилиндр, — обиженным тоном заявила жаба. — В чем дело? Шикарный цилиндр! Можно смело сказать: моя лучшая маскировка, в смысле мой лучший наряд.
— Ты шпион, — повторил Питер. — Знаешь, что бывает со шпионами?
— Да не шпион я, ей-богу, — лихорадочно, запротестовала жаба. — Нельзя меня трогать, потому как я вовсе не шпион.
— Шпионов расстреливают, — заметил Саймон. — Или пытают, — добавил Питер.
— Или пытают и расстреливают, — зловеще подытожил Попугай.
— Слушайте, полегче! Зачем такие слова? — переполошилась жаба. — Слушайте, сейчас я вам выложу все как на духу. Я не хотел говорить, заметьте, но вы меня вроде как вынудили.
— Ну? — поторопил ее Саймон.
— Я — богатый-пребогатый банкир литовского происхождения, у которого жена, двое ребятишек и старенькая мамаша на иждивении, — созналась жаба, надвигая цилиндр на глаза и засовывая большие пальцы за проймы жилетки.
— Ни одному слову не верю, — сказала Пенелопа.
— Я тоже, — присоединился Попугай. — Банкир, видали вы? Да такая жаба, как ты, дважды два не сосчитает.
— А и не надо считать, — заверила его жаба. — Если ты банкир, так, лопни мои глаза, тебе ни математики, ни чего другого и ведать не требуется. Знай присматривай за чужими денежками и не отдавай нипочем, кто ни попросит, — вот и вся работа.
— Вздор! — презрительно отозвался Попугай. — Абсолютный вздор и к тому же неизобретательный. А теперь, если не скажешь нам правды, Табита поджарит тебе слегка пятки, а, Табита?
— С большим удовольствием. — Табита выпустила двадцать четыре колечка дыма и две длинные струи пламени из ноздрей.
— Ух! Слушайте, так нечестно! — Глаза жабы наполнились слезами. — Нехорошо мучить бессловесное животное. И костюм можно попортить, а я за него еще не все деньги выплатил.
— Нас это не касается, — возразил Попугай. — Скажи правду, и мы тебя не тронем.
— Ей-богу? — с надеждой спросила жаба. — А скажете: «Вот те крест, умру, если обману»?
— Да, — ответил Попугай.
— Ладно. — Жаба набрала в рот воздуху. — Я…
— Смотри — только правду, — предупредил Попугай. — Это твой последний шанс.
— Да понял уж, понял, — отозвалась жаба. — Зовут меня Этельред, мистер Жаб, без определенного местожительства.
— Шпион? — дополнил Питер.
— Ну да. То есть нет, я как бы полушпион. Понимаете, — продолжал Этельред, — это василиски виноваты. Мне не по росту было их яйца высиживать, я с них все время падал и ушибался. Тогда я и говорю их главному: «Почему бы не поручить, значит, мне то, для чего я создан?»
— Шпионить, что ли? — недоверчиво спросил Саймон. — Да из тебя же вышел бездарный шпион.
— Ты не имеешь никакого права оскорблять меня. — Этельред надулся. — Из меня вышел бы шпион что надо, просто я не успел пройти полный курс.
— Какой курс? — поинтересовался Питер.
— Курс заочного обучения, — пояснил Этельред. — Я только до маскировки дошел и до иностранных акцентов, а тут василиски и говорят: «Слушай, а ну быстрее скачи в Кристальные пещеры, разведай, что там затевает Ха-Ха». Спровадили меня в два счета, я даже невидимые чернила не захватил.
Пенелопе стало ужасно его жалко.
— Так, — сказал Попугай. — Удачно, что мы тебя перехватили, теперь ты нам дашь кое-какие сведения.
— Нет. — Этельред замотал головой. — Ни слова, хоть режьте. Я буду нем как могила. Вот так.
Табита выдохнула две струйки пламени.
— Ладно, так и быть, — поспешно сказал Этельред. — Я вам выдам чуть-чуть, что-нибудь такое не важное.
— Куда они дели Великие Управляющие Книги? — задал вопрос волшебник. — Они в безопасности?
— Что да, то да, — подтвердил Этельред. — Они у них в подземелье под усиленной охраной. Ох и в здоровую лужу они сели с этими заклинаниями. Смеху было! Я чуть не помер. Ну и взбесился их главный, когда два часовых превратились в дерево и в пучок морковки. Все наши жабы прямо в истерике катались, ей-богу.
— А что с драконьими яйцами? — спросил Попугай.
— А чего им делается? В порядке, — ответил Этельред.
— Они целы? В замке василисков? Мои драгоценные! — взвизгнула Табита и хлопнулась в обморок.
— Слушайте, чего это она? — спросил Этельред. — Ясно, они целы. Как их сложили в пыточную камеру, так они и лежат себе одно к одному.
Все принялись похлопывать Табиту по лапам и занимались этим до тех пор, пока она не пришла в себя. По мудрому замечанию волшебника, не было никакого смысла жечь у нее под носом перышко, как делают в подобных случаях.
— Выкладывай, — сказал Попугай Этельреду, — какой вход в замок лучше.
— Вход только один, — вмешался волшебник, — через подъемный мост и главные ворота.
— А вот и ошибаетесь! — торжествующе провозгласил Этельред. — Вы тут думаете, что больно умные, все знаете, так? А вот и нет. Съели?
— Как же можно еще туда попасть? — удивился волшебник.
— Э-э-э, нет, — с хитрым видом протянул Этельред. — Этого вам у меня не выудить. Дудки, я вам не переползчик какой-нибудь.
— Перебежчик, — поправил Питер.
— Все равно. И не этот.
— Я тебе не верю, — сказала Пенелопа. — С той минуты, как мы тебя поймали, ты ни одного правдивого слова не сказал. И сейчас ты опять врешь, как и раньше про нейрохирурга. Ты нас обманывал насчет своей профессии и теперь обманываешь — говоришь, будто в замок есть еще один вход.
— Не вру я, мисс, ей-богу, — запротестовал Этельред. — Может, я и приврал пару раз, но сейчас я говорю чистую правду: в замок можно попасть через сточную трубу.
— Браво, Пенни! — закричал Питер.
— Весьма умно, — похвалил Попугай.
— Блестяще, — сказал волшебник.
— Эй, слушайте… — Этельред вдруг сообразил, что проговорился. — Это нечестно, мисс, право, нечестно.
— А шпионить за нами честно? — отрезала Пенелопа.
— Так моя профессия такая — мастер шпионажа, — возразил Этельред. — Вы не имели права выманивать у меня обманом тайну.
— Прости, но без этого нельзя было обойтись, — сказала Пенелопа. — И потом, никто этому не удивится, потому что ты плохой шпион.
— Послушайте, это несправедливо, я ведь только полкурса успел пройти, — обиженно оправдывался Этельред. — Вообще-то у меня очень хорошо получается. Венгерский торговец рыбой, вдовец с тремя дочками бесподобно выходит. Так, во всяком случае, моя мамаша говорит. Хотите послушать? А то еще могу изобразить из себя польского графа, который обеднел и ему пришлось продать замок со всем добром.
— В другой раз, — остановил его Попугай. — Сейчас мы хотим знать, как попасть в сточную трубу.
— Полегче, — запротестовал Этельред, — что же мне, ВСЕ секреты вам выдать?
— По-моему, — Пенелопа подмигнула Попугаю, — Этельред не понимает, что мы предлагаем ему очень важную работу.
— Кому? Мне? — озадаченно переспросил Этельред. — Что за работа?
— Мастер контршпионажа, — с серьезным лицом ответила Пенелопа.
— Это кто? Я? — От возбуждения глаза у Этельреда выпучились еще больше. — А это что за штука?
— Это самый главный вид шпионства, — ответил Питер.
— Да, — подтвердил Саймон, — необычайно важная работа.
— Ух ты! — Объяснение явно произвело на Этельреда сильное впечатление. — И как, значит, это делается?
— Ты притворяешься, будто продолжаешь шпионить за нами в пользу василисков, — пояснила Пенелопа. — А на самом деле ты шпионишь за василисками в нашу пользу. За это тебя будут звать мастер контршпионажа Икс.
— А почему Икс? Почему мне нельзя зваться своим именем?
— Потому что мастерам контршпионажа так не полагается, — ответил Питер. — Они слишком важные персоны, чтобы называться обыкновенными именами.
Этельред некоторое время размышлял.
— А маскировку мне придется применять? — осведомился он. — Вообще-то, маскировка у меня выходит лучше всего, мне было бы нежелательно ее бросать.
— Конечно, ты будешь применять маскировку, — успокоила его Пенелопа. — По большей части тебе придется носить дьявольски хитрую личину.
— Какую? — Глаза у Этельреда чуть не выскочили от волнения.
— Свою собственную, — ответила Пенелопа. — Ты будешь носить личину жабы.
— Эй, полегче! Василиски ведь знают, что я жаба, — запротестовал Этельред.
— Вот в этом и заключается дьявольская хитрость, — объяснил Саймон. — Потому что под личиной жабы будет скрываться мастер контршпионажа Икс.
— Ух ты! — На физиономии Этельреда выразилось понимание. — Ух ты, неглупо придумано, прямо совсем неглупо. Ей-богу, самое что ни на есть расшпионское шпионство.
Дети с облегчением вздохнули. Попугай обменялся взглядом с волшебником.
— Значит, ты согласен принять эту высокую должность? — спросила Пенелопа.
— Да, мисс, с охотой, мисс. — Глаза Этельреда сияли. — И позвольте мне сказать, мисс, для меня будет одно удовольствие работать с таким компаньоном, как вы, мисс, — из себя хорошенькая, а ум выдающийся, прямо как у меня.
— Большое спасибо, — ответила Пенелопа, с трудом удерживаясь от смеха. — Теперь, как только Ха-Ха накормит нас, мы примемся за разработку плана действий.
Все отправились назад в большую комнату, и Пенелопа помогла волшебнику подать на стол дивный обед: овощной суп, жаркое из баранины с зеленым горошком и печеным картофелем с маслом, а на сладкое — свежая клубника со взбитыми сливками и меренгами, обложенная мороженым.
— Изумительно, — похвалил Питер, приканчивая вторую порцию клубники.
— Да, Ха-Ха любит иногда побаловать нас таким пиршеством на скорую руку, — заметил Попугай. — Он действительно прекрасно готовит. Ну, и лунная морковь, естественно, способствует этому. Универсальный продукт.
— Да, кстати, ты все время поминаешь про нее, — сказала Пенелопа, — и вы пели про нее, когда мы познакомились. Что это такое?
— Одно из лучших изобретений Ха-Ха, — ответил Попугай. — Выглядит как красная с белыми полосами морковь. В год мы снимаем один урожай. Происходит уборочная церемония, а потом мы развешиваем морковь сушиться.
— Сушеная она выглядит вот так. — Волшебник положил на стол длинный овощ в форме моркови, твердый, как бутылочная тыква. — Когда она высыхает, на ней появляются инструкции. Смотрите!
На боку у морковки ребята увидели готическую надпись с множеством завитков и загогулин: «Жареная свиная нога: всыпать содержимое в кастрюлю и поставить в печь на два часа. Подкладывать не больше двух поленьев за один раз. Жаркое поливать часто». Разломив морковку, волшебник показал содержимое — бурый порошок.
— Как? Все, что мы ели, сделано из этого? — не поверил Саймон.
— Да, — скромно ответил волшебник.
— И это не имеет ничего общего с обычными консервированными и сушеными полуфабрикатами, — добавил. Попугай. — Она растет в, земле и поэтому не теряет полезных качеств.
— Невероятно! — воскликнул Питер.
— Ха-Ха изобрел ее в тысяча пятьсот девяносто шестом году, — продолжал Попугай. — Он всегда опережал свое время.
— Знаете, по-моему, вы самый замечательный волшебник, — проговорила Пенелопа. — Ваши изобретения всегда так практичны!
— Благодарствую, благодарствую. — Волшебник слегка покраснел. — Главная заслуга принадлежит Великим Книгам. Без них я мало что могу.
— Да, и поэтому так важно вернуть их, — добавил Попугай. — Итак, давайте разработаем тактику. Прежде всего, где план замка василисков?
— Он у меня тут. — Волшебник достал из складок своего одеяния свиток пергамента, и они расстелили план на столе.
— Так, милейший Этельред, — продолжал Попугай, — где твоя сточная труба?
Этельред некоторое время сосредоточенно рассматривал план, судорожно раздувая горло; парик съехал ему на один глаз, цилиндр сидел на затылке.
— Вот тут подъемный мост, — показал он наконец, — тут живет главный василиск, а вон там в бараках квартируют остальные. Тут вот внизу темница, где они держат Великие Книги. А тут пыточная камера, тут и хранятся драконьи яйца.
— Мои драгоценные! — пронзительно вскрикнула Табита.
— Ну-ну, никаких обмороков, — раздраженно остановил ее Попугай. — Нам некогда с тобой возиться.
— А вон тут, — Этельред ткнул в карту большим пальцем», — две темницы помельче, куда складывают всякий хлам. Меня туда как-то послали за стулом, я и заприметил эту самую трубу, ясно? Вот я возьми и прогуляйся по ней подальше, как бы в шутку, а она, оказывается, проходит под крепостным рвом и выходит в полях — вот здесь. Я и сказал себе: «Этельред, ей-ей, когда-нибудь этот вход еще пригодится». Вот он и пригодился! — Этельред с довольным видом обвел всех взглядом.— Это было очень умно с твоей стороны, — похвалила его Пенелопа.
Этельред залился краской до корней парика.
— Так… — Саймон нахмурился, разглядывая карту. — Если мы и проникнем в этом месте, нам все равно предстоит иметь дело с часовыми, прежде чем мы выкрадем Главные Книги.
— Нам их не выкрасть, — хмуро заметил Попугай, — во всяком случае, не таким способом. Каждая книга весит килограммов сто пятьдесят, и размер их метр на два.
— Вот тебе на! — воскликнул Питер. — Почему ты раньше не сказал?
— Любезный Попугай, — проговорил волшебник, — книги совсем не обязательно выкрадывать, надо просто найти в них указание, как расправиться с василисками, которое я имел глупость забыть. Тогда мы сможем прогнать их из замка и спасти книги.
— Разумеется, — возбужденно подтвердил Саймон, — вы совершенно правы, Ха-Ха. Главное — попасть внутрь и отыскать нужное заклинание, и все в порядке.
— Значит, остается только придумать, как напугать стражу, — добавил Питер. — Чего боятся василиски?
— Шутите, мистер? — недоверчивым тоном спросил Этельред. — Да их разве напугаешь? Чего им бояться, когда они плюются огнем на три метра впереди себя.
— Он абсолютно прав, — ввернул Попугай. — Василиски всегда отличались тщеславием и наглостью.
Последовало долгое молчание, лишь Дульчибелла что-то тихонько напевала, перестилая постель Попугая.
— Итак, — сказала наконец Пенелопа. — Раз их ничем не напугать, нельзя ли их чем-нибудь отвлечь?
— Только не их, — ответил волшебник. — С василисками это не пройдет — у них, знаете, настоящая военная дисциплина, а это, как известно, означает, что часовые не думают, они повинуются приказам. И если им велено охранять темницу, они будут охранять ее, хоть ты что. Все опять надолго замолчали.
— Вот что я скажу, — неожиданно заявил Этельред. — Есть одна штука, которая может сдвинуть их с места.
— Какая? — хором закричали все в нетерпении.
— Значит, так, — продолжал Этельред. — Главный василиск объявил, что, мол, долг василисков поймать Ха-Ха. «Тот, — говорит, — кто поможет его сцапать, получит повышение». Вот я и подумал: если бы Ха-Ха им показался на минутку, они бы решили, что сейчас они его схватят. И тут бы они и сдвинулись с места.
— Превосходная идея, будь Ха-Ха помоложе лет на двести, — сухо заметил Попугай. — Вряд ли можно ожидать, что он в его возрасте будет ползать по сточным трубам, а потом удирать от василисков.
— Да, к большому моему сожалению, Попугай прав, — сокрушенным тоном проговорил волшебник.
— А что, если подделать Ха-Ха? — предложил вдруг Саймон.
Опять последовала долгая пауза, все переглянулись.
— Что-то вроде двойника? — спросила Пенелопа.
— Да, — ответил Саймон. — Может быть, кому-нибудь из нас нарядиться, как Ха-Ха…
— Нет, нет, — остановил его волшебник. — Кажется, у меня кое-что для этого есть. Когда мне в последний раз шили платье, для примерок сделали куклу, похожую на меня.
— Портновский манекен! — обрадованно воскликнула Пенелопа.
— Вот-вот, — взволнованно продолжал волшебник. — Стало быть, у нас есть манекен моего роста и с моей фигурой, и у меня найдется лишняя шляпа и платье.
— Лицо смастерим из лунного желе! — сказал Саймон.
— Разрисуем и сделаем похожим на Ха-Ха! — подхватил Питер.
— И уж если тут часовые у нас не забегают, значит, их ничем не проймешь! — завопил Этельред, пускаясь в дикий галоп вокруг стола, так что цилиндр свалился у него с головы.
— Постойте, постойте, — остановил их Попугай. — Все это прекрасно, но как он будет передвигаться?
— А вот так! — От возбуждения Этельред так раздулся, что визитка на нем трещала по всем швам. — На колесах, вот как!
— На колесах? — Все были в полном недоумении.
— Да, — ответил Этельред. — Где ваш план?
С минуту он изучал план, потом с довольной ухмылкой откинулся назад.
— Да, все в порядке, — проговорил он.
— Что в порядке? — спросили все.
— Значит, так… — Этельред опять наклонился над планом, водя большим пальцем. — Вот тут две темницы, которые кладовые, а вот сюда попадаем мы.
— Понятно, — поторопил его Попугай, — продолжай.
— Значит, в этой темнице они держат книги. А прямо напротив нее идет длинный коридор, и он понижается в сторону рва.
— Да, конечно! — Волшебник хлопнул себя ладонью по лбу. — Здесь измеряют уровень воды во рву. Как глупо, что я об этом забыл.
— В конце коридора, — продолжал Этельред, — будет ров, теперь понятно?
— Нет, не понятно, — проговорил Питер.
— Значит, так: мы заходим в эту темницу, а потом я выхожу и как бы отвлекаю часовых.
— Ты производишь отвлекающую атаку, — подсказал Попугай.
— Как бы не так, — отозвался Этельред. — Нет уж, давайте по-честному. Ничего такого опасного я делать не собираюсь. Просто я отвлекаю их внимание, а пока их внимание отвлечено, вы ставите в начале коридора вашу куклу и толкаете ее. Она катит себе вниз на колесиках, а я говорю: «Эй, смотрите, никак, это Ха-Ха!» — и тут они все кидаются за ним вдогонку, ясно?
— Великолепная идея! — восторженно подхватил Саймон.
— Да. — Питер с уважением посмотрел на Этельреда. — Он и вправду становится опытным мастером контршпионажа.
— Но имейте в виду: до успешного завершения нам еще много предстоит сделать, — озабоченно предостерег Попугай.
— Давайте разделим работу, — предложил Саймон. — Этельред, Ха-Ха и я определяем расстояния и вырабатываем детали, чтобы подготовить все как можно точнее. Попугай, Питер и Пенелопа с помощью Табиты и Дульчибеллы подготовляют манекен. Какое время лучше всего подходит для атаки, как вы считаете?
— Середина ночи, — ответил волшебник, доставая из складок одеяния большие часы. — Таким образом, у нас есть шесть часов на подготовку. Чтобы было потемнее, я выключу луну.
— А вы это можете? — изумилась Пенелопа.
— О да, — с гордостью ответил волшебник, — с легкостью. А в крайнем случае могу отключить и солнце.
— Хорошо, тогда начнем, — проговорил Питер. — Пойдем, Попугай, покажи мне, где вы держите лунное желе.
Следующие три часа кипела работа. Этельред, Ха-Ха и Саймон нарисовали мелом на полу вход в темницу и покатый коридор и выбрали самое удачное место для установки манекена. Табита и Дульчибелла не без соперничества и пререканий нарядили манекен после того, как его поставили на колесики, сделанные из лунного желе. Но больше всего времени у них ушло на голову — на то, чтобы придать кукле сходство с волшебником. Было сделано и отвергнуто шесть лиц, пока удалось создать наиболее совершенный вариант, который их удовлетворил. Затем с большой тщательностью Пенелопа разрисовала лицо манекена масляной краской. Они приклеили фальшивую бороду и волосы, приставили голову к туловищу, нахлобучили остроконечную шляпу и отступили назад. Последовало долгое молчание, которое прервал Этельред.
— Ух ты! — сказал он хриплым шепотом. — Ей-богу, вылитый Ха-Ха, как есть Ха-Ха, прямо двойник. Уж если этим их не одурачишь, значит, ничем не одурачишь.
— Должен сказать, — рассудительным тоном произнес Попугай, — по-моему, он прав. Даже я мог бы принять его за Ха-Ха. Восхитительный, вводящий в заблуждение дубликат.
— Ух ты, как начнете чесать, так не остановишь! — восхитился Этельред. — И откуда вы столько всяких слов знаете?
— У тебя тоже была возможность овладеть языком, — сурово ответил Попугай, — когда Ха-Ха организовал бесплатную школу для жаб. Посещал ее кто-нибудь из вас? Нет! Вы предпочли сидеть по болотам, распевать песни и по совместительству высиживать яйца для василисков. Причем и то, и другое делали плохо.
— Это не моя вина, ей-богу, — оправдывался Этельред. — Сам я очень хотел ходить в школу, да моя мамаша сказала, что не видит проку от всей этой учености. Она считала, что мне надо, так сказать, заняться ремеслом.
— Ну и чем ты занялся? — Пенелопе стало жаль его.
— Шпионством, сами знаете. «Для хорошего шпиона всегда место найдется», — говорила моя мамаша.
Попугай испустил искренний вздох.
— Все они одинаковы, эти жабы, — пробормотал он. — Полное отсутствие логики.
— Ладно, — сказал Саймон, — повторим план кампании. В экспедицию отправляются Питер, я, Попугай и, естественно, Этельред, наш проводник и мастер контршпионажа.
— Погодите, — прервала его Пенелопа. — А как же я?
— А тебе лучше остаться со мной, моя милочка, сказал волшебник. — Ведь это опасное предприятие.
— И пускай, — заупрямилась Пенелопа, — я иду с ними. В конце концов, это я перехитрила Этельреда и вынудила его проговориться про сточную трубу. Без меня вы вообще никуда бы не пошли.
— Да, это верно, — смущенно согласился Питер.
— Ладно, так и быть, идем с нами, — распорядился Саймон. — Но только обещай: при первом признаке опасности ты побежишь, как кролик.
— И не подумаю, — с достоинством ответила Пенелопа. — Я побегу, как кролик, только когда ВСЕ побегут, как кролики.
— Ладно. — Саймон улыбнулся. — Как только Этельред заманит часовых в помещение с книгами, мы выставляем манекен в коридор, вот сюда, а Попугай садится ему на плечо и подражает голосу Ха-Ха. Дальше Этельред говорит часовым, что это Ха-Ха, и Попугай слетает с плеча, одновременно толкая манекен ногами. Тот катится по коридору и падает в ров. В удачном случае стража бежит за ним и, может быть, даже ныряет в ров; манекен у нас тяжелый, сразу пойдет на дно. Во время всей этой кутерьмы мы бежим в темницу с книгами и узнаем средство против василисков. Пенелопа записывает. После чего мы убегаем.
— Великолепно, просто великолепно, — одобрил волшебник. — Какой умелый план. Как я благодарен вам, мои храбрые детки.
— Эй, а про меня что скажете? — обиделся Этельред.
— Ты проявил себя поистине дальновидной и сообразительной жабой, — ответил волшебник, похлопав его по макушке цилиндра. — Когда все благополучно кончится, я сделаю тебя старостой в бесплатной школе для жаб.
— Ух ты! — Этельред был прямо огорошен такой честью.
— А сейчас, мне думается, всем следует выпить по чашечке горячего лунноморковного какао. Потом я выключаю луну, и вы отправляетесь, — заключил волшебник.
— Меня одно смущает, — изрек Этельред, прихлебывая какао. — Как, значит, мне быть — остаться в замке под видом мастера контршпионажа Икс или сбежать с вашей компанией.
— Бежать с нами, — уверенно заявила Пенелопа. — Василиски к тому времени уже догадаются, что ты перешел на нашу сторону. А кроме того, у нас для тебя найдется еще уйма всякой важной работы.
— Ваше слово — закон, мисс, — отчеканил Этельред, заламывая цилиндр с бесшабашным видом, — только намекните, мисс, и мастер контршпионажа Икс к вашим услугам.
— Спасибо, — серьезно поблагодарила Пенелопа. Когда они кончили пить какао, кстати очень теплое и приятно согревающее, Ха-Ха посмотрел на часы.
— Пора выключать луну, — сказал он. — Все готовы?
— Да! — откликнулись все хором.
— Желаем успеха! — крикнули им вдогонку Табита и Дульчибелла, громко сморкаясь в платки.
Отряд зашагал по одному из многочисленных боковых туннелей — по тому, который должен был вывести их как можно ближе к лунноморковному полю, иными словами, ко входу в сточную трубу. Впереди шли с фонариками Пенелопа и Этельред. Попугай и Питер с Саймоном, тащившие манекен, следовали за ними. Наконец они вышли из туннеля на луг, черневший в полной темноте, как дно колодца. Стояла тишина, слышался только шорох мягких, точно бархатных листьев лунной моркови, тершихся на ходу об их щиколотки. Фонариками они пользовались редко, а когда приблизились к темной громаде замка, и совсем их выключили, боясь, что часовые заметят свет и поднимут тревогу.
— Постойте-ка минутку, — прошептал Этельред. — Где-то тут, сейчас я проверю.
Попугай и ребята застыли в ожидании, пока Этельред шмыгал в зарослях листьев, что-то бормоча себе под нос.
— Есть, — сказал он наконец. — Я знал, что она где-то тут.
При свете фонариков ребята разглядели квадратный люк и лежавшую рядом проволочную решетку. Они посветили внутрь и увидели широкую круглую, выложенную кирпичами трубу. Внизу под люком стоял стул.
— Это я догадался поставить, чтобы выбраться, — похвастался Этельред.
Они осторожно спустились в люк вместе с манекеном. Дальше передвигаться стало легче, так как они могли свободно пользоваться фонариками, не боясь быть замеченными. Минут через пять туннель пошел под уклон, и их лиц коснулся прохладный ветерок.
— Почти дошли, — шепнул Этельред. — Теперь — мертвая тишина. Часовые прямо тут, за углом.
Сточная труба привела их в большую мрачную темницу, доверху забитую старой мебелью, канделябрами и прочими старинными предметами, какие всегда пылятся на чердаках, опутанные толстой, как черные кружева, паутиной. В холодной темнице стоял запах сырости, от которого Пенелопу охватила дрожь. Этельред провел их между высокими штабелями пыльной мебели и, когда они очутились возле двери, чуть-чуть приоткрыл ее и выглянул наружу.
— Эй, гляньте, ознакомьтесь с местностью, — посоветовал он.
Все по очереди заглянули в щелочку.
Немного дальше по коридору они увидели большую сводчатую дверь, окованную медью, за которой, очевидно, и хранились Управляющие Книги. Перед дверью со скучающим видом торчали два василиска — по всей видимости, часовые. Один затачивал себе клювом когти, другой от нечего делать выжигал на стене огнем из ноздрей свои инициалы. Напротив двери в сторону рва отходил пологий коридор.
— Теперь, — голос Этельреда дрожал от страха и возбуждения, — как заманю тех двоих в темницу, так выставляйте куклу. Тут Попугай пусть скажет что-нибудь погромче, и я буду знать, что у вас все готово, ясно?
— Ясно, — прошептали остальные.
Сердце у Пенелопы бешено стучало в груди. «Интересно, — подумала она, — другим так же страшно, как мне?»
— Ну, — Этельред судорожно глотнул воздух, — начнем.Он приоткрыл дверь и выскользнул в коридор, оставив в дверях щелку. Остальные приникли к ней и увидели, как он поправил цилиндр и с беспечным видом бойко зашлепал вприпрыжку по направлению к часовым, зажав под мышкой Пенелопин карандаш и блокнот.
— Эй, — окликнул он часовых. — Проснитесь, тетери! Стража называется! Да я давно мог подползти и задушить вас обоих.
Заслышав чей-то голос, василиски одним прыжком встали в положение «смирно», но, увидав, кто перед ними, расслабились.
— Ах, это ты? — прокаркал один противным грубым голосом, каким ворчит собака, терзающая кость. — Чего тебе надо, безмозглая жаба?
— Для начала мне надо, чтобы вы поубавили наглости, — отрубил Этельред. — Попрошу придержать язык, пугала вы несчастные. Ваш шеф послал меня со специальным заданием, ясно? Не верите — слетайте наверх и спросите у него самого. Но я бы вам не советовал, он в скверном настроении — того гляди, взорвется, как вулкан.
— А из-за чего он? — переполошился василиск. Судя по тому, как испугался часовой, было ясно, что, когда главный василиск бывал не в духе, всем доставалось.
— Из-за волшебника, — объяснил Этельред. — Беда в том, что Ха-Ха замышляет нам отомстить.
— Да как он отомстит? — насмешливо фыркнул второй василиск. — Книги его у нас, значит, он остался без заклинаний.
— Ага, без заклинаний, говоришь? — со злорадством подхватил Этельред. — А как же тогда он ухитрился выключить луну, а?
— Выключить луну? — недоверчиво повторили часовые.
— Да. Не верите — слазайте на крепостную стену, проверьте. Потому ваш шеф и перепугался до смерти. Потому и послал меня сюда искать в книге лунные заклинания. Так что некогда мне тут с вами болтать. Отпирайте поскорей дверь и впускайте меня, а то вам влетит от шефа по первое число.— Счас, счас, — засуетился первый часовой, снимая со стены гигантский ключ и отпирая дверь.
— Вы оба тоже идите со мной, пособите мне, — продолжал Этельред.
— Счас, счас… — Часовые послушно последовали за ним в темницу.
— Так, — произнес Питер. — Пенни, оставайся здесь, пока часовые не погонятся за манекеном.
Он и Саймон открыли дверь и торопливо выкатили фигуру в коридор, стараясь производить как можно меньше шума. Они слышали, как Этельред раздает часовым указания, всячески задерживая их в темнице.
— Так, ты держи мой блокнот, а ты карандаш, — распоряжался он. — Выключить луну — дело серьезное. В другой раз он возьмет и солнце выключит, вот мы тогда и попрыгаем.
Мальчики быстро и ловко установили манекен там, где начинался уклон, так что малейший толчок привел бы теперь его в движение. Затем Попугай занял свое место у него на плече.
— Все в порядке, — шепнул он, — прячьтесь. Увидев, что мальчики благополучно спрятались, он отряхнул перья и откашлялся.
— Дорогой мой Попугай, — произнес он, великолепно подражая тонкому голосу волшебника. — Выключение луны — лишь первый шаг в той борьбе, которую я начинаю против василисков.
— В самом деле? — произнес Попугай своим натуральным голосом. — А каков будет следующий?
— Ух ты! Клянусь париком и цилиндром! — раздался пронзительный голос Этельреда из темницы. — Смотрите! Сам Ха-Ха пожаловал! Скорей ловите его! Большой чин получите, медалями увешают… Шеф будет вами доволен. Скорей, скорей!
Ничего не понимая, часовые повернулись и увидели двойника Ха-Ха, стоящего в коридоре с Попугаем на плече. В одну секунду они оправились от шока и с торжествующими криками рванулись вперед, бросив блокнот и карандаш.
— Ха-Ха, берегись, василиски! — завопил Попугай в притворном ужасе. И, слетев с плеча, толкнул манекен лапами. Двойник помчался вниз по коридору, набирая скорость. Длинное одеяние мело по полу, скрывая колесики. Было полное впечатление, будто Ха-Ха спасается бегством. Василиски, злобно кулдыкая и толкая от усердия друг друга, кинулись за волшебником вдогонку.
— Путь свободен! — крикнул Попугай. — Бегом! Дети перебежали коридор и, подхватив с полу блокнот и карандаш, нырнули в темницу, где их ждал Этельред.
— Давайте, — поторопил он их, — ищите свои проклятые заклинания, а я покараулю.
И он запрыгал по коридору вслед за часовыми, которые уже скрылись из виду.
Великие Управляющие Книги были переплетены в тончайшей выделки кожу и украшены алым и золотым тиснением. Каждая книга лежала на дивном золоченом столе, инкрустированном серебром.
— Здравствуйте, книги, — ласково сказал Попугай.
К удивлению детей, книги отозвались мелодичными голосами, словно три симпатичные старушки:
— Здравствуй, Попугай, как поживаешь? Приятно тебя видеть. Ты собираешься нас спасти?
— В другой раз, — ответил Попугай. — Мы подготавливаем твое спасение, моя очаровательная словоохотливая библиотека. Но сейчас мы пришли получить заклинание против василисков. Будь так любезна, Книга Заклинаний.
Книга с надписью «Се Есть Великая Книга Заклинаний» сама собой раскрылась и начала перебирать страницы, тихонько шепча:
— Василиски… василиски… Так, экспромтом я что-то не помню… Василиски… Я, конечно, могу ошибаться…
— Поторопись, — с раздражением сказал Попугай. — Часовые могут вернуться в любой момент.
— Я тороплюсь, как могу, — обиделась Книга. — У меня печать только на одной стороне. Сейчас посмотрю. Василиски… василиски…
Дети изнывали от нетерпения. Совершенно неизвестно было, сколько времени часовые провозятся с манекеном. Ребятам вовсе не хотелось, чтобы их застигли разочарованные, рассерженные василиски.
— А-а-а, вот наконец, — довольным тоном проговорила Книга. — «Как избавляются от василисков».
— Ты записываешь, Пенелопа? — спросил Попугай.
— Да, — откликнулась девочка.
— Итак, начинаем, — проговорила Книга. — «Средство избавления от василисков. Василисков одолевают посредством горностаев. Горностая подводят к логову, где в глубине укрывается василиск, ибо против всего на свете имеется средство. И василиск, завидев горностая, бежит прочь, а горностай преследует его и умерщвляет, затем что укус горностая смертелен для василисков, однако не прежде, чем горностай отведал руты. И против сих злыдней горностай сперва вкушает травы руты. И сок этой травы служит для укуса. Храбро бросается он вперед и умерщвляет их».
— Что за рута? — спросил Питер.
— Насколько я понимаю, вид растения, — ответила Книга Заклинаний. — Спросите словарь.
Гигантский Словарь раскрылся и зашелестел страницами.
— Посмотрим… посмотрим… — забормотал он. — Руно, рупор, русалка, русло, рута… Извольте: «Кустарник с сильным запахом, с перисто-рассеченными листьями и зеленовато-желтыми цветами, символ раскаяния, сожаления или сострадания». Теперь спросим у Травника, где она растет.
Услышав эти слова, Троянский Травник тут же услужливо стал перелистывать страницы.
— Хм, рута… рута… Пожалуйста: «Рута в стране Мифландия растет лишь на опушке Мандрагорового леса, на Оборотневом острове в Поющем море».
— Отлично, — сказал Попугай. — Записала, Пенелопа? А дальше Ха-Ха разберется сам. До скорого свидания, книги, освобождение близится.
В этот миг дверь распахнулась и внутрь ввалился запыхавшийся Этельред.
— Эй, шевелитесь! — задыхаясь, выпалил он. — Часовые кончили нырять за Ха-Ха, вылезли мокрые-премокрые. Злые как черти, сообразили, что их одурачили. Надо поскорее смываться.
Только они выбежали из темницы, как увидели в конце коридора двух промокших часовых. Те при виде ребят издали «пронзительный, режущий ухо, ужасный крик, отдавшийся тысячекратным эхом и чуть не оглушивший Пенелопу и мальчиков.
— Быстро, быстро, — скомандовал Попугай. — Назад в трубу, бегите со всех ног!
Поняв, что Этельреду ни за что в жизни не поспеть за ними, Пенелопа нагнулась, схватила его и, прижав к себе, помчалась так, как никогда еще не бегала. Позади слышалось кулдыканье василисков, звон чешуй, скрежет когтей о каменный пол. Пенелопа ждала, что вот-вот ее настигнет страшное всепожирающее пламя, однако они успели добежать до кладовой. Только они вскочили внутрь и, захлопнув дверь, заперли ее на засов, как первая струя огня ударила в дверной косяк. Они бросились в угол, где был вход в трубу. В коридоре бесновались и, как кошки, визжали василиски, царапали и драли когтями дверь. Но беглецы уже спустились в трубу, проскочили по водостоку, вылезли наружу, перебежали через поле лунной моркови и не останавливались ни разу, чтобы перевести дух, пока не очутились в Кристальных пещерах.
— Ф-фу. — Пенелопа, отдуваясь, прислонилась к стене. — В жизни больше так не побегу.
— Я тоже, — с трудом выговорил Питер — грудь его ходила ходуном.
— Мы были на волосок от смерти, — выдавил из себя Саймон, хватая ртом воздух. — Вовремя мы захлопнули дверь, еще бы минута — и от нас бы шкварки остались.
— Ой, не надо. — Пенелопа вздрогнула. — Страшно вспомнить.
— Послушайте, мисс, — произнес Этельред, который все еще лежал у Пенелопы на руках, не снимая цилиндра. — Послушайте, мисс, позвольте поблагодарить вас, вы мне, как-никак, спасли жизнь.
— Пустяки, — ответила Пенелопа, опуская его на пол. — Просто я побоялась, что тебе за нами не угнаться, вот я и подобрала тебя.
— И не угнался бы, мисс, — горячо подтвердил Этельред. — Ей-богу, мисс, когда б не вы, я бы изжарился живьем. Уж я вам так благодарен, мисс, так благодарен!
— А теперь пойдем к Ха-Ха, — напомнил Попугай. — Быть может, он сумеет разобраться в заклинании. Я, честно скажу, не могу. Слишком оно запутано.
Отдышавшись, они пошли по кристальным туннелям дальше, туда, где их с нетерпением ждали волшебник, Табита и Дульчибелла.— Вернулись, вернулись! Какое счастье! — вскричал при виде их волшебник. — Каковы успехи, мои храбрецы?
— Успехи недурны! — крикнул Попугай. — Очень, очень недурны.
— А мой двойник пригодился? — с любопытством осведомился волшебник.
— Двойник был, что называется, вдохновляющим символом, — ответил Попугай.
— Мы принесли заклинание. — Пенелопа протянула волшебнику блокнот. — Хотя и не знаю, усмотрите ли вы тут какой-нибудь смысл.
— Так-так-так… — Волшебник уселся и поправил на носу очки. — Дайте-ка я почитаю.
На рассвете следующего дня ребята сели на своих единорогов и пустились в путь в сопровождении Попугая, ехавшего у Пенелопы на плече, и Этельреда, который сидел позади Пенелопы, крепко в нее вцепившись и делая вид, что нисколько не боится.
Сперва они ехали через пробочные леса. Затем очутились в прелюбопытной местности. Красные камни громоздились здесь как попало друг на друге, образуя высокие шаткие груды, а между ними росли невиданные деревья, стволы которых имели форму винных бутылок с длинным горлышком.
— Бутылочные деревья, — пояснил Попугай Питеру, выразившему вслух свое изумление. — Еще одно изобретение Ха-Ха. Внутри стволы полые и не пропускают воду. Вы просто выбираете ствол нужного размера, обрубаете ветки — и вот вам бутылка. А по дороге домой срезаете себе подходящую пробку.
— Нет, правда, по-моему, Ха-Ха действительно замечательный волшебник. Как он только все это придумывает! — опять восхитилась Пенелопа.
— О, это пустяки, — небрежно заметил Попугай. — На северо-востоке у нас еще имеется два сорта ящичных изгородей.
— Даже два? — переспросил Саймон.
— Да, — ответил Попугай, — карточные и дощатые. Срывай себе любой ящик прямо с изгороди. Естественно, сразу с крышкой.
Тем временем тропа вывела их на небольшое плато среди холмов, откуда открывался дивный вид на расстилавшуюся внизу долину, окутанную рассветной дымкой, и на большое золотое сверкающее море, усеянное группками островов.
— Это и есть герцогство Горностайское, — сказал Попугай, поведя крылом. — Во многих отношениях один из прелестнейших уголков Мифландии. Я который год уговариваю Ха-Ха построить себе наверху летний домик и проводить там выходные. Горностаи не возражали бы.
Они прошли извилистой тропинкой между бутылочными деревьями и обогнули высокую ненадежного вида груду камней. И вдруг увидели перед собой горностая-часового. Одетый в голубую бархатную форму с медными пуговицами, он стоял спиной к ним, держа на плече громоздкое неуклюжее копье. На голове у него красовалась шляпа с длинным зеленым пером.— Эй, там! — заорал Попугай. — Эгей!
Окрик этот произвел на горностая незамедлительное и неожиданное действие. Он высоко подпрыгнул, выронил копье, испустил пронзительный вопль, потом прислонился к камням, зажмурил глаза и приложил руку к сердцу.
— Сдаюсь! — провизжал он. — Капитулирую! Все отдам, все скажу, только, пожалуйста, не трогайте меня.
— Дурачина, это я — Попугай, — урезонивал его Попугай.
— Если вы меня не тронете, герцог вас наградит, — лепетал горностай, не открывая глаз. — И мои родители вас наградят… и моя тетка тоже… и три моих племянника…
— Ты меня выведешь из себя, олух этакий! — закричал Попугай. — Это я, Попугай!
— Как? — не открывая глаз, переспросил горностай. — Попугай?
— Да. Хватит строить из себя дурака!
Горностай с опаской приоткрыл один глаз, потом оба и заморгал.
— В самом деле, Попугай, — сказал он. — А что за существа с тобой?
— Дети.
— Они не кусаются? — дрожащим голосом осведомился горностай, хватая копье и нацеливая его на Пенелопу и мальчиков. — Если они кусачие, я не желаю иметь с ними дела. Скажи им, что я буду драться насмерть. Скажи им, что копье у меня ужасно острое. Скажи им, что, если меня раззадорить, я ух какой вспыльчивый.
— Да они вполне безобидны, дурачок, — нетерпеливым тоном ответил Попугай. — А теперь пропусти нас, нам надо видеть Рокфора.
— Проходите, друзья, все в порядке, — проговорил часовой дрожащим голосом. — Второй проход слева у следующей груды камней.
— Теперь я понимаю, что значит «не очень храбрые», — сказал Питер, когда они тронулись дальше.
Они наблюдали, как он читает, беззвучно шевеля губами.
— А драконьи яйца вы не видели? — шепотом спросила Табита.
— Нет, — шепнула в ответ Пенелопа, — но зато мы своими глазами видели, что они надежно спрятаны.
— Что ж, — вздохнула Табита, — и это утешение.
— В высшей степени занятно, — заключил наконец волшебник. — Интереснейшее заклинание. Кто бы подумал, что избавиться от василисков можно с помощью горностаев!
— Во всяком случае не я, — фыркнул Попугай. — Всегда был о них невысокого мнения — вялые, вырождающиеся, капризные, изнеженные. Единственным поводом для привлечения их на нашу сторону было бы их количество. Сколько их, по последнему подсчету, Ха-Ха?
— Семьсот семьдесят семь.
— Если бы они согласились нам помочь, вот было бы здорово! — вскричал Питер с энтузиазмом.
— Вот именно, они да еще единороги — и нас, наверное, хватит, чтобы напасть на василисков? — сказал вопросительно Саймон.
— Хо-хо-хо! — захохотал Попугай. — Хо-хо-хо! Простите, но как представлю себе горностаев сражающимися… Хо-хо-хо!
— Что тут такого смешного? — удивилась Пенелопа. — Все-таки семьсот семьдесят семь что-то да значит. Чем они плохи?
— Чем плохи? Да тем, что они — кучка бездельников и неженок, вот чем, — вмешался Этельред. — Толку от них в бою, как от гнилых бананов.
— Сказано вульгарно, но, боюсь, он прав, — заметил Попугай. — Боевого духа в них столько же, сколько в яблоневых лепестках.
— Вы забываете, однако, про руту, — возразил волшебник. — С растением этим я сталкивался мало, но, судя по тому, что здесь написано, оно делает горностаев исполненными… э-э-э…
— Милитаристского духа? — подсказал Попугай.
— Вот именно, милитаристского, — обрадованно подтвердил волшебник. — В достаточной степени, чтобы напасть на василисков. Если это правда — а кто усомнится в Великих Книгах? — то об этом должно упоминаться в истории герцогства Горностайского.
— Но если рута делает горностаев такими мили… мили… как вы их назвали, почему нам просто не нарвать этой травы и не накормить горностаев, чтобы они присоединились к нам? — предложила Пенелопа.
Волшебник спустил очки на кончик носа и, нахмурившись, посмотрел на Пенелопу.— Все это прекрасно, моя милочка, — сказал он, — но рута растет только на Оборотневом острове, а он очень далеко отсюда, и к тому же это один из самых неприятных и небезопасных уголков Мифландии. Нет никакого смысла пускаться в такое долгое и рискованное путешествие, не удостоверившись сперва, согласятся ли горностаи есть руту. Тут говорится, что она горькая, горностаям это наверняка не понравится. Я, правда, мог бы ее подсластить.
— Значит, прежде всего надо вступить в переговоры с горностаями, — вмешался Саймон. — Если объяснить им, какую опасность представляют собой василиски, уверен, что они не откажутся.
— Очень в этом сомневаюсь, — мрачно пробурчал Попугай.
— Я тоже, — поддержал его волшебник. — Но попытаться стоит.
— А далеко они Живут? — поинтересовалась Пенелопа.
— Нет, не слишком, — ответил Попугай, — милях в пяти, на очень привлекательном холме в Бутылочном лесу. Они именуют себя герцогством Горностайским, дурачье.
— Я предлагаю следующее, — сказала Пенелопа. — Сейчас мы все ложимся спать, а утром идем навестить главного горностая или как там его называют.
— Герцог Рокфор! — насмешливо фыркнул Попугай. — Глупое создание.
— Ну, значит, герцога Рокфора, — продолжала Пенелопа. — Я уверена, что нам удастся убедить его.
За неимением лучшего плана все в довольно унылом настроении отправились спать.
— Да, — поддержал его Саймон, — чтобы заставить драться этогочасового, понадобится пропасть руты.
Они обогнули еще одну груду камней… и застыли в изумлении при виде открывшейся им картины. Большой участок леса был расчищен, и там разбит французский парк с аккуратно подстриженными живыми изгородями, безупречно ровными гравиевыми дорожками, чисто прополотыми клумбами в ярких цветах, с фонтанами и декоративными прудами.
Посредине парка стоял очаровательный деревянно-кирпичный дом елизаветинского времени с белоснежными стенами, обшитыми агатово-черными планками, и черепичной крышей, на которой торчали изогнутые трубы темно-кирпичного цвета. Многочисленные окна блестели и сверкали на солнце.
Если бы дети набрели на такой дом в английском пригороде, то и тогда они обратили бы внимание на столь красивое старинное строение. Здесь же, среди причудливого ландшафта Мифландии, он производил ошеломляющее впечатление. И самое удивительное было то, что все вокруг было миниатюрным: изгороди не выше пятнадцати сантиметров, фонтаны величиной с таз, а сам дом выглядел кукольным.
— Xa, — довольно хихикнул Попугай. — Удивлены? Что ж, домик в своем роде недурен. Дворец горностаев, резиденция Рокфора, правителя герцогства Горностайского.
— Почему его зовут Рокфор? — полюбопытствовал Саймон.
— Его отец страшно любил сыр, — объяснил Попугай. — Вообще-то он хотел назвать сына Камамбер, да жена воспротивилась. Большие любители поесть эти горностаи. Единорогов мы, пожалуй, оставим здесь. Не дай Бог вытопчут своими копытищами сад…
Ребята спешились и, осторожно ступая, пошли по дорожкам прекрасного ухоженного сада.
— Шикарно, мисс, ничего не скажешь, — с благоговением произнес Этельред, на которого явно подействовало окружающее великолепие. — Я бы и сам не отказался от такого домишки.
— Здесь прелестно, — согласилась Пенелопа. Попугай решительно подошел к входной двери, взялся клювом за дверной молоток и громко постучал.
— Уходите! — пронзительно заверещал голос из-за двери. — Уходите! Дома нет ни души, вот вам! И все драгоценности переправлены в горы. И дом стерегут пятьдесят кровожадных горностаев, вооруженных до зубов! И вообще тут никого нет! Уйдите!
— Рокфор, не будь нюней! — закричал Попугай. — Это я, Попугай. Мне надо с тобой поговорить.
— Попугай? — повторил голос. — Попугай? Ты уверен?
— Естественно, уверен, — раздраженно огрызнулся Попугай.
— А откуда мне знать, что ты действительно Попугай?
— Зачем бы я стал называть себя Попугаем, если бы я был кем-то другим?
— Ты абсолютно прав, — согласился голос. — Мне это как-то не пришло в голову.
— Так открывай двери, — скомандовал Попугай. Послышалось звяканье многочисленных ключей, бренчание щеколд, грохот отодвигаемых засовов… Наконец дверь отворилась, и появился герцог Рокфор, правитель герцогства Горностайского. На нем был алый бархатный камзол, штаны до колен, алая шляпа с изогнутым пером и пышное кружевное жабо и манжеты. Следом за ним показалась герцогиня в очаровательном бледно-палевом платье с кринолином и в бриллиантовой тиаре, сидящей между маленьких изящных ушек.
Рокфор обнял Попугая со всеми видимыми изъявлениями искренней радости.
— Мой дорогой! — воскликнул он. — Мой драгоценный! Как чудесно видеть тебя живым и невредимым. До нас дошли УСТРАШАЮЩИЕ слухи, будто василиски сожгли вас всех, и украли Великие Книги, и превратили Ха-Ха в маленькое незаметное облачко. Мы были просто В ЯРОСТИ, мой дорогой, не так ли, Уинифред?
— Да, — подтвердила герцогиня. — Я НИКОГДА не видела его в такой ярости.
— Нет, меня просто душила злоба, уверяю тебя. Меня сотрясал необузданный гнев, не так ли, Уинни?
— Да, Рокфор, — подтвердила Уинифред, — необузданный.
— «Я пойду с моими верными соратниками и поставлю на место этих диких василисков», — заявил я, стуча кулаком по столу, с пеной на губах, не так ли, Уинни?
— Да, Рокфор, — подтвердила герцогиня, — с пеной на губах.
— «Я задам им такую трепку, что они НИКОГДА ее не забудут, — сказал я, — НАСТОЯЩУЮ ВЗБУЧКУ», не так ли, Уинни?
— Да, Рокфор, — подтвердила Уинифред, — настоящую взбучку.
— «Все василиски покроются с ног до головы синяками, — поклялся я, — если даже мне придется делать это голыми лапками», не так ли, Уинни?
— Да, Рокфор, — подтвердила Уинифред, — голыми лапками.
— Ну что ж, я рад, что ты так настроен, — сказал Попугай. — Мы как раз за этим и пришли — пригласить тебя сражаться с василисками.
Рокфор мгновенно согнулся пополам и схватился за поясницу.
— Друг мой, — прокряхтел он, — я же говорю тебе, что давно был бы там, избивая василисков до полусмерти, дружище, ДО ПОЛУСМЕРТИ, если бы у меня не случился опять приступ радикулита, не так ли, Уинни?
— Да, Рокфор, — подтвердила герцогиня, — приступ радикулита.
— Я и не знал, что ты страдаешь радикулитом, — заметил Попугай.
— Я мученик, дружище, — подхватил Рокфор, — настоящий МУЧЕНИК. Когда у меня начинается радикулит, я не в состоянии шевельнуться, адская боль, дорогой мой, просто АДСКАЯ. Но я веду себя необычайно мужественно, не так ли, Уинни?
— Да, Рокфор, — подтвердила Уинифред, — необычайно мужественно.
— Говорят, от радикулита помогает, если гладить поясницу утюгом, — посоветовала Пенелопа.
— Ох, они разговаривают! — Рокфор в испуге отскочил назад. — Что это за существа, Попугай?
— Дети, — ответил тот.
— А они кусаются? — слабым голосом спросил Рокфор. — Если кусаются, не спускай их с поводка. Неизвестно, чем можно заразиться, если тебя кто-нибудь такой укусит.
— Не говори глупостей, — одернул его Попугай. — Они хотят нам помочь. Но без вашей помощи нам василисков не одолеть.
— Мой дорогой, с вами будут мои лучшие пожелания, — проговорил герцог. — Если бы не злосчастный радикулит, я бы уже шагал во главе моего храброго войска, не так ли, Уинни?
— Да, Рокфор, — подтвердила герцогиня, — храброго войска.
— Хорошо, хватит этой чепухи про радикулит, — проговорил Попугай. — Мне нужно знать: что тебе известно про руту?
— Про руту? — повторил Рокфор. — Рута? Что это такое?
— Это растение. Предполагается, что оно оказывает на вас, горностаев, благотворное действие, — объяснил Попугай. — Вселяет в вас некоторую твердость.
— Хи-хи-хи, — залился смехом Рокфор, доставая из кармана платок и обмахиваясь им. — Какая ты потешная птица, Попугай. У тебя такой игривый ум! Хи-хи-хи! Надо же: растение, вселяющее твердость.
— Я тебе покажу «потешную птицу»! — Попугай окончательно вышел из себя. — Ах ты трусливый, безмозглый нытик! Выслушай ты наконец меня! Рута — это растение. Если накормить вас, горностаев, рутой, вы делаетесь храбрыми и готовы напасть на василисков. Так гласит Книга Заклинаний. А сейчас я хочу знать: есть ли упоминания об этом в вашей бессмысленной «Истории герцогства Горностайского»?
— Как забавно, — проговорил Рокфор. — Как забавно. Рута делает нас храбрыми? То есть, как вы понимаете, не то чтобы мы в этом нуждались. Нет, разумеется, нет. Мы, горностаи, храбры, как львы. То есть мы обычно миролюбивы, но если нас разозлить… тогда берегись!
— Вся задача в том, как бы вас разозлить, — заметил Попугай. — Послушай, Рокфор, перестань молоть чепуху, будь добр. Давай пойдем и заглянем в вашу «Историю». Ведь она у тебя есть в библиотеке, верно?
— Да, да, конечно, — ответил Рокфор. — Но мне надо кое-что тебе сказать…
— В чем дело?
Рокфор наклонился и зашептал на ухо Попугаю:
— Невозможно пригласить их в дом… эти существа… чересчур велики… сломают мебель… испугают милую Уинни.
— Хорошо, хорошо, — успокоил его Попугай. — Пускай дети обойдут дом с той стороны и лягут на лужайке, тогда они смогут заглядывать в библиотеку через окна.
— Только пусть они ложатся на траву осторожно, — попросил Рокфор. — Это моя крокетная лужайка.
Попугай последовал за хозяевами в дом, а дети обошли его вокруг и улеглись на крокетной лужайке. В раскрытые окна им была видна библиотека, дубовые панели, полки, уставленные книгами от пола до потолка. Вскоре показались Рокфор и Попугай.
— Так, «История» стоит вон там, — показал Рокфор, — на десятой, одиннадцатой и двенадцатой полках. У нас, у горностаев, большая история, не то что у некоторых. Кое у кого, честно говоря, история такая короткая, как будто их и вовсе на свете не было.
— Займемся делом, — напомнил Попугай. — Индекс имеется?
— Да. — Рокфор вытащил пухлый коричневый том. — Вот он.
Он достал из кармана лорнет и приставил к глазам, затем раскрыл книгу и принялся листать страницы, бормоча:
— Сейчас посмотрим. Рута, рута, рута…
— Ты смотришь на букву «у», — остановил его Попугай. — А надо на «р».
— Ах, разумеется, какой я рассеянный. — У Рокфора даже нос порозовел от смущения. — Просто не понимаю, почему я решил, что оно начинается на «у».
— Вот! — торжествующе произнес Попугай. — «Рута, применение, для преодоления василисков, том девяносто пять, страница восемь, параграф четыреста двадцать четыре».
— Клянусь Юпитером, кто бы подумал, что про нее тут есть? — проговорил Рокфор. — Как увлекательно. Мое сердце так и трепещет, смею вас уверить. Том девяносто пять, говоришь? Так, это двенадцатая полка, давайте я поставлю лесенку.
Он приставил лесенку, взобрался на нее, извлек большой толстый том и осторожно спустился вниз. Потом протянул книгу Попугаю, тот положил ее на стол и раскрыл.
— Та-ак, поглядим, что тут написано, — пробормотал Попугай. — Страница восемь, параграф четыреста двадцать четыре, так, слушайте: «В ту пору было обнаружено полынным горностаем, придворным аптекарем, что растение рута, принятое в достаточных дозах, делало и без того стойких и отважных горностаев в пятьдесят раз храбрее. Принятая перед боем настойка из этого растения обеспечивала горностаям победу, так как рута, по всей видимости, делала укус горностая смертельным для василиска. Однако василиски, одержимые жаждой мести, сожгли поля, засеянные рутой, и с тех пор этого ценного растения нет в помине. С тех пор василиски взяли себе девиз „Проклянем тот час“, имея в виду час, когда рута вдруг вырастет в Мифландии снова».
— Ну, парик и букли мои, — выдохнул Рокфор. — Кто бы подумал? — Он опустился в кресло и принялся обмахиваться платком. — Вообразите меня в пятьдесят раз храбрее, чем я есть! Ведь против меня не устоит никто! Я тогда возьму и… и… укушу за ногу главного василиска. Какая жалость, что этого прекрасного, чудесного растения больше не существует. Забочусь я, как вы понимаете, не о себе, я и без того храбр. Я думал о моем войске. Мои солдаты, конечно, по-своему храбрецы… но требуется немножко чего-то такого, что бы их воодушевило. Так, совсем немножко.
— Если часовой, которого мы встретили, образец храбрости твоих солдат, то немножко руты им, пожалуй, не повредит, — съязвил Попугай.
— Часовой? — переспросил Рокфор. — Ах, ты имеешь в виду Уилфреда? Да, бедный мальчик, комок нервов, сплошной комок нервов… С того дня, как он нашел у себя в супе муху, он сам не свой.
— Дело в том, — сказал Попугай, — что мы знаем, где растет рута.
— Да что ты?! — вне себя закричал Рокфор. — О благородный Попугай!
— Скажи: если мы добудем руты, согласишься ты и твои подданные выпить ее и помочь нам разбить василисков? — спросил Попугай.
— А ты вполне уверен, что это средство окажет должное действие? — тревожно спросил Рокфор. — Я о тебе беспокоюсь, дражайший Попугай, я бы не хотел что-то пообещать и не сдержать обещания.
— Я уверен, что оно подействует, — успокоил его Попугай. — В конце концов, так написано в вашей собственной «Истории герцогства Горностайского».
— Ну да, конечно, в истории… — с сомнением проговорил Рокфор. — Понимаешь, к сожалению, некоторые из этих древних историков… они очаровательны, спору нет, но они не очень умеют отличать факт от фантазии. Я бы С НАСЛАЖДЕНИЕМ помог тебе, дорогой Попугай, ты, я знаю, не усомнишься в моем честном и благородном слове. В благоприятном случае НИЧТО не доставило бы мне большего…
— Слушай, — прервал его Попугай. — Это наш единственный шанс одолеть василисков. Если мы добудем руты, ты попробуешь ее?
— Ну хорошо, хорошо, — сдался Рокфор и поспешно добавил: — Не сам, конечно, мне не позволит радикулит; мы испытаем ее на младшем садовнике.
— Слава тебе, Господи, — проговорил Попугай. — Наконец я слышу разумную речь.
— Когда вы ее доставите? — поинтересовался Рокфор. — Должен сознаться, я С НЕТЕРПЕНИЕМ жду этого эксперимента. Вообразите только, как ПОТРЯСАЮЩЕ будет, если она подействует! Все горностаи станут в пятьдесят раз храбрее! Уф, у меня прямо начинается зуд, как подумаю об этом.
— Ну-ну, не перевозбуждайся, — посоветовал Попугай. — Сперва еще надо ее раздобыть.
— Вот тут я могу оказать тебе НЕОЦЕНИМУЮ помощь, милейший Попугай, — оживился Рокфор. — Можно, я пойду с вами и помогу собирать траву? Вы, скажем, будете срезать ее, а я класть в корзинки? Или делать еще какую-нибудь такую же работу?
— Мы с удовольствием тебя возьмем, — отозвался Попугай. — Просто С НАСЛАЖДЕНИЕМ. Нам непременно понадобится помощь, принимая в расчет то, где рута растет.
— А где она растет, дружище? — насторожился Рокфор.
— На поляне в гуще Мандрагорового леса на Оборотневом острове, — зловеще произнес Попугай.
— Ой-ой-ой! Ай-ай-ай! — завопил Рокфор, вдруг сгибаясь пополам и опять хватаясь за поясницу. — Ох, какая боль! Какие муки, ой-ой-ой! — Не переставая верещать, он, шатаясь, поплелся к дивану и улегся на него, положив на лоб кружевной платок. — Ох-ох-ох, — простонал он. — Ох, дорогой мой Попугай, какая боль, какие муки. Перед тобой больной страдалец, которому, вероятно, недолго осталось жить на этом свете. Ой-ой-ой, и ведь, как назло, мне стало хуже, как раз когда я мог быть тебе полезен. Я не знаю, куда деваться от стыда. О какая боль! О какое унижение! Ах, какие муки!
— Ах, да успокойся ты, — остановил его Попугай. — Я пошутил, мы и не ждали, что ты пойдешь с нами.
— Нет? — Рокфор спустил ноги на пол, забыв снять со лба платок. — Так ты просто шутил? Тогда это шутка дурного тона, мой любезный Попугай, позволь тебе сказать. Смеяться над чужим радикулитом, особенно во время острого приступа, жестоко и грубо.
— Ну ничего, я думаю, ты останешься жив, — весело проговорил Попугай. — А теперь, раз ты болен и чаем нас не угощаешь, мы откланиваемся.
— Дружище, — прошептал Рокфор. — В обычных обстоятельствах я с превеликим удовольствием угостил бы тебя чаем, но с тобой эти громоздкие… громоздкие… существа. Если их пригласить к чаю, нам самим негде будет поместиться. Не пойму, зачем ты таскаешь их за собой. Как ты их назвал?
— Дети. Знаешь, человеческие малыши.
— Ты хочешь сказать, что они еще вырастут? — перепугался Рокфор. — Меня просто бросает в дрожь при мысли об этом. Не представляю: кто их захочет держать в доме? Разве кто-то имеющий ОЧЕНЬ большое жилище.
Попугай поблагодарил его за помощь и присоединился к ожидавшим его детям и Этельреду. Они опять заняли свои места на единорогах.
— Итак, — проговорил Попугай, когда они тронулись дальше, — дела как будто подвигаются. Мы заручились помощью единорогов, это уже кое-что, а если рута подействует, на нашей стороне окажутся горностаи, и это тоже немало. Сейчас я предлагаю заехать по дороге к грифонам. Их около пятидесяти. Мирная, трудолюбивая колония. Если они нас поддержат, это будет большая удача.
— А какого они вида? — спросил Питер.
— Ну, на мой вкус, довольно приятного, — сказал Попугай. — Тело льва и орлиные голова и крылья. У теперешних грифонов крылья выполняют чисто декоративную роль, летать они не могут. Когда-то грифоны были лиловые, но наши имеют рыжеватый оттенок. Повторяю, они спокойные прилежные животные, их главное занятие — добыча и накопление золота. Золото для них необходимо, они делают из него гнезда. Да, без золота грифоны давно бы вымерли.
— И больше они ничем не занимаются? — спросил Саймон.
— В сущности нет. Малые они солидные, порядочные, но совершенно лишены чувства юмора. Надо сказать, когда Ха-Ха основывал Мифландию, грифонов уже почти нигде не было и нам с трудом удалось разыскать три пары в Швейцарских Альпах. Они прибыли сюда и основали здешнюю колонию. Они разрабатывают единственный в Мифландии золотой рудник и делают это чрезвычайно умело.
Пока они беседовали, единороги пробежали через узкое ущелье, поросшее смешанным лесом из бутылочных и пробочных деревьев, и путешественники очутились в небольшой, но просторной долине. По левую сторону ее в откосе скалы виднелось множество уходивших вглубь туннелей. Судя по тому, что туда беспрерывно вбегали пустые вагонетки и появлялись снова нагруженные большими поблескивающими кусками руды, это были шахты. Вагонетки доезжали до центра долины, где над жаркими кострами булькали и переливались через край семь гигантских котлов.Как только подкатывали полные вагонетки, три грифона лопатами скидывали куски золотой руды в котлы, где они мгновенно расплавлялись. По другую сторону котлов другие три грифона черпали жидкое золото черпаками, похожими на суповые ложки с длинными ручками, и выливали его в формы, имевшие вид кирпичей. Когда золото остывало и твердело, еще три грифона выворачивали бруски золота из форм, грузили на вагонетки и отвозили их в гигантскую пещеру, находившуюся по правую сторону долины.
Вход в золотой склад охраняли целых двенадцать грифонов, лежавших по сторонам неподвижно, как изваяния, и следивших за всем вокруг горящими золотыми глазами.
Едва один часовой завидел кавалькаду единорогов, он приподнялся, опершись на передние лапы, расправил крылья и трижды протрубил в тоненькую золотую трубу. Все грифоны немедленно бросили работу и столпились вокруг прибывших, а из шахт показалось еще много грифонов, покрытых искрящейся золотой пылью. Вскоре детей окружило около пятидесяти грифонов. Дети склонны были согласиться с Попугаем насчет того, что у них приятная внешность. Величиной с очень крупную собаку, с телом и желтовато-коричневой шкурой льва, с большой орлиной головой, они, несмотря на свой свирепый вид и крепкие изогнутые клювы, вызывали симпатию добрым выражением больших умных глаз. Время от времени они поднимали кверху крылья и хлопали ими, как делают хищные птицы.
— Доброе утро, доброе утро, золотоискатели, — обратился к ним Попугай. — Я привез вам привет от Ха-Ха.Грифоны ответили «Утро доброе» рыкающими низкими львиными голосами. После чего вытолкнули вперед оратора.
— Герр Попугай, мы рады вас видеть очень, — начал он густым басом.
— Так, так, — хором подтвердили грифоны, кивая головами.
— Мы слыхал, что василиски вас и Ха-Ха убил, и мы очень-очень горевал, — продолжал оратор.
— Мы оба в полном порядке, — отозвался Попугай. — Но дело в том, что василиски совсем вышли из повиновения.
— Это есть очень прискорбно, — проговорил грифон. — Василиски должны послушаться.
— Они украли Великие Книги, — рассказывал дальше Попугай, — и держат их в своем замке. Мы — я и эти вот дети — намерены отнять их у василисков.
— Друзья герра Попугая — друзья грифонов. — Представитель грифонов наклонил голову.
— Василисков пора проучить, — продолжал Попугай. — Нельзя допустить, чтобы они заправляли страной. Они уже кладут по яйцу в день. Кто знает, чем это кончится! Скоро они, чего доброго, запретят использовать золото как строительный материал.
— Что? — зарычали грифоны. — Мы этого не допускать стать.
— Таково положение дел, — заключил Попугай. — Ему мы и пытаемся положить конец. На нашей стороне единороги и горностаи, и мы хотим знать, можем ли мы рассчитывать на вашу помощь.
Грифоны посовещались своими низкими рыкающими голосами, помахали крыльями, постучали клювами, и наконец представитель грифонов заговорил:
— Мы согласны есть. Мы присоединяйся к вам. Мы считайт, что под управлением василисков Мифландии будет плохо стать. Мы ожидайт ваши распоряжения.
— Благодарим, — отозвался Попугай, — мы известим вас, когда настанет время.
— Всегда есть к вашим услугам, — ответил грифон, кланяясь.
Удаляясь, дети слышали «стук-стук-стук» молотков глубоко под землей и бульканье и бормотание золота, кипящего в огромных котлах.
— Здорово, — восторженно сказал Питер, когда они выезжали из долины. — Грифоны мне нравятся. На них можно положиться в трудную минуту.
— Тугодумы, но надежные, — заметил Попугай.
— Смотрите-ка, у нас набирается целая армия, — заметил Саймон. — С единорогами, грифонами и горностаями у нас почти тысяча солдат.
— И они нам очень пригодятся, — сказал Попугай. — Эти василиски так просто не сдадутся. Их замок фактически неуязвим.
— Это что значит? — вмешался Этельред, который подпрыгивал на спине единорога позади Пенелопы.
— Это значит, что в него трудно проникнуть, — объяснила Пенелопа.
— Хо, так уж и трудно? — заметил Этельред. — А как насчет трубы, которую я вам показал, забыли?
— Боюсь, они уже обнаружили ее и заделали, — сказал Попугай.
— Ладно, тогда я вот что скажу, — продолжал Этельред. — Не такой уж я никчемный, как некоторые думают. Я в ихнем замке все уголки облазил, еще когда головастиком был. Чего я про замок не знаю, значит, того и знать не стоит. И я говорю: вовсе он не такой уж неу… неу… как вы думаете.
— Поглядим, — проговорил Попугай, — когда мы будем планировать заключительный бой, твои знания нам пригодятся как нельзя больше.
Они проезжали густую пробочную чащу, когда единороги, до тех пор бежавшие с безмятежным видом, вдруг остановились, отпрянули назад и закружили на месте.
— Эге-ге, — сказал Попугай. — Что такое?
И тут единороги, которые везли Саймона и Питера (на плече которого сейчас сидел Попугай), ринулись в лес. Единорог Пенелопы встал на дыбы, сбросил Пенелопу и Этельреда и тоже ускакал. Пенелопа слетела в кусты, от удара об землю у нее чуть дух не вышибло. А Этельред, сжимавший в лапах ее аптечку, брякнулся головой вниз и, оглушенный, остался лежать посредине дорожки.
Только Пенелопа хотела встать и посмотреть, не расшибся ли он, как кровь у нее застыла в жилах: из-за поворота тропы вдруг показались три василиска. Чешуя их гремела, бледные глаза горели. Пенелопа забилась поглубже в кус