Сказка «Приключения Одиссея»

Отплыл Одиссей с двенадцатью кораблями и своей дружиной от разрушенных стен Трои, но сильный ветер разлучил его корабли с флотом ахеян и пригнал их к фракийскому берегу, где был расположен город Исмар. Одиссею пришлось вступить в бой с жителями Исмара, и он разрушил со своими спутниками часть города; много жителей было убито, женщин ахеяне пощадили и, взяв военную добычу, поделили ее между собой.
Предложил Одиссей своим спутникам спешно покинуть город, но они отвергли его совет и целую ночь пировали, зарезав множество баранов, овец и быков круторогих.
В то время успевшие спастись бегством жители Исмара позвали на помощь соседей, воинственных и многочисленных киконов, и вступили в бой с ахеянами. Они явились внезапно утром, и было их много, как листьев на деревьях или весенних цветов на лугах.
Целый день билось Одиссеево войско с врагами, держась вблизи кораблей, и только на заходе солнца им пришлось отступить перед сильными киконами.
Оставив на поле сражения по шесть убитых с каждого корабля, ахеяне отступили и спаслись на своих кораблях; и трижды окликнул Одиссей каждого из павших в сражении — таков был обычай — и затем отплыл со своею дружиной, скорбя о погибших и радуясь в сердце, что остальным удалось спастись.
Но вдруг громовержец Зевс, собирающий тучи, выслал на них могучий северный ветер Борей и обложил черными облаками море и землю, и с грозного неба спустилась темная ночь.
Мчались корабли Одиссея, погружаясь в волны носами; трижды и четырежды были разорваны на них паруса, и, быстро свернув их, ахеяне начали веслами править к ближнему берегу. Достигнув его, они пробыли там целых два дня и две ночи, утомленные, ожидая, пока буря утихнет.
На третий день на рассвете успокоилось море, и снова подняв паруса, сели спутники Одиссея на свои корабли и направились, повинуясь попутному ветру, к югу.
Когда они огибали мыс Малею, северный ветер Борей снова сбил их с пути, отдалив от прекрасной Кифе-ры. Девять дней их носила жестокая буря по темным, обильным рыбой водам, и на десятый день ветер пригнал их к берегу страны лотофагов, обитавших в северной Африке.
Одиссей высадился на берег; сделав запасы пресной воды и утолив голод и жажду, он отправил трех из своей дружины узнать, какие люди живут в этом краю.
Их ласково встретили мирные лотофаги и дали им отведать лотоса, которым они питались.
Испробовав эту сладкую пищу, посланцы обо всем позабыли и, лотосом вкусным прельстившись, решили остаться в стране лотофагов.
Но Одиссей привел их силой к своим кораблям и, привязав к корабельным скамьям, велел тотчас всем остальным погрузиться на корабль, и, дружно взявшись за весла, вспенив темные воды, отплыли они от страны лотофагов.Прибыл вскоре Одиссей со своими спутниками в страну диких, не знающих правды циклопов. Эти одноглазые великаны жили, не зная труда, не вспахивая плугом полей и ничего не сея; тучная земля сама родила без сева рожь, ячмень и пшеницу.
Нет у циклопов кораблей, и они не умеют их строить; но есть в той стране удобная пристань, где можно было бы стать кораблям на причале.
Не знали циклопы народных собраний; они обитали в темных пещерах, в горах.
Вблизи той земли находится небольшой пустынный и дикий остров, водятся на нем дикие козы, растут в изобилии виноградные лозы.
С острова в море впадал родник, что вытекал из горной пещеры, вокруг которой росли тополи. В этот удобный залив вошел Одиссей с кораблями, им указывал путь добрый демон, не светила на небе в то время луна, укрытая тучей густой, и остров трудно было различить во мраке.
Пристав к берегу, мореплаватели свернули паруса и уснули глубоким сном, ожидая наступления утра.
Когда пурпурная Эос встала на небе, они обошли пустынный цветущий остров и разглядывали его с удивлением. Они заметили стада горных коз, которых послали им добрые нимфы для пищи. Взяв гибкие луки и меткие охотничьи копья, стали они охотиться на коз, и большая удача была им на этой охоте, — для всех двенадцати кораблей они получили достаточно пищи — по девять коз досталось каждому из них. Целый день питались спутники Одиссея вкусным мясом, запивая его сладким вином.
Увидели они во время пира на земле циклопов густой дым и услышали голоса, блеяние коз и овец. В это время уже наступил вечер, и все уснули.
Когда наступило утро, созвал Одиссей спутников своих на совет и сказал им:
— Вы, спутники верные, здесь без меня оставайтесь, а я со своим кораблем и людьми отправлюсь узнать, какой здесь народ обитает.
И Одиссей приплыл на корабле к земле циклопов.
Подойдя к берегу, увидели они у самого моря увитую лавром пещеру, а перед ней находился двор, огороженный грубо обтесанным камнем, и росли там сосны и дубы. Обитал в этой пещере дикий на вид великан исполинского роста, звали его Полифем; был он сын Посейдона и нимфы Фоозы. Он пас коз и овец на горах, жил один и не был похож на человека, а скорей походил на заросшую лесом вершину горы.
Отправился Одиссей, взяв с собой двенадцать храбрых и надежных спутников, к той пещере, а остальных оставил стеречь корабль. Взял с собой Одиссей на дорогу немного пищи и полный мех драгоценного сладкого вина.
Когда Одиссей подошел к пещере, в ней в то время никого не оказалось — циклопа не было дома — он пас на лугу своих коз и овец.
Вошел Одиссей со своими спутниками в большую пещеру и стал ее с удивлением разглядывать. Стояли в закутах козлята и молодые овцы, бараны, и много сыров было спрятано в тростниковых корзинах; находились там чаны и чаши, полные кислого молока. Захотелось спутникам Одиссея захватить с собою побольше сыров, овец и баранов, а затем поскорей возвратиться к своим кораблям и отправиться дальше.
Но Одиссею хотелось сначала посмотреть на циклопа и получить от него дары. Они развели в пещере огонь, достали сыр и, утолив свой голод, стали ждать возвращения циклопа.
Он вскоре явился с огромной вязанкой дров на плечах, и они от страха спрятались в темный угол пещеры. Затем пригнал циклоп Полифем свое стадо и, завалив вход в пещеру огромным камнем, начал доить коз и овец.
Окончив работу и разведя костер, он вдруг заметил ахеян и грубо спросил их:
— Скажите, странники, кто вы и откуда явились морскою дорогой? По делу или скитаетесь взад и вперед по морям, нанося беды народам?Испугались ахеяне, увидев циклопа и услышав его гремящий голос; но Одиссей ободрился и так ответил ему:
— Ахеяне мы и плывем из далекой Трои. Нас пригнало сюда бурей, мы сбились с пути, возвращаясь на родину. Служим мы в войске царя Агамемнона, что город великий разрушил. Побойся великого Зевса и нас бесприютных прими и на прощание дай нам подарки.
Но злобно ответил ему циклоп Полифем одноглазый:
— Ты, чужеземец, пожалуй, безумен, если думаешь, что я боюсь Зевса и прочих твоих богов. Нам, циклопам, не нужен твой Зевс и другие боги твои! Я поступлю с вами, как мне будет угодно. Скажи мне, где твой корабль, далеко или близко стоит он?
Но хитроумный Одиссей понял замысел циклопа и ответил ему:
— Бог Посейдон мой корабль уничтожил, а нам удалось спастись.
Ничего ему не ответив, схватил циклоп своими огромными руками двух спутников Одиссея и, ударив с размаху их оземь, убил. Он приготовил тотчас себе из убитых ахеян ужин и съел их вместе с костями.
Ужаснулись ахеяне, подняли руки к небу и стояли, полные скорби. А циклоп, запив свою страшную пищу молоком, беззаботно разлегся в пещере между козлов и баранов.
Тогда Одиссей, обнажив свой меч, подошел к Поли-фему и хотел было ударить его, но, вспомнив, что пещера завалена огромным камнем, он остановился и решил ждать наступления утра.
Только светать начинало, как поднялся одноглазый циклоп, развел огонь и начал доить коз и овец и снова схватил двух ахеян себе на ужасную пищу. Съев их, он выгнал стадо из темной пещеры и, уходя, завалил ее снова тяжелым камнем.
Стал тогда Одиссей думать о том, как бы ему отомстить циклопу, и вот что он, наконец, придумал. Стояла в углу пещеры палица циклопа — срубленный ствол дикой маслины, вышиной и толщиной с целую мачту; взял Одиссей ствол маслины, отрубил от нее часть длиной в три локтя и велел своим спутникам обтесать обрубок; затем он его заострил, острый конец обжег на тлеющих углях, и спрятали его ахеяне в навозе и стали тянуть жребий, кому помогать Одиссею, когда тот будет вонзать этот острый кол в глаз сонному циклопу; жребий пал на четырех самых сильных и смелых ахеян.
К вечеру вернулся циклоп к пещере и загнал в нее все свое стадо. Завалив снова вход скалой и подоив коз и овец, он схватил двух ахеян и сожрал их.
Тогда подошел к нему хитроумный Одиссей, держа в руке полную чашу вина, и сказал:
— Выпей, циклоп, человеческим мясом насытясь, золотого вина. Я его сохранил для тебя, чтоб ты оказал нам милость.
Взял циклоп чашу с вином и выпил ее до дна; понравился ему сладкий напиток, и он попросил еще.
— Налей мне еще и назови свое имя, чтобы мог я тебе приготовить богатый подарок, — сказал циклоп.
Выпив вторую чашу вина, он попросил затем третью; опьянел от вина Полифем, и молвил ему тогда Одиссей:
— Если хочешь, я назову тебе свое имя. Я называюсь Никто, так зовут меня мать и отец, и товарищи так называют.
Ответил ему циклоп:
— Знай же, Никто, что будешь ты съеден последним, вот мой подарок тебе! — и он повалился навзничь, опьянев от вина, и тотчас уснул, на земле раскинувшись.
Быстро достав из навозной кучи спрятанный кол, Одиссей со своими спутниками сунули его острием в огонь, а затем приступили к опасному делу; когда кол загорелся, они вынули его из огня и, набравшись отваги, вонзили его в глаз спящему циклопу. Затем они стали вертеть кол, как вертит своим буравом корабельный мастер, делая в толстой доске дыру.
Дико завыл людоед, и наполнилась воем пещера.
Бросились прочь от него ахеяне, но циклоп Полифем, вырвав в ярости кол из глаза, стал сзывать на помощь других циклопов, обитавших в соседних пещерах; услыхав его крик, они сбежались на помощь и, подойдя к пещере, стали спрашивать: «Зачем ты нас звал, Полифем? Что случилось с тобой? Кто похитил твоих коз и овец? Кто хочет тебя погубить?»
И ответил из темной пещеры диким голосом Полифем:
— Никто!
Закричали тогда разгневанные циклопы:
— Если никто, то почему ты так громко ревешь? Если ты болен, то зови на помощь своего отца Посейдона! — и они разошлись по пещерам.
Обрадовался Одиссей, что придумал такую удачную хитрость и, назвавшись Никто, спас себя и товарищей от верной гибели.
Ослепший циклоп тяжко стонал и, ощупав стены руками, отвалил у входа скалу, вышел из пещеры; сев у входа, он вытянул свои огромные руки, надеясь переловить всех ахеян, когда они будут выходить из пещеры. Но Одиссей придумал, как спасти себя и остальных. Он связал вместе трех крупных баранов и привязал под брюхо среднего из них одного из своих товарищей, то же сделал и с остальными. А сам, вцепившись в густую шерсть самого крупного из баранов, повис под его брюхом.
Стало вскоре светать; побежали к выходу бараны и козы, и не мог глупый циклоп угадать, кто скрывается в волнистой шерсти под брюхом баранов; а позади всех медленно шел баран, под которым висел Одиссей хитроумный. Когда этот баран проходил мимо циклопа, он ощупал его спину, но ничего не заметил.

Выбравшись счастливо из пещеры, ахеяне быстро погнали стадо к берегу моря, к своему кораблю. Радостно встретили оставшиеся на корабле своих спутников, избегнувших верной гибели. Вспоминая друзей, погибших в пещере циклопа, им хотелось заплакать от горя; но Одиссей велел немедля погрузить на корабль стадо баранов, чтоб возможно скорей выйти в море. И собрались тотчас Одиссеевы спутники, сели по своим местам и крепкими веслами вспенили темные воды морские; отплыв от берега на расстояние, на котором можно было бы слышать человеческий голос, Одиссей закричал циклопу:
— Слушай, дикий циклоп, беззащитных гостей в пещере своей ты впредь не губи и не ешь! Ты осмелился нас, чужеземцев, посетивших твой дом, зверски пожирать, но знай, что тебя покарал Зевс.
Услыхав это, разъяренный циклоп отломил от горы тяжелый утес и кинул с размаху на голос — и утес, пролетев над кораблем Одиссея, рухнул в пучину морскую так близко, что чуть было не отбил его черноострого носа; вспенилось море, поднялись волны и стремительно двинулись к берегу и потянули за собою корабль. Но длинным шестом Одиссей уперся о берег песчаный и быстро оттолкнул корабль свой от берега. Взялись дружно за весла спутники Одиссея и выплыли в море. И снова крикнул Одиссей циклопу.
— Циклоп, если кто-нибудь спросит тебя, кто лишил тебя глаза, ты ответь — Одиссей, сын Лаэрта, городов победитель и властитель Итаки!
Заревел от ярости ослепленный циклоп:
— Сбылось надо мной предсказание, что лишит Одиссей меня зрения, опоивши сладким вином. Если ты вправду сам Одиссей, то назад возвратись, я тебя одарю и стану просить Посейдона, чтоб ты скорее вернулся домой; он только один и может вернуть мне зрение, но никто из людей и никто из богов!
И ответил Одиссей ему, закричав во весь голос:
— Если бы мог я вырвать гнусную душу твою и низвергнуть в темный Аид, то сделал бы это немедля. Но пусть вернет тебе глаз твой отец Посейдон!
И, подняв руки к звездному небу, начал циклоп молиться:
— О, могучий отец Посейдон, не дай чтоб достигнул Итаки Одиссей, меня ослепивший. Дай, чтоб после многих бед и несчастий, потеряв своих спутников, на чужом корабле он вернулся б на родину и встретил там тяжелое горе!
Услышал мольбу циклопа бог Посейдон. Схватил тогда циклоп снова огромный камень, швырнул его в море с непомерною силой, и камень с шумом упал в воду так близко к кораблю, что едва не разбил корабельной кормы. Всколыхнулось море, и волны помчали корабль к острову коз. И вошел вскоре корабль Одиссея в залив, где стояли его остальные суда и где в тоске и тревоге их ждали оставшиеся спутники.
Вытащив корабль на песчаный берег, Одиссей со своими товарищами отправился на остров; собрав жирных коз и баранов Полифема, стали ахеяне делить между собой добычу, чтоб досталась каждому должная доля.
И достался Одиссею самый жирный баран, его принесли в жертву Зевсу, но он этой жертвы не принял и, отвергнув ее, стал замышлять кораблям Одиссея гибель.Принеся жертву, Одиссей и его спутники целый день ели прекрасное мясо, запивая сладким вином.
Наступил вечер, солнце померкло, и тьма наступила, и все уснули под говор волн, что бились о берег.
Но только стала подыматься из мрака пурпурная Эос, проснулся Одиссей и, разбудив своих спутников, велел им собраться на корабле и отвязать канаты. Все быстро собрались и дружно взялись за весла, и тотчас вспенились под могучими веслами темные воды моря, и поплыли ахеяне дальше, вспоминая о погибших друзьях, но радуясь в сердце, что сами спаслись от смерти.Вскоре они прибыли на остров Эолию, где обитал повелитель ветров Эол. Этот остров плавучий и окружен неприступной медной стеной, а берега подымаются гладким утесом.
Была у Эола жена Амфифея, родившая ему двенадцать детей, шесть светлых лицом дочерей и шесть могучих сыновей. Днем семья повелителя ветров Эола пирует в доме, благовонном от запаха пищи и оглашаемом звуками флейт, а ночью Эол спит с Амфифеей на покрытом коврами ложе.
Прибыв в город Эола, Одиссей со спутниками вошел в их красивый дом.
Целый месяц угощал их радушно Эол и слушал рассказ Одиссея о Трое, о славных битвах ахеян, о плавании в море, об их возвращении домой.
Обо всем просил по порядку его рассказывать любопытный Эол и слушал со вниманием рассказ Одиссея. Затем Одиссей попросил повелителя ветров Эола отпустить их домой и дать им в путь провожатых; и вот подарил им Эол сшитый из кожи быка мех, в котором были заключены буреносные ветры, по воле Зевса был Эол хозяином всех ветров, он мог их обуздывать и возбуждать; и вот этот мех Эол туго стянул серебряной нитью, чтоб не было ни малейшего дуновения ветров, и тихому ветру Зефиру — что с запада дует — он повелевал дыханием попутным провожать корабли Одиссея домой.

Девять дней и ночей плыли они и вдруг на десятые сутки издали увидали берег Итаки, и был он уже близко, и можно было различить на берегу все сторожевые огни. В это время правил рулем Одиссей, не желавший его никому доверить, чтоб скорее достигнуть любимой родины. Но, утомившись, он прилег отдохнуть и уснул. Завели на ту пору спутники Одиссея между собой беседу; они полагали, что Эол подарил на прощание Одиссею в том мехе золото и серебро.Глядя друг на друга, они говорили, что Одиссей и так уже собрал немало сокровищ в разрушенной Трое, а они трудный с ним путь совершили и должны возвращаться домой с пустыми руками; и вот им захотелось посмотреть, что находится в том, туго завязанном мехе. Но только они его развязали, как с шумом, гудением и свистом вырвались ветры на волю; поднялась буря, потемнели синие воды, и помчались корабли Одиссея в открытое море.
Крики испуганных спутников пробудили от сна Одиссея, и в отчаянии он не знал, что теперь делать. Велика была грусть Одиссея, но он покорился судьбе и сидел на палубе корабля, закутавшись в плащ, а бурные волны все дальше и дальше мчали корабль, и вот, наконец, их прибило снова к берегам острова Эолии.
Вышли на берег, набрали родниковой воды и приготовили быстро обед; подкрепившись едой и питьем, взял Одиссей с собой одного из ахеян, а также глашатая и направился в дом Эола, который сидел в это время, пируя вместе с женой и детьми; сел Одиссей на пороге, и все, увидев его, удивились и воскликнули разом,
— Ты ли это, Одиссей? Скажи, какой демон преследует тебя? Разве не сделали мы все для того, чтобы ты благополучно вернулся домой?
И ответил в смущении им Одиссей:
— Сон и безрассудные спутники погубили меня. Прошу вас, друзья, нам помочь. Я знаю, вы это можете сделать, — добавил он умоляющим голосом.
Все молчали, и ответил с гневом Эол:
— Прочь, недостойный! Тотчас мой остров покинь, ты богам ненавистен, — так он сказал, и пришлось Одиссею в слезах покинуть дом повелителя ветров Эола. И вот отплыли они от острова Эолии, но, утратив бодрость, они скоро устали от гребли и стали терять надежду на счастливый конец пути.
Плыли они целых шесть дней и ночей и прибыли, наконец, на седьмые сутки в страну лестригонов, в большой город, называемый Ламос. Заметив удобную пристань между высоких утесов, они направили в нее свои корабли и, поставив их тесными рядами и связав между собой канатами, бросили якорь. Но Одиссей, несмотря на то, что залив был удобен и море было тихое, не решился войти в эту красивую пристань и поставил свой черный корабль около устья залива и укрепил его крепким канатом под самым утесом.
Затем поднялся Одиссей на утес и стал осматривать местность; не было видно нигде ни пашен, ни быков, ни пастухов, и только кое-где над землей вдали подымался дымок.
Послал Одиссей двух самых опытных спутников и с ними глашатая, чтоб узнать, какие живут здесь люди. Вскоре они дошли до проезжей дороги, и она привела их к лесистой горе, где из родника брали воду все жившие в городе люди. Там у ручья они встретили женщину исполинского роста с кувшином на плечах, что шла к роднику за водою. Спутники Одиссея спросили у нее, кто обитает в этой стране и кто этим городом правит. Она им объяснила, что здесь живут лестригоны, а она — царская дочь, и указала им дом своего отца Антифата, царя лестригонов.

Пришли они в царский дом; был он огромной вышины, и встретили там жену царя Антифата, была она ростом с большую гору, и при виде ее они ужаснулись. Увидав маленьких людей, она тотчас велела вызвать из собрания своего мужа Антифата. Войдя в дом, громадный лестригон Антифат тотчас схватил одного из ахеян и съел его. Увидев это, двое остальных бросились в бегство и возвратились к своим кораблям. Но царь лестри-гонов поднял страшный крик и созвал весь город, и сбежались отовсюду толпы могучих великанов, не похожих на людей, — лестригонов.
Подбежав к пристани, стали они бросать огромные камни. Поднялась на кораблях страшная тревога, крик ахеян, треск рушащихся мачт и снастей; как рыб, нанизали лестригоны ахеян на копья и унесли на съедение в город. И только один корабль Одиссея, спрятанный за утесом, остался цел. Обнажил тогда Одиссей острый меч и, обрубив им крепкий канат, на котором был привязан к утесу его черный корабль, молча кивнув головою, велел своим спутникам крепче на весла налечь, чтоб гибели верной избегнуть.
Лишь одному кораблю Одиссея удалось спастись, а все остальные ахеяне погибли, и их корабли затонули. Одиссей вывел из гавани осторожно свой черный корабль, и, сокрушаясь о гибели верных товарищей и радуясь в сердце, что сами спаслись от смерти, поплыли ахеяне дальше.Вскоре они подплыли к покрытому лесом волшебному острову Эя. С давних пор на нем обитает светлокудрая сладкоречивая нимфа Цирцея, дочь Гелиоса и злого Айета сестра. Пристав к крутому берегу, они тихо вошли в гавань. Выйдя на берег, пробыли они там два дня и две ночи, утомленные и печальные сердцем.
Встала на третье утро золотая заря, и Одиссей, взяв копье и меч, взошел на высокий утес посмотреть, не заметит ли где он людей, не услышит ли чей-нибудь голос.
И вот он увидел багровый дым, подымавшийся вдали за лесом, — там находилось жилище Цирцеи. Долго не знал Одиссей, идти ли туда, где дым подымался, или вернуться назад к своему кораблю и, пообедав, отправить затем самых надежных из спутников за вестями. Решил Одиссей вернуться назад, и, подходя к кораблю, он встретил большого оленя, что, измученный зноем, шел напиться к прохладной реке. Кинул в него Одиссей боевое копье и пронзил оленя. Со стоном упал на землю красивый олень. Вынул копье Одиссей из оленя, и, сплетя из осоки веревку, он крепко связал ноги тяжелому оленю и, просунув между его ногами голову, поднял его на плечи и, опираясь на копье, пошел к своему кораблю. Придя, он бросил добычу на песок, разбудил спутников и сказал им:
— Ободритесь, друзья! Мы будем сейчас веселить себя вкусной пищей, теперь наш корабль обильно едой запасен.Поднялись товарищи Одиссея, и всех удивил огромный и тучный олень; сняв верхние одежды, они собрались на берегу нежно-туманного моря, умыли руки и стали готовить обед.Целый день до самого вечера наслаждались они вкусным оленьим мясом и сладким вином запивали; уже солнце зашло и ночь наступила, и только тогда уснули они под говор волн, ударявших о берег.
На другое утро, проснувшись, созвал Одиссей своих товарищей на совет и так им сказал:
— Друзья и верные спутники, нам надо теперь поразмыслить всем вместе, как спастись от беды и куда нам лучше направить корабль. С крутого утеса я глянул вокруг и увидел, что мы на острове, и он, как венцом, окружен морем безбрежным; из-за темного леса дым подымался, и вспомнились мне лестригоны и циклоп Полифем.
Заплакали спутники Одиссея, но не было пользы от слез и от стонов, и вот решил Одиссей разделить товарищей на два отряда; во главе одного стал Одиссей, во главе другого — мужественный Еврилох. Был брошен жребий, кому отправиться в разведку на остров, и жребий пал на смелого сердцем Еврилоха. С двадцатью двумя спутниками отправился он в путь, и вскоре за горами, в лесу, они увидали дом Цирцеи, построенный из темных тесаных камней, стоявший на широкой поляне; бродили возле дома горные львы и волки лесные, укрощенные волшебным напитком Цирцеи.Встретили звери отряд Еврилоха миролюбиво и замахали хвостами; стали ластиться к ним, как собаки, когда им пищу приносят, а были то люди, обращенные волшебницей Цирцеей в зверей.
При виде зверей в страхе подошли ахеяне к дому Цирцеи; она сидела за ткацким станком и пела. Подали голос ахеяне, и вышла к ним нимфа Цирцея, открыла блестящие двери и ласково пригласила их войти в свой дом.
Все пошли, забыв осторожность, и только один многоопытный Еврилох остался стоять у ворот, чуя что-то неладное.
Усадила Цирцея своих гостей в прекрасные кресла, предложила им сыр, смешанный с медом, ячменной мукой и крепким белым вином. В эту смесь незаметно влила Цирцея свой волшебный напиток, чтоб у ее гостей пропала память о родине милой. И только отведали ахеяне той пищи, как Цирцея быстро коснулась их своим волшебным жезлом и, обратив их в свиней, загнала тотчас в хлев; и вдруг оказался каждый из них со щетинистой кожей, с рылом свиным, и захрюкал, но сознавая, однако, себя человеком.
Заперев их в хлеве, она бросила им желудей и диких орехов.Не дождавшись возвращения своих спутников, вернулся Еврилох к кораблю с грустной вестью.
Долго не мог он от горя вымолвить слова, но, наконец, рассказал о случившемся.
Тогда взял Одиссей свой меч и лук и велел Еврилоху проводить его к дому Цирцеи. Но Еврилох стал его умолять не идти к колдунье Цирцее и посоветовал лучше искать спасения в бегстве. Одиссей не стал принуждать Еврилоха и, оставив его на корабле, отправился сам выручать товарищей.
Пройдя горный лес, он вышел к долине, лежавшей вблизи дома Цирцеи, и встретил здесь по дороге прекрасного юношу; по золотому жезлу, который был у него в руках, он узнал в нем Гермеса. Взял юноша Одиссея ласково за руку и сказал:
— Путник, остановись! Куда ты идешь, не зная здешнего края? Всех твоих товарищей обратила в свиней волшебница Цирцея; ты спешишь на помощь друзьям, но знай, что может и с тобой то же случиться, что с ними случилось. Но я дам тебе средство, чтоб избавиться от ее волшебства, и тогда ты смело ступай в жилище Цирцеи. Возьми с собой эту волшебную траву и, когда Цирцея коснется тебя своим жезлом волшебным, ты замахнись на нее острым мечом. Она испугается, а ты возьми с нее клятву, что злого замысла она против тебя замышлять не будет и вернет твоих спутников.
С этими словами вестник Гермес вырвал из земли волшебную траву и, подав ее Одиссею, вернулся на светлый Олимп. С этой волшебной травой пошел Одиссей к дому Цирцеи. Став перед дверью, он начал громко ее вызывать. Услыша его голос, она вышла и, открыв блестящие двери, ласково его пригласила войти к ней в дом.
Введя его в свои покои, она усадила его в прекрасное кресло, налила в чашу свой волшебный напиток и, замыслив злое, подсыпала в него зелья. Только выпил его Одиссей, как ударила его своим жезлом Цирцея и сказала:
— А теперь ступай и валяйся, как свинья, с другими в хлеву.
Но выхватил меч Одиссей и, подбежав к Цирцее, на нее замахнулся. Она ловко увернулась от меча и, громко вскрикнув, начала плакать и обнимать колени Одиссея:
— Кто ты, скажи мне, и откуда явился? Никто до сих пор не мог избежать моего волшебства. Не хитроумный ли ты Одиссей, о котором мне говорил Гермес, будто приплыл он сюда на черном своем корабле? Спрячь свой меч и будь в моем доме гостем желанным и мною любимым.

И ответил ей Одиссей:
— Как могу я быть гостем и другом твоим, Цирцея, если ты обратила всех моих спутников в свиней? Только тогда я готов поверить тебе, если дашь ты мне клятву, что злого замысла ты против меня не имеешь и вернешь моим товарищам снова их человеческий образ.
Поклялась ему в этом Цирцея.
Она устроила пир в честь своего гостя Одиссея и велела своим служанкам положить на кресла подушки и постлать пышные сверху ковры, а на них положить полотняные тонкие ткани.

На серебряном, искусной работы столе был поставлен хлеб в драгоценных корзинах; в большой серебряной чаше смешали воду со сладким вином и поставили на стол золотые кубки; принесла рабыня золотой таз, чтоб руки умыть Одиссею. Умывшись и надев легкий белый хитон, сел молча за стол Одиссей с недобрым предчувствием в сердце; он не прикоснулся к вкусной пище, и Цирцея тогда подошла к нему и спросила:
— Что с тобой, Одиссей, отчего ты не ешь и не пьешь? И он ей ответил:
— Цирцея, кто же станет наслаждаться вкусной едой и питьем, пока не увидит, что товарищи его спасены? Если ты хочешь, чтоб я ел твою пищу, верни товарищам прежний их вид.
И тотчас пошла Цирцея в свиной хлев и вывела их, превращенных в свиней, оттуда, помазала каждого мазью, и тотчас спала с их тела свиная щетина, и они вновь обратились в людей, но стали при этом моложе, сильней и красивей, чем прежде; и радостно протянули руки к Одиссею.
И сказала Цирцея:
— Одиссей благородный, ступай на песчаное взморье, вели втащить на берег корабль свой, а богатства свои и снасти спрячь в пещере у моря и ко мне возвращайся.
И он отправился к морю.
Увидав издалека Одиссея, спутники бросились к нему навстречу, они так обрадовались ему, будто вернулись в родную Итаку; стали его расспрашивать о товарищах и какая судьба их постигла. Затем они втащили на берег корабль и отправились вместе в жилище Цирцеи.

Целый год прожил Одиссей со своими спутниками у гостеприимной волшебницы-нимфы, и каждый день они ели прекрасное мясо и сладкое пили вино, но о родине, однако, они не забыли.
Когда немало дней и месяцев пролетело и исполнился год однажды ночью обратился Одиссей с просьбой к Цирцее, чтоб она отпустила их в родную Итаку.
__ Цирцея, исполни теперь свое обещание и на родину нас отпусти.
Ответила ему Цирцея:
— Одиссей благородный, в доме своем я тебя насильно держать не желаю. Но должен ты прежде проникнуть в область Аида, где живет Персефона, и спросить совет у Тирезия Фивского, и он скажет тебе, придется ли вам вернуться в Итаку.
Ужаснулся тогда Одиссей и спросил у Цирцеи:
— Кто же в мрачный Аид провожатым мне будет? Ведь там ни один живой человек не бывал до сих пор.
Цирцея утешила Одиссея и сказала, что провожатый ему найдется, чтоб смело он плыл, мачту поставив и парус подняв, что корабль его она передает повелителю ветра Борею.
— Переплывя Океан, — объяснила Цирцея, — ты достигнешь пологого берега, там находится ивовая роща Персефоны и весь берег окружен черными тополями. Там вытащи ты на берег корабль, а сам ступай в темную область Аида. Там шумит черная река Перифлегетон вместе с Коцитом, впадая в реку Ахерон; там ты увидишь утес, под которым сливаются реки.
Рассказала Цирцея, что надо ему вырыть под этим утесом глубокую яму и совершить возлияния мертвым, сначала медом, затем душистым вином и, наконец, вылить чистую воду и все посыпать ячменной мукой; затем надо дать обещание теням умерших принести им в жертву корову и в зажженный костер драгоценности бросить. Научила его Цирцея, как успокоить тени мертвых и узнать у прорицателя Тирезия будущее, и он укажет дорогу домой, объяснит, долог ли будет путь и будет ли счастливо его возвращение в Итаку.Когда наступило утро и встала на небе пурпурная Эос, проснулся Одиссей, и надела на него Цирцея тонкий хитон и хламиду; затем он разбудил своих спутников и сказал им:
— Время, друзья, просыпаться. Цирцея позволила вам покинуть свой остров.
Поднялись все и стали готовиться к выходу в море. Объяснил Одиссей своим спутникам, что дорога будет лежать сперва не на милую родину, а в подземное царство Аида. Такой путь указала Цирцея. Прежде чем возвратиться в Итаку, должно вопросить душу Тирезия Фивского.
Ужаснулись, услышав об этом, спутники Одиссея, упали на землю и в исступлении рвали на себе волосы, но от слез и печали не было пользы.
Стал Одиссей ободрять своих спутников, и вскоре отправились все к своему черному кораблю, и привела на берег в это время Цирцея черную овцу и черного барана, которых должен был Одиссей принести в жертву в подземном царстве.

Вот в море спустили ахеяне свой черный корабль, мачту на нем укрепили, паруса привязали, взяли черно-рунную овцу и барана и взошли на корабль. Тяжко было у всех на душе, и вскоре под ветром попутным, провожатым надежным, посланным им Цирцеей, вышли в открытое море.
Плавно шел Одиссеев корабль; весь день надувал Борей паруса, и к вечеру достигли ахеяне вод Океана и пришли, наконец, в страну киммериян, в печальную область, вечно покрытую влажным туманом; там никогда не являлось лучезарное солнце, вечная ночь окружает страну киммериян.

Прибыв в Киммерию, втащили ахеяне свой корабль на берег песчаный, взяли с собой черную овцу и черного барана и отправились берегом по течению вод Океана к тому месту, что им указала Цирцея, и вскоре они прибыли в рощу Персефоны.
Вырыл затем Одиссей, как указано было Цирцеей, мечом глубокую яму; совершил возлияния мертвым, зарезал черную овцу и черного барана над ямой, и толпой слетелись души из бездны черного Эреба, и призвал Одиссей грозного Аида и Персефону.
Но прежде всех явилась тень Эльпенора, одного из спутников Одиссея, погибшего в доме Цирцеи. Стал Эльпенор умолять Одиссея, чтобы тот по возвращении на остров Цирцеи похоронил бы его и над его могилой насыпал холм и водрузил бы на нем весло, которым при жизни он так долго тревожил морские волны. И обещал ему Одиссей выполнить его просьбу.
Явилась затем Одиссею его мать Антиклея, которую он оставил в живых, когда отправлялся в Трою. Увидав призрак матери, Одиссей заплакал и грустно стало у него на душе. Явилась, наконец, тень старца Тирезия с золотым жезлом в руке, — он узнал Одиссея и молвил:
— Сын Лаэрта, Одиссей благородный, зачем ты сошел в обитель мертвых? Отойди от ямы, не препятствуй своим мечом подойти мне к крови, тогда я смогу тебе возвестить, что будет с тобою.
Отошел Одиссей от ямы и вложил меч свой в ножны, а старец Тирезий начал тогда пророчить:
— Ты хочешь вернуться в родную Итаку, но Посейдон твой путь затруднит, он на тебя разгневан за то, что ты ослепил его сына Полифема-циклопа. Ты вернешься на родину, но испытав много бедствий и если себя и спутников ты обуздаешь. По пути твой корабль причалит к острову Тринакии, там ты увидишь тучных быков и баранов Гелиоса, и если ты их не тронешь, то счастливо вернешься в родную Итаку. Но в дом свой вернешься не скоро, спутников всех потеряв, на чужом корабле. И встретишь ты дома людей, что сватаются за твою жену Пенелопу. Но тебе удастся хитростью уничтожить ее женихов, что захватили твой дом. Затем ты должен будешь покинуть свой дом и семью и отправиться в странствие, будешь ты странствовать до тех пор, пока не встретишь людей, не знающих моря, пищи своей не солящих, не умеющих строить кораблей быстроходных. И только тогда наступит конец твоим странствиям. Принеси в жертву Посейдону быка, барана и вепря и домой возвращайся. Смерть не застигнет тебя на море, и умрешь ты спокойно в старости светлой, любимый народом. Сбудется все, что тебе предсказал я.
Поблагодарил Одиссей старца Тирезия и спросил, что надо сделать, чтобы можно было побеседовать с тенью умершей матери.
И дал Одиссей своей матери выпить жертвенной крови, как ему указал Тирезий, и мать тотчас узнала своего сына и сказала ему:
— Скажи мне, как мог ты живой спуститься в подземную область Аида? Скажи мне, идешь ли ты прямо из Трои? Был ли в родимой Итаке, видел жену и сына?
Одиссей ей ответил:
— Я не мог до сих пор возвратиться в родную землю, судьба привела меня в царство Аида, — и стал Одиссей расспрашивать мать, что делается дома, как живет его жена Пенелопа и сын его Телемах; может, она его разлюбила и вышла замуж за кого-нибудь из ахейских мужей?
Ответила мать Одиссею:
— Пенелопа по-прежнему любит тебя и ждет твоего возвращения. Она плачет целые дни и ночи, тебя вспоминая. Управляет Итакой твой сын Телемах, а отец твой Лаэрт город покинул и живет на своем винограднике. В дождливое зимнее время он вместе с рабами спит на земле у огня, ветхой укрывшись одеждой, а летом спит на винограднике, на ложе из листьев опавших. Лежит он и плачет, о тебе вспоминая, и старость его безутешна. Я умерла тоже от горя, тоскуя по тебе, мой сын Одиссей.
И вот ему захотелось обнять свою мертвую мать, он протянул к ней руки, но трижды она от него уклонилась, как тень или призрак.
— Зачем ты меня отвергаешь и к сердцу родному прижаться не дашь? — с грустью спросил ее Одиссей.
Ответила мать Одиссею:
— Персефона не хочет вводить тебя в заблуждение; такова судьба всех мертвых людей, души людские улетают, как сон. Торопись, мой сын, вернуться на светлую землю, — и сказав это, ее тень исчезла.
Затем подошли к Одиссею другие тени умерших, жены и дочери славных героев явились к нему толпой. Вдруг среди них показалась тень вождя ахеян Агамемнона. Отведав жертвенной крови и узнав Одиссея, начала тень проливать горькие слезы и сказала:
— Меня убила моя вероломная жена Клитемнестра вместе со своим другом Эгистом, как только вступил я в свой дом, вернувшись из Трои. Но ты, сын Лаэрта, не умрешь от руки жены: прекрасная Пенелопа умна и благородна.
Сказав это, тень Агамемнона исчезла.
Явилась затем тень Ахиллеса и с ним вместе тени его друга Патрокла и Аянта. Первым отведал жертвенной крови Ахиллес и, узнав своего соратника, молвил ему:
— Зачем ты здесь, Одиссей хитроумный? Какое ты дело задумал и как попал ты в темное царство Аида?
Ответил ему Одиссей, что сюда он явился, чтоб узнать у мудрого старца Тирезия, как добраться ему до родимой Итаки, и рассказал Одиссей подробно о своих странствиях и злоключениях, и спросил Ахиллеса, как живется ему в преисподней.
Ответил ему Ахиллес:
— Я лучше желал бы быть последним поденщиком на земле у самого бедного пахаря, чем властвовать здесь над тенями умерших!
Увидел затем Одиссей еще тень погибшего Миноса, который держал золотой скипетр и судил в Аиде умерших.
После Миноса явилась огромная тень Ориона, что гнал по широкому Асфодилонскому лугу зверей, которых он когда-то убил на горах неприступных.
Увидал Одиссей и Тития, сына богини Земли Геи, который своим огромнейшим телом занимал целое поле; он лежал недвижимый, и сидели у него по бокам два коршуна и клевали его печень. Видел Одиссей и Тантала, мучимого страшной пыткой — он стоял по горло в воде в озере светлом и напрасно пытался напиться воды: только он к ней наклонялся, как тотчас озеро высыхало, и стоял Тантал на его черном сухом дне. Видел Одиссей и умного Сизифа, казнимого страшною казнью: он мучился бесплодной работой, вкатывая тяжелый камень на высокую гору; но только камень достигал вершины, как тотчас выскальзывал из его рук и с грохотом вниз устремлялся; и царь Сизиф должен был снова в поту, покрытый черной пылью, браться за свою бесполезную работу.
Увидал Одиссей, наконец, тень героя Геракла, но был то лишь призрак воздушный, сам же он обитал в жилище богов, на Олимпе, как муж Зевсовой дочери Гебы; а тень Геракла стояла с натянутым луком, со стрелой на тугой тетиве, и казалось, будто хотел он ее спустить, и летали над ним мертвые с шумом, как летают хищные птицы; и была на тени Геракла чудесная златолитая перевязь, были на ней изображены львы, дикие вепри, медведи, битвы и победа над ними. Увидав Одиссея, он узнал его, но вскоре призрак Геракла исчез в темноте.Стоял Одиссей изумленный, ожидая, не явится ли кто еще из великих умерших мужей. Увидал он многих прославленных героев, видел Тезея и друга его Перифоя; но в то время явились бесчисленные толпы теней умерших, Одиссей ужаснулся и в страхе покинул мрачную расщелину и вернулся назад к своему кораблю на пустынный берег Океана.
Быстро погрузились на корабль спутники Одиссея и дружно взялись за весла. Спокойно поплыл их черный корабль по течению вод Океана, вскоре поднялся ветер попутный, и дальше они шли на парусах. Вспомнив обещание, данное Эльпенору, Одиссей вернулся назад на остров Эю; он послал своих друзей в жилище Цирцеи, чтоб они взяли оттуда тело погибшего Эльненора; в это время ахеяне разожгли костер на морском берегу, и когда было принесено тело Эльпенора, они его сожгли вместе с доспехами, а затем, похоронив его, воздвигли могильный холм и водрузили на нем весло.
Цирцея, узнав, что Одиссей возвратился из подземного царства, пришла к кораблю, принесла ахеянам хлеба, вина и мяса и сказала:
— Сегодня вы отдыхайте, а завтра утром в путь отправляйтесь. Я укажу вам дорогу.
Целый день отдыхали ахеяне и, переночевав на острове Эя, ранним утром двинулись в путь. Цирцея послала им ветер попутный, и корабль поплыл спокойно по морю.
Рассказал Одиссей своим спутникам, что ему предсказала Цирцея. Предстояло им проходить мимо острова сладкозвучных сирен; своими песнями они очаровывали всякого, кому приходилось плыть мимо их берега, и, забыв о родине, очарованные песней, мореплаватели причаливали к острову, и там ждала их гибель — целыми грудами лежали на острове кости погибших людей, увлеченных на берег песней сирен. Одиссей объяснил, что им следует держаться подальше от цветущих берегов острова сирен и только ему одному, Одиссею, — так сказала Цирцея — можно слушать их песни.

Подплывая к острову сирен, Одиссей залепил своим спутникам уши воском, а себя велел привязать к мачте, чтоб нельзя ему было броситься в море и плыть к сиренам.
Вскоре попутный ветер утих. Море стало гладкое и голубое; пришлось ахеянам спустить паруса и взяться за весла, чтоб скорей провести свой корабль мимо опасного места. Но заметили сирены мимо плывущий корабль, уселись на берегу и запели чудесную песнь о походе на Трою, призывая мореплавателей подойти к их острову и насладиться их пением.
Очарованный звуками песни, Одиссей не хотел плыть дальше; он умолял знаками своих спутников, чтобы они его отвязали, но они еще крепче привязали его к мачте и взялись дружнее за весла.
Счастливо миновали ахеяне остров сирен и вскоре увидели вдали стоящие в море утесы, с пеной и шумом о них разбивались высокие волны. Ждала Одиссеев корабль впереди большая опасность.
Уже показались перед ним высокие плавучие скалы Планкты; мимо них не могла пролететь ни одна птица, даже голуби, несущие Зевсу амброзию, разбивались об эти утесы, и все корабли погибали, разбившись об острые плавучие скалы, и только корабль аргонавтов Арго спасся однажды от гибели.
Услышав шум волн и увидев огромный водоворот, ахеяне ужаснулись, и выпали весла у них из рук, и корабль остановился.
Но Одиссей стал ободрять своих спутников, к каждому он подошел и каждому молвил бодрое слово:
— Не бойтесь беды, мы опытны в плаваньях дальних, опасность мы одолеем, как одолели циклопа в пещере. Силу удвойте, гребцы, а ты, кормчий, внимание удвой, правь на этот утес, а не то корабль наш погибнет.
Ободрились спутники Одиссея, и кормчий направил корабль к утесу, на который ему указал Одиссей, и вскоре остались опасные Планкты в стороне; но умолчал Одиссей о чудовище Скилле, жившей на этой скале. Теперь им предстояло войти в узкий пролив между двух скал; одна из них возвышается почти до самого неба, и лежат облака на острой ее вершине; ни один человек не подымался еще на нее, и была в середине скалы той пещера, в которой обитала страшная Скилла; головы этого чудовища торчали наружу; Скилла без умолку лает; у нее двенадцать лап, а на косматых ее плечах подымается шесть гибких шей, и на каждой из них — голова, а в пастях у нее по три ряда частых и острых зубов; Скилла высовывает все свои шесть голов из пещеры и шарит лапами по скале; она ловит ими дельфинов и тюленей. Напротив этой скалы находилась на расстоянии полета стрелы другая скала, но значительно ниже первой; растет на ней дикая смоковница, и под ней волнует море огромный черный водоворот Харибда, возникающий три раза в сутки; корабль, попадающий в эту Харибду, гибнет, увлекаемый в морскую пучину. Когда Харибда извергает воду, она кипит, как в огромном котле, и пена взлетает до вершины обоих утесов; а когда поглощает Харибда волны морские, открывается, точно огромный зев, морская пучина, и внизу клокочут черный песок и тина.
Вот вошел в этот страшный пролив корабль ахеян; Одиссей надел крепкие латы, взял два острых копья, но, забыв указание Цирцеи, подошел к корабельному носу, считая, что с этой стороны может скорее напасть на корабль Скилла; но чудовище из пещеры не выходило. Продвигаясь между скал и вглядываясь с ужасом в страшный водоворот Харибды, Одиссей повел сначала корабль ближе к Харибде, но, заметив, что его начинает увлекать течением, он повернул к Скилле, и незаметно они подошли к утесу, где их ожидало страшное чудовище. Вмиг Скилла схватила шестерых из ахеян, самых сильных и самых отважных. Оглянулся назад Одиссей и успел заметить, как схваченные чудовищем барахтались уже в его пастях, призывая Одиссея на помощь. У входа в пещеру Скилла тотчас всех их сожрала.
Громко зарыдал Одиссей и его спутники, но помочь товарищам было уже невозможно.
Тогда, вспенив веслами темные воды, они быстро поплыли дальше, чтоб возможно скорей выйти из пролива страшной Харибды и Скиллы.Счастливо миновали ахеяне двойную опасность и, избегнув мрачной Харибды, они подошли вскоре к острову Тринакия, где паслись стада светозарного бога Гелиоса.
Их охраняли дочери Гелиоса, прекрасные нимфы. Приближаясь к Тринакии, уже издалека, на море, услыхал Одиссей мычание быков и блеяние коз. Вспомнив о том, что его предостерегали старец Тирезий и Цирцея, он обратился к спутникам:
— Друзья, нам должно скорей миновать этот остров, на нем нас ждет большая беда.
Но это предложение огорчило усталых мореплавателей, и Еврилох ответил ему:
— Одиссей, ты слишком суров и не знаешь усталости! Мы выбились все из сил, а ты не даешь нам причалить к берегу и велишь плыть дальше. Мы могли бы высадиться на берег, приготовить ужин и отдохнуть. А ты советуешь холодной ночью плыть мимо цветущего острова в неизвестное море. Ночью бушуют ветры, они опасны кораблю. Нет, лучше давайте выйдем на берег, а завтра утром, отдохнув, отправимся дальше.
Все ахеяне были с Еврилохом согласны, и понял тогда Одиссей, что спорить напрасно, и так ответил ему:
— Ты принуждаешь меня уступить, я один противиться всем не могу. Но дайте мне клятву, что если вы встретите на острове этом, на зеленых его лугах, быков или баранов, то не станете их убивать. Ведь пищей нас обильно снабдила Цирцея.
Дали спутники Одиссею клятву, и, войдя в залив, они высадились на берег. Найдя вблизи ключевую воду, приготовили вкусный ужин. Насладившись питьем и едой, стали они вспоминать о товарищах, растерзанных Скиллой, и многие плакали в горе, но, утомленные, вскоре уснули.
Вдруг ночью, когда звезды уже стали склоняться к зениту, послал громовержец Зевс страшную бурю на море и землю. Когда встала из мрака заря, ахеяне ввели свой черный корабль под своды высокой морской пещеры; пригласил Одиссей всех своих спутников на совет и объявил им:
— Друзья, у нас на корабле есть вода, вино и большие запасы пищи. Не трогайте быков, чтоб нас не постигло несчастье. Они принадлежат Гелиосу, который все видит и слышит.
И все обещали быков тех не трогать.
Но беспрерывно весь месяц дул сильный ветер Нот, все остальные ветры в это время молчали, лишь иногда подымался ветер восточный Эвр.Ахеяне были сначала спокойны — хлеба и вина у них было довольно, и потому быков Гелиоса они не трогали. Но запас пищи у них, наконец, истощился, и пришлось им стрелять дичь и ловить в море рыбу крючками. Хотя томил их голод, однако быков Гелиоса они не трогали.
Однажды шел Одиссей один по острову и, утомившись, уснул вдали от спутников.
В это время Еврилох обратился к ним с такими словами:
— Верные спутники, слушайте, что я скажу вам: всякая смерть страшна человеку, но ужасней всего голодная смерть! Давайте выберем лучших быков в стаде Гелиоса и принесем их в жертву богам, а когда вернемся в Итаку, мы построим владыке их Гелиосу богатый храм. Если же Гелиос нам не простит, то лучше погибнуть на море, чем медленно умирать от голода.
Все согласились с Еврилохом, и, выбрав лучших быков из стада, они зарезали их. Внутренности быков они бросили в жертвенное пламя, а мясо начали жарить на вертелах, готовя себе вкусный ужин.В это время проснулся Одиссей и вышел на берег моря. Подойдя ближе к кораблю, он увидел, что совершили его спутники, и ужаснулся.
Разгневавшись, он стал их упрекать, но было уже поздно. Вдруг явилось страшное предзнаменование: кожи заколотых быков стали расползаться по земле, а жареное мясо издавало страшный рев.
Но спутники Одиссея этим не устрашились и шесть дней подряд наслаждались едой; а на седьмой — к этому времени буря уже утихла — вышли в открытое море.
Известила Гелиоса об убийстве быков его дочь нимфа Лампетия. Разгневался Гелиос на спутников Одиссея за то, что они умертвили его быков, которыми он всегда любовался, подымаясь на звездное небо или сходя со звездного неба на землю, и обратился к Зевсу с просьбой, чтобы он наказал за это ахеян: «Если ты не накажешь ахеян, я сойду в темную область Аида и буду светить умершим людям».
Ответил Зевс:
— Нет, сияй для нас и людей, живущих на земле. Я скоро разрушу корабль Одиссея.
И вот, когда ахеяне отплыли уже от острова Тринакии и находились в открытом море, Зевс наслал на корабль большую грозовую тучу, и поднялась страшная буря. Сорвались корабельные снасти, державшие мачту, она сломалась и рухнула вместе с парусами и реями на кормчего, и он был сброшен в море. И поразил Зевс корабль громовою стрелой. Раскололся корабль, и волной были сброшены все ахеяне в море и утонули в темной пучине.
Остался в живых один Одиссей, он держался, спасаясь на корабельных обломках. Быстро схватился Одиссей за сплетенный из воловьей шкуры канат, которым была прикреплена к кораблю сломанная мачта, и, связав этим канатом мачту и обломки киля, крепко вцепился в них и поплыл по беспредельному бурному морю.
И долго он носился по морю; но утих, наконец, сердитый ветер Борей; его сменил стремительный южный ветер, и, к ужасу Одиссея, он погнал его назад к Скилле и Харибде.
Всю ночь напролет гнал его южный ветер по морю, и на раннем рассвете увидел Одиссей, что его принесло волной к страшным утесам. Как раз в это время Харибда с шумом открывала морскую пучину и начинался водоворот. Одиссей ухватился за низкую ветку смоковницы, что росла на скале над самым водоворотом, и крепко, как летучая мышь, вцепившись в нее, он повис на ней и стал ожидать, пока выбросит водоворот обломки киля. Долго ждал Одиссей, но вот, наконец, выплыл киль вместе с мачтой из темной, пенящейся Харибды. Кинулся вниз Одиссей и, упав на корабельные обломки, начал изо всех сил грести руками как веслами.
Не удалось Скилле заметить плывущего Одиссея, а не то пришлось бы ему погибнуть.
Девять дней носился Одиссей по морю, но на десятый он ночью был выброшен на остров Огигию, где жила светлокудрая нимфа Калипсо. И принят был Одиссей прекрасной нимфой радушно.Семь лет пришлось прожить Одиссею на острове у прекрасной нимфы Калипсо, и он уже почти потерял надежду вернуться в родную Итаку, куда он стремился всем сердцем. Прекрасная нимфа хотела, чтобы он и не думал о возвращении на родину. Она сулила ему за это вечную молодость и бессмертие, но Одиссей не мог забыть о родной Итаке, о жене, о своем сыне, и не прельстился обещаниями Калипсо.
В это время собрались в доме Одиссея сто женихов, самых богатых и знатных юношей Итаки и соседних островов; они домогались, чтобы жена Одиссея, прекрасная Пенелопа, согласилась выйти за одного из них замуж. Они каждый день пировали в доме Одиссея, расточали его хозяйство, считая, что он давно уже погиб и никогда не вернется на родину. Им хотелось устранить сына его Телемаха от власти и избрать царем другого, одного из своих друзей. Но верная Пенелопа не хотела выходить ни за кого замуж, она любила Одиссея и все еще надеялась, что он вернется в свой дом. И решила ждать мужа.
Однажды собрались боги на вершине Олимпа, у громовержца Зевса, и во время пира стали рассуждать о судьбах людей.
Но не было среди богов Посейдона, ненавидевшего Одиссея.
Тогда Афина-Паллада решила заступиться за своего любимца Одиссея и молвила Зевсу, своему отцу:
— Сердце мое скорбит о несчастном Одиссее; он давно в разлуке с женой и сыном, на лесистом острове у дочери Атланта нимфы Калипсо; она силой держит там Одиссея и ласковыми словами и волшебством надеется заставить его позабыть о родной Итаке. Но Одиссею хочется перед смертью увидеть родной свой дом. Сжалься над ним, о Зевс!
И ответил ей Зевс:
— Об Одиссее я не забыл и желаю ему добра. Но Посейдон преследует его за то, что он ослепил циклопа. Сейчас Посейдон далеко на краю земли, у эфиопов, и мы поможем теперь Одиссею вернуться на родину. Пусть Посейдон гневается, но против воли всех нас он бессилен.
Тогда попросила Афина-Паллада у Зевса:
— Пусть расскажет Гермес о нашем решении нимфе Калипсо. А я направлюсь в Итаку и внушу мужество сыну его Телемаху; пусть он явится в песчаный Пилос и Спарту, чтоб узнать о своем отце.
И все на Олимпе согласились с Афиной-Палладой. Тотчас послал Зевс быстрого вестника своего Гермеса на остров Огигию, к нимфе Калипсо, а Афина-Паллада, надев золотые сандалии, что легко носили ее по воздуху, взяв в руку тяжелое большое копье, поспешила спуститься с вершины Олимпа в Итаку.Вестник богов Гермес привязал крылатые сандалии, на которых он мог лететь, как на крыльях, и, взяв в руки свой жезл, которым умел людей усыплять и пробуждать спящих, тотчас в путь устремился, и, достигнув Пиэрии, он к морю с эфира спустился и рыболовом крылатым помчался по волнам; легкой чайкою морскою он перелетел над пучиной, примчался на остров Огигию и явился к просторной тенистой пещере, где жила Калипсо.
Пылал в это время огонь на ее очаге, и весь остров был окутан запахом смолистого кедра и дерева жизни. Увидел Гермес прекрасную нимфу, она сидела с золотым челноком над узорною тканью и пела прекрасные песни. Вокруг пещеры росли тополи, кипарисы и ольхи, на деревьях гнездились ястребы, совы и разные длиннокрылые птицы. Плотной сетью зеленой укрыл виноградник пещеру, на ветках тяжелых висели красные гроздья; струились четыре светлых ручья, а вокруг зеленели луга, где росли фиалки и разные травы. Был изумлен красотой тех мест даже вестник богов Гермес, и вот он вошел в пещеру нимфы. Калипсо его тотчас узнала; в пещере Одиссея в это время не было, он сидел одинокий на морском берегу и плакал, вглядываясь в пустынное море.
Ласково встретила нимфа Гермеса и спросила его, зачем он прибыл на остров. Сообщил ей Гермес о воле Зевса; ужаснулась прекрасная Калипсо и сказала, что повеление Зевса исполнит. Пусть плывет Одиссей по пустынному морю, но она объявила Гермесу, что не может дать Одиссею ни корабля, ни гребцов, может дать ему только добрый совет, снабдить его хлебом, водой и вином на дорогу и послать ему ветер попутный. И тотчас Гермес удалился.
Разыскала Калипсо на морском берегу Одиссея и сказала ему, что она готова его отпустить.Она посоветовала ему нарубить деревьев, вытесать крепкие бревна, укрепить их медными скрепами и сделать на них перила; обещала ему Калипсо дать на дорогу хлеба, воды и вина, снабдить одеждой и послать ему ветер попутный.
Одиссей сначала было ей не поверил и спросил:
— Не замышляешь ли ты что-либо другое? Как я смогу переплыть на плоту бурное море?
Но Калипсо, улыбнувшись, сказала:
— Клянусь тебе водами темного Стикса, что зла я тебе не желаю. — И дала ему нимфа медный топор и бурав и повела его на край острова, где росли тополи, ольхи и сосны.
Там срубил Одиссей двадцать сосен и вытесал из них бревна; затем он их пробуравил, скрепил большими болтами, мачту поставил и сделал руль, чтобы можно было, плывя по морю, плотом управлять.
Принесла ему нимфа полотна, и сшил из него Одиссей парус, привязал его к мачте так, чтобы можно было его подымать и опускать, и эту работу он закончил в четыре дня.
На пятый день, на раннем рассвете, он с нимфой простился и на море плот свой спустил. Послала ему Калипсо ветер попутный, поднял Одиссей парус и пустился в открытое море.
Семнадцать дней носился плот по морю, и все это время глаз не смыкал Одиссей, управляя плотом и смотря на созвездия Плеяд и Медведицы в небе, и на восемнадцатый день, наконец, увидел горный берег земли феакийцев.
Возвращался в то время из страны эфиопов Посейдон и заметил плывущего вдали Одиссея.
Гневно тряхнул головой Посейдон и, взмахнув трезубцем, собрал тучи, поднял на море бурю и буйные ветры созвал отовсюду. И вмиг покрылось море грозной осенней тучей. В ужас пришел Одиссей и воскликнул:
— В сто крат счастливей меня данайцы, что пали в битве под Троей!
Как раз в это время налетела большая волна, ударила в плот, он закружился, и сильной волной сбросило Одиссея в море. Порывом ветра сорвало мачту и далеко отнесло парус в море.
Не было сил у Одиссея, чтоб выплыть наверх из-под волны — одежда, подаренная ему на прощание нимфой, стесняла его движения; напрягая последние силы, вынырнул он наверх; вспомнив про плот свой, он быстро за ним по волнам поплыл, за него ухватился; взобрался наверх и спасся от смерти.
Как северный ветер Борей носит по полю скатившийся густо репейник, так ветры носили по бурному морю беззащитный плот Одиссея, — то бросал его в сторону западный ветер, то южный, то ветер с востока.
Наконец заметила плот морская богиня Левкотея и сжалилась над несчастным Одиссеем.
Обернувшись легкокрылым нырком, взлетела она на крепко сколоченный плот и сказала:
— Бедный мой Одиссей, сбрось скорее с себя одежду, оставь свой плот и смело бросайся в волны, я дам тебе со своей головы волшебное покрывало, и ты достигнешь вплавь берегов Феакии. — Сказав это, тотчас она быстрокрылым нырком вспорхнула с плота на шумное море и скрылась в пучине морской.
Одиссей не поверил голосу Левкотеи и подумал: «Может, новую хитрость замышляет богиня, советуя мне плот свой оставить?» — и он решил оставаться на нем.
Но поднял снова волну Посейдон, высокую и тяжелую, как гора, и ударилась она о плот, и точно кучу соломы разбросал вихрь налетевший, так распались вмиг бревна плота; но поймал Одиссей одно из бревен, сел на него, снял с себя одежду и, укрыв грудь волшебным покрывалом, которое сбросил ему нырок, кинулся в волны.
Тряся взъерошенной головой, воскликнул Посейдон:
— Плавай теперь по бурному морю, пока тебя люди не примут! — и погнал своих длинногривых морских коней и умчался в Эгию, где обитал он.
Два дня и две ночи носили волны Одиссея по морю, и не раз казалось ему, что близка уже гибель; но на третий день, на рассвете, успокоилась буря, море вдруг все посветлело и стало пепельно-синим и тихим.
Поднятый кверху легкой волной, глянул вперед Одиссей и увидел невдалеке полоску земли. Как обрадовался Одиссей, завидев, наконец, берег! Он поплыл быстрей, чтоб скорей ступить на твердую землю, и он был уже от нее на таком расстоянии, что можно было бы услышать человеческий голос; но берег оказался крутой, как стена, он поднимался над морем, и, ударяясь в него, волны шумели и выли, и весь он одет был соленою пеной.
Не было там ни залива, ни мелкого места, всюду вздымались утесы и острые рифы. В ужас пришел Одиссей и подумал: «Зачем я увидел долгожданную землю, здесь море глубоко, а берег крутой и высокий!»
И подняла волна Одиссея и помчала прямо на острые рифы, но он схватился рукой за ближний утес и ждал, чтоб волна хлынула мимо, и она пробежала, но, возвратясь, сшибла его с утеса и бросила в море. Отважный Одиссей вынырнул из-под волны и поплыл в другую сторону, стараясь заметить где-нибудь берег отлогий или мелкое место.
Вдруг он, плывя, увидел перед собой устье светлой реки, что в море впадала, — там не было острых камней, берег был ровный, покрытый пестрою галькой.
Ослабели могучие руки Одиссея, сердце его устало, подгибались колени, начало пухнуть тело, он терял уже память и чувство; напрягая последние силы, он пришел на время в себя, снял с груди покрывало и бросил его в реку, впадающую в море, и вдруг он почувствовал под ногами твердую почву; но вскоре лишился чувств; снова очнувшись, бросился он на землю и от радости долго ее целовал, а затем он упал без сил на берег. Уже наступала ночь, когда Одиссей очнулся; отдохнув немного, он решил искать себе место для ночлега. Продрогнув от ночного холода и тумана, он хотел укрыться в лесу, находившемся невдалеке от реки на холме; здесь он нашел две крепко переплетенных между собой оливы; сквозь их густую листву не мог проникнуть ни холодный предутренний ветер, ни дождь, ни солнечный луч на рассвете, — так густо были переплетены ветви олив.
Собрав опавшие листья, Одиссей в них укрылся, стал согреваться и вскоре уснул, и спал он крепко и долго.

Когда утомленный от бед Одиссей отдыхал, погруженный в глубокий сон, спустилась Афина-Паллада в главный город феакиян, на остров Схерию, где лежал теперь Одиссей. Она вошла в дом их царя Алкиноя. Заботясь о скором возвращении Одиссея домой, она вошла в спальню прекрасной царевны Навсикаи и, приняв вид дочери моряка Диманта, что дружила с царевной, тихо приблизившись к ее изголовью, сказала:
— Беззаботная ты, Навсикая! Почему не подумаешь ты о чистых одеждах, ведь близится день твоей свадьбы.
Скорее проснись и ступай со своими подругами на реку мыть одежды, а я помогу вам в работе. Попроси отца, чтобы дал он тебе колесницу и мулов, и положи на нее то, что следует вымыть.
Сказав это, Афина поднялась снова на Олимп.
Проснулась на заре Навсикая, пошла к отцу и матери, рассказала им свой сон и попросила отца дать ей колесницу и мулов, чтоб ехать на реку, где она обычно мыла одежды.
Царь Алкиной велел рабам запрячь колесницу, а мать принесла для Навсикаи корзину с едой и мех, полный вина; взошла на колесницу Навсикая и, взяв в руки вожжи, отправилась в сопровождении подруг и рабынь к реке.
На берегу девушки распрягли мулов и пустили пастись их на зеленом лугу, а Навсикая вместе с подругами стала стирать одежды в устроенных там водоемах. Вымыв одежды дочиста, девушки стали их полоскать в реке, а затем разложили сушиться на солнце.
Кончив работу, девушки искупались в светлой реке и, натершись благовонным маслом, сели на зеленом лугу обедать. Потом они стали играть в мяч, и песню запела прекрасная Навсикая, что своей красотой всех затмевала. Вскоре стали они домой собираться; девушки мулов впрягли в колесницу и в корзины сложили вымытые в реке одежды. Вдруг бросила мяч высокая Навсикая в подружек, но в них не попала, и мяч, пролетев мимо, упал в шумящие волны, — так пожелала Афина.
Громко тогда закричали девушки, их крик разбудил Одиссея; он подумал, что, может быть, снова попал в область диких людей. Но, услыхав девичьи голоса, он решил, что это на лугах и нагорных вершинах нимфы играют. Он быстро поднялся, чтобы узнать, чьи голоса он там слышал, и вот осторожно он вышел из рощи. Наломав зеленых веток и прикрыв ими свое обнаженное тело, он пошел навстречу девушкам, гордый, как лев, и был он покрыт весь морским илом.Увидев его, они все разбежались в испуге по высокому берегу, и осталась только одна Навсикая — вдохнула ей мужество в сердце Афина-Паллада. И не знал Одиссей, подойти ли ему или издали обратиться за помощью к девушке. Остановившись, он издали молвил прекрасной Навсикае:
— Если ты вправду богиня, то красотой и станом похожа на Артемиду; если же ты смертная, то счастливы твои отец, мать и братья, когда ты с ними бываешь в доме или пляшешь в хороводе веселом. Выслушай меня: я отплыл с острова Огигии, и двадцать дней меня носили волны по бурному морю, и только вчера я был выброшен к вам на берег. Сжалься надо мной, прекрасная девушка, я испытал немало страданий и бед, и в этом краю я встретил тебя первую, здесь мне никто не знаком и никто не знает меня. Скажи, где дорога в город, и дай мне хоть грубый кусок полотна, чтоб укрыть обнаженное тело. И да пошлю г тебе боги мужа по сердцу, богатство и счастье в доме!
Отвечала ему Навсикая:
— Странник, я вижу, что ты человек разумный, и если ты смог достигнуть нашей земли, то тебе у нас не откажут ни в одежде, ни в пище, ни в чем другом, что несчастному страннику нужно. Я укажу тебе, где находится город и кто в нем живет объясню; это страна феакийцев, а я — дочь их царя Алкиноя.И созвала Навсикая подруг и служанок, успокоила их и велела, чтоб одели они бедного странника и накормили его.
Девушки принесли золотой фиал с благовонным маслом и предложили омыть Одиссея в реке. Но ему было стыдно стоять обнаженным перед ними, и он сам смыл с себя ил и тину морскую и, чисто обмывшись, натер себя маслом, надел чистый хитон, данный ему молодой Навсикаей; наделила Афина Одиссея молодостью, и стал он красивей и выше ростом. Он вышел из моря и сел на песке. Изумленная царевна, увидев, что он так изменился, сказала служанкам:
— Пожалуй, ему помогает кто-нибудь из богов. Ведь только что он мне казался простым человеком, а теперь подобен бессмертным богам. Как бы хотелось мне иметь такого красивого мужа! Подруги, скорей накормите его и вином угостите.
Когда Одиссей с жадностью утолил свой голод и жажду, собрала в корзины царевна Навсикая высохшие одежды, поправила упряжь у мулов и, став в колесницу, молвила Одиссею:
— Нам время уже возвращаться. Странник, вставай и следуй за нами. Я укажу тебе дом, где живет мой отец.

Но пока будем мы ехать полем, ты иди вместе с моими служанками за колесницей. Мы скоро придем в город; он обнесен высокими стенами и бойницами, и его окружает с двух сторон глубокая пристань; в городе есть торговая площадь рядом с высоким храмом, где хранятся корабельные снасти, запас парусов, канатов и гладких весел. Нам, феакийцам, луки и стрелы не нужны; мы заботимся больше о кораблях быстроходных, о мачтах и веслах. Знай, что народ наш насмешлив, и могут подумать, что я привела жениха, а поэтому ты исполни совет мой и подожди до тех пор, пока мы не прибудем к роще черных тополей, посвященной Афине-Палладе. Там протекает светлый ручей, а вблизи него в плодовом саду стоит царский дом. Ты подожди возле сада, а мы тем временем к царскому дому прибудем. Затем ты в город войди, и там тебе каждый укажет дорогу к царю Алки-ною. Когда войдешь ты в наш дом, то поспешно пройди в покои царицы; ты увидишь ее у очага, возле высокой колонны. Подойдя к царице, ты обними ей колени и проси у нее, чтоб она помогла в твоем деле. Если она согласится на это, ты скоро увидишь свою родную страну.
Сказав это, Навсикая погнала мулов.
Вслед за колесницей пошел Одиссей со служанками вместе. Уже заходило солнце, когда они дошли до тополевой рощи Афины. Здесь Одиссей остановился и стал просить богиню, чтоб она помогла ему в его деле.

Когда Навсикая подъехала к царскому дому, Одиссей встал и отправился в город. Окружила Афина-Паллада беззащитного странника темным облаком, чтоб его никто не заметил, и когда он вошел в прекрасный город, она встретила его в образе феакийской девушки, идущей с кувшином воды.
Спросил у нее Одиссей:
— Не можешь ли ты указать мне, где живет царь Алкиной? Я — чужеземец, в этом городе я никого не знаю.
И девушка ответила ему:
— Иди за мной в глубоком молчании, не смотри на встречных людей и не спрашивай у них ни о чем. Наш народ чужеземцев не любит.
Пошел Одиссей вслед за девушкой, и никто из феа-кийцев его не заметил.
Изумился Одиссей, увидав вокруг города крепкие неприступные стены, красивые пристани, множество кораблей и большую народную площадь.
Подойдя к царскому дому, девушка тихо сказала:
— Вот дом царя Алкиноя, войди в него и ничего не бойся — смелому все удается. Там ты увидишь пирующих феакийских знатных мужей, но ты отыщи царицу Арету, ее уважают и муж, и дети, и весь народ. Она — добрая и умная и часто разрешает трудные споры феакийцев. Если Арета примет тебя благосклонно, ты скоро вернешься домой.
Сказав это, девушка скрылась. Вскоре подошел Одиссей к царскому дому, который сиял весь, как солнце или луна. Его медные стены были увенчаны карнизом, все двери были литые из чистого золота, притолоки были серебряные, а пороги сделаны из меди. У дверей находились два литых из золота и серебра пса искусной работы Гефеста.
У стен стояли красивые скамьи, покрытые чудесными коврами, вытканными руками рабынь.
Покои были украшены золотыми статуями отроков со светильниками в руках. В доме Алкиноя жило пятьдесят рабынь; одни мололи ручными жерновами пшеницу, другие сучили нити и ткали полотна, и ткани были тонкие и плотные — через них не могло бы протечь и масло.
За обширным двором царя был большой сад, окруженный каменной стеной, и росли в том саду яблони, груши, маслины, смоковницы и гранаты. Зимой и летом росли на деревьях плоды и веял теплый Зефир. Был в конце сада большой виноградник, а между ним и садом находился цветник, там протекали два ручья, один около царского дома, а другой вокруг сада, и феакийцы брали оттуда воду.
Долго любовался Одиссей красотой Алкиноева дома и наконец смело вошел он в покои, где увидел пирующих феакийских старейшин. Скрытый облаком, подошел Одиссей, не замеченный никем, прямо к царице Арете, обнял ее колени — и вдруг исчезло темное облако, и все смолкли, увидав перед собой могучего мужа.
Одиссей обратился к Арете с такими словами:
— Дочь благородного Рексенора, царица Арета! С мольбой обнимаю твои колени и прошу тебя, и царя, и всех феакийцев, чтобы вы оказали мне помощь. Уже давно я скитаюсь по морям в разлуке с родными. Да пошлют вам боги долгую жизнь и счастье, если вы поможете мне снова вернуться на родину!
Так сказал Одиссей, подошел к пылавшему очагу и сел у огня на пепле.
Долго феакийцы молчали, и наконец разумный старик Эхеней обратился к царю:
— Царь Алкиной, не подобает, чтоб просящий о помощи странник сидел перед нами на пепле. Пригласи его сесть рядом с нами. Вели подать ему чашу вина, и пусть принесут ему пищу.
Подошел Алкиной к Одиссею, взял его за руку и усадил на украшенный стул рядом с собою, повелев сыну уступить свое место гостю.
Когда Одиссей поел, все выпили в честь Зевса, покровителя странников, и предложил тогда Алкиной мужам феакийским собраться на следующий день на пир в честь гостя; и обещали Одиссею феакийцы, что помогут ему возвратиться на родину, а затем разошлись по домам. Царь Алкиной остался с Аретой в зале. Увидала она на Одиссее одежду, которую ткала сама вместе с рабынями, и спросила гостя:
— Странник, скажи мне, кто ты? Из какой ты страны явился? Кто дал тебе эту одежду? Ты говорил, что буря выбросила тебя к нам на берег.
И рассказал Одиссей Арете подробно о своем кораблекрушении, все, как было, о жизни своей на острове у нимфы Калипсо, о своем последнем несчастном плавании и, наконец, о том, как встретил он на морском берегу девушек, мывших одежды, и что дала ему Навсикая мантию и хитон.
Речь хитроумного Одиссея понравилась Алкиною и Арете, и он сказал, что за такого храброго мужа он отдал бы дочь свою замуж.— Но мы задерживать здесь тебя против воли не будем, — сказал Алкиной. — Завтра же к вечеру я устрою тебе отъезд; и как бы далеко ни находилась твоя родина, ты завтра узнаешь, как наши корабли быстроходны и как молодые гребцы феакийцы ловко владеют веслом.
Весело стало тогда на сердце у Одиссея; он поблагодарил гостеприимного Алкиноя, и долго еще они беседовали между собой о многом.
Тем временем Арета велела рабыням приготовить гостю постель, и вскоре Одиссей уснул на мягком ложе в гостеприимном Алкиноевом доме.
Когда встала из мрака багряная Эос, проснулся царь Алкиной; рано на рассвете встал и Одиссей, и повел царь своего гостя на площадь, и они сели неподалеку от гавани, где находились феакийские корабли. В это время Афина-Паллада, приняв вид глашатая, ходила по улицам города, созывая всех феакийских граждан на собрание. Вскоре наполнилась площадь народом, и сели все по местам. С удивлением смотрели феакийцы на Одиссея, — красотой наделила его Афина, стал он моложе и выше ростом, и сделала это богиня для того, чтоб расположить к нему феакийских граждан.
Поднялся царь Алкиной и, рассказав народу о знатном госте, стал просить помочь ему вернуться на родину; просил Алкиной снарядить корабль и дать пятьдесят два смелых молодых гребца. Он пригласил гребцов и старейшин к себе на пир и велел позвать певца Демодока, чтоб он усладил собравшихся пением.
Были выбраны лучшие мореплаватели, и они отправились на пристань и начали снаряжать корабль и вскоре приготовили его к отплытию. Собрались приглашенные на пир в дом Алкиноя. Были зарезаны два жирных быка, восемь свиней и двенадцать овец; глашатай ввел в дом слепого певца Демодока. Насладившись вином и едою, стали гости слушать песню слепого певца о походе Одиссея и Ахиллеса на Трою.
Услышав свое имя, Одиссей закрыл голову мантией, чтоб никто не заметил, как он прослезился. И никто не заметил слез Одиссея, кроме Алкиноя, сидевшего рядом с ним. Когда кончился пир, все вышли из дома на площадь, чтоб показать гостю свое искусство в играх. Выступили феакийские юноши, опытные в метании диска, бросании копья, в борьбе, в беге и в кулачном бою.
Когда закончились игры, сын царя Лаодам, один из самых красивых юношей Феакии, обратился к друзьям:
— Не спросить ли нам у нашего гостя, в каких он играх искусен?
Все согласились, и он обратился к Одиссею:
— Прими и ты, чужеземец, участие в играх и силу свою покажи, ведь скоро тебе покидать наш город, корабль стоит готовый к отплытию, и гребцы готовы уже отправиться в путь.
Ответил им Одиссей:
— Мне сейчас не до игр, на душе моей горе; много я бед испытал, и теперь я сижу, дожидаясь, чтобы скорее домой возвратиться.
Но с усмешкой ответил ему молодой Эвриал-феакиец:
— Странник, я вижу, что ты не похож на героя. Ты скорее похож на купца, что, нагрузив свои корабли товаром, прибылей ждет от торговли.
Мрачно глянул на него Одиссей исподлобья и ответил:
— Ты, юноша, слово обидное молвил. Я вижу, ты не похож на того, кто одарен красотой и мудростью вместе. Правда, не всякий обладает видом красивым и умом заодно и могуществом слова; бывает, что один по наружному виду недостоин внимания, но зато одарен он прелестью речи искусной, и радостно видеть его на собрании, говорящего с мужеством твердым; а иной отмечен красотою лица, но лишен прелести слова, — так вот и ты — красив и силен, но лишен здравого смысла. Ты дерзкою речью меня возмутил; но знай, что в юности был я одним из первых бойцов в состязаниях и крепкие мышцы мне верно служили. А теперь после бед и лишений, испытанных мной, убавились силы мои, но и сейчас я, однако, готов вступить в состязание!
Одиссей поднялся с места и, мантии с плеч не спуская, взял камень, что был тяжелее и больше всех дисков, брошенных феакийскими юношами, и, напрягши свою жилистую руку, он с размаху метнул его вдаль, и камень с шумом разрезал воздух, и все феакийцы в страхе нагнули головы.
Камень упал дальше всех брошенных дисков; и отметили знаком то место.
— Юноши, а теперь вы добросьте до этого камня, — весело сказал Одиссей, — а после вас я брошу диск, и, может быть, он упадет не ближе ваших, а может — и дальше. Затем я, оскорбленный, вас всех вызываю на бой рукопашный, на бег и борьбу. Со всеми готов я сразиться, кроме одного Лаодама, ибо я — его гость и могу ли поднять я руку на друга? Кто ж с дружелюбным хозяином выйдет на бой? Знайте, что я луком владею своболно, и только один Филоктет меня побеждал; но может случиться, что кто-нибудь из феакийцев в беге меня победит: борьба с волнами и голод меня изнурили.
Все молчали, и ответил тогда Алкиной Одиссею:
— Странник, знаю, словом своим ты нас обидеть не хочешь, ты доказал свою силу; но хочется нам, чтобы ты, возвратясь на родину, мог рассказать про наше искусство в музыке, пении и плясках. Мы не очень сильны в кулачном бою и борьбе, но опытны в беге и первые мы мореходы. Пригласите сюда плясунов! Юноши, выходите и начинайте пляску, пусть заиграет на лире певец Демодок!
Принесли слепому певцу лиру, и он запел веселую песню, а юноши начали пляску; велел Алкиной Лаодаму начать танец вдвоем с юношей Галионтом. Приготовили место для пляски, и вышли на поле судьи. Взяв разноцветный мяч, юноши выступили на середину; бросил мяч высоко Лаодам, и с разбегу поймал его на лету Галионт, не коснувшись ногами земли.

Закончив игру, они стали быстро плясать, еле касаясь ногами земли, а юноши, стоявшие рядом, топали в такт ногами под песню, и от топота ног гремела вся площадь.
С наслаждением глядел Одиссей на чудесную пляску, на легкость и стройность загорелых, упругих мелькающих ног, и, обернувшись, он сказал Алкиною:
— Царь Алкиной, ты прав: в плясках и в пении никто с вами справиться не может, таких плясунов я нигде не видал на свете.
Алкиной похвалой был доволен и сказал феакийским вождям:
— Наш гость, вижу я, одарен высоким умом и вкусом. Давайте ему поднесем подарки; пусть каждый из феакийских вождей подарит ему хитон, мантию и золото в слитках, а ты, Эвриал, с ним помирись и тоже его одари на прощание.
Все были с Алкиноем согласны, и каждый тотчас послал гонца за подарками, а Эвриал снял свой меч, окованный серебром, с ножнами из слоновой кости, и, поднеся его Одиссею, сказал:
— Если у меня с языка сорвалось дерзкое слово, пусть ветер его унесет и развеет. Желаю тебе после долгой разлуки поскорее увидеть отчизну!
Поблагодарил его Одиссей и принял от Эвриала подарок.
Солнце уже зашло, и вот принесли Одиссею богатые дары, и все отправились в дом Алкиноя; здесь уложила царица Арета подарки в большой драгоценный ларец, а Одиссей перевязал его заветным узлом, как научила его Цирцея.

Омывшись, Одиссей вышел к пирующим феакийцам. Здесь встретил он у колонны прекрасную Навсикаю, что пришла с гостем проститься. Она приветствовала его и сказала:
— Когда ты вернешься на родину, не забудь вспомнить меня, которой ты обязан спасением.
Ответил ей Одиссей:
— О, Навсикая, если мне суждено снова увидеть отчизну, я буду помнить тебя всю свою жизнь и чтить, как богиню, ведь жизнью я обязан тебе!
На вечернем пиру сидел Одиссей рядом с царем Алкиноем, и слушали гости певца Демодока и пили вино.
Отрезал Одиссей лучшую часть мяса дикого вепря, что лежало у него на тарелке, и, подозвав глашатая, молвил:
— Отнеси эту лучшую часть певцу Демодоку, я этим хотел бы его почтить; всем людям на свете милы певцы, их научила пению Муза, которая любит благородное племя певцов.
Демодок с благодарностью принял почетный дар знатного гостя, и когда все насытились пищей, Одиссей обратился к нему:
— Тебя, Демодок, я ставлю выше всех людей. Ты удивительно верно поешь о походе ахеян на Трою, о том, что совершили они и какие беды они испытали. Можно подумать, что ты сам был участник сражений или свидетель боев. Спой же нам песню о деревянном коне, которого построил Эпей, и о том, как вел Одиссей воинов в город.
Запел Демодок, и все слушали его с великим вниманием; Одиссей был растроган, и у него на глазах показались слезы. Только один Алкиной, сидевший с ним рядом, заметил слезы его и тяжелые вздохи; он попросил умолкнуть певца и спросил Одиссея:— Странник, скажи нам, как твое имя? Откуда ты родом? Нам надо об этом знать, чтоб на родину тебя отвезти. Скажи только название страны, и наши быстроходные корабли перенесут тебя через море и благополучно доставят туда, куда ты укажешь. Расскажи нам, где ты скитался, в каких городах и странах ты побывал, каких видел людей и почему ты плачешь, слушая песнь о походе на Трою?
Ответил ему Одиссей:
— Мне радостно слушать песнь Демодока; нет ничего отрадней, как слушать прекрасную песнь на пиру и сидеть за столом, уставленным богатой едой и чашами с душистым вином. Ты хочешь узнать мое имя? Я — Одиссей, сын Лаэрта. Моя родина — светлая Итака с лесистой горой Нерионом, что видна далеко с моря. Она со всех сторон омывается морем, это остров скалистый, но он кормит отважных людей. Я не знаю страны прекрасней Итаки. Напрасно Калипсо и Цирцея хотели, чтобы я позабыл о родимой Итаке, — так ответил ему Одиссей и начал рассказывать долгую и чудную повесть о скитаниях своих, начиная от самого отплытия из разрушенной Трои и до прибытия на берег гостеприимной Феакии.
Жадно слушали все в изумлении целую ночь чудесный рассказ Одиссея, и только когда начинало светать, гости разошлись по домам.

Отнесли на утро феакийцы свои подарки на корабль и дали Одиссею еще золотые сосуды, котлы и треножники; укладывал их на корабль сам царь Алкиной.
Послушав его совета, Одиссей отложил свой отъезд до вечера, и все снова собрались на пир в царском доме и пробыли там до вечера. Во время пира Одиссей часто посматривал на солнце, ожидая с таким же нетерпением вечера, как усталый пахарь, весь день ходивший за плугом по полю.
Когда солнце стало уже спускаться на море, Одиссей обратился к Арете, Алкиною и феакийским старейшинам:
— Теперь я прошу снарядить меня в путь. Все готово к отплытию, мне время уже домой возвращаться. Будьте счастливы все, и пусть не коснется вас горе!
Наполнил виночерпий кратеры и чаши розовым сладким вином и подал гостям их. Встал Одиссей и поднес чашу Арете:
— Счастлива будь, царица Арета, — сказал он, — и живи, пока старость и смерть не придут в назначенное для каждого время.
Дружески попрощавшись со всеми, Одиссей вышел из царского дома и направился к кораблю.
Провожал Одиссея глашатай, а три служанки царицы Ареты несли большой ларец с подарками, запас еды и вина на дорогу. Гребцы уложили все это на корабль, затем разостлали на палубе широкий мягкий ковер, и молча взошел Одиссей на корабль и лег на ковре. Гребцы, отвязав корабль от причального камня, дружно взялись за весла; вскоре крепко уснул Одиссей, забыв все страдания и беды, а корабль быстро мчался по морю, точно по полю четверка коней, непрестанно гонимых бичом, что касаются еле земли, — так несся корабль, рассекая темные воды, подгоняемый сильной волной, по шумному морю, вперед к берегам родимой Итаки; и быстрый сокол в пути его не догнал бы.
Спал Одиссей беззаботным сном всю дорогу, пока на востоке не встала звезда, предвестница утра.
Но вот путь свой окончив, корабль достиг, наконец, берегов Итаки и вошел в спокойный залив, посвященный старцу морскому Форку; залив окружен был отрогами гор, что спускались зубчатыми скалами в море. На самой вершине залива росла священная олива, а рядом был грот, посвященный прекрасным наядам; много в том гроте было чаш и больших кувшинов, в которых гнездились пчелы; стояли там длинные каменные столы, за которыми, сидя, ткали пурпурные ткани наяды; там родник протекал светлой студеной воды. В гроте было два входа, — один, обращенный на север, для людей, а другой, обращенный на юг, был открыт для бессмертных; и к этому входу направили гребцы свой корабль, и он врезался в берег. Осторожно перенесли феакийцы спящего Одиссея на ковре на песчаный берег и положили по внушению Афины драгоценный ларец и подарки у тенистой оливы, от дороги подальше, чтоб никто их не похитил.
Затем феакийские гребцы сели снова на корабль и пустились в обратный путь.
Но разгневался Посейдон на феакийцев за то, что они помогли Одиссею вернуться в Итаку, и обратил их корабль, когда он уже подплывал к Схерии, в скалу, и ударом руки он прижал ее к дну морскому, — и окаменевший корабль заградил, подобно скале, вход в феакийскую пристань.
Изумились собравшиеся на берегу феакийцы, видя, что корабль не движется дальше. И воскликнул царь Алкиной:
— Горе нам! Должно быть, разгневался на нас Посейдон, — и принесли тогда феакийцы большую жертву морскому богу.
Проснулся Одиссей от глубокого сна, кругом огляделся и не узнал своей родины, — так долго он не видел ее; все было покрыто густым туманом, и во мгле не мог он узнать, где находится родной его дом. Все показалось Одиссею вчуже; он не узнавал ни залива между утесами, ни гор, ни деревьев, ни дорог. Он встал, оглянулся вокруг и в печали, волнуясь, воскликнул:
— Горе мне! Горе! В какую страну я попал? Какие живут здесь люди? Куда мне идти? Зачем я не остался у феакийцев? Но и они меня обманули, обещав доставить в Итаку, а бросили на неведомый берег! — и он пошел осмотреть окрестности.
Глядя на туманное море, грустный бродил Одиссей по его берегам. У тенистой оливы он увидел свои богатства.
Вдруг к нему подошла Афина, приняв вид молодого пастуха, держащего копье в руке. Обрадовался Одиссей, увидев юношу, и спросил его, в какую страну он попал.
Ответил ему пастух:
— Ты, чужеземец, должно быть, издалека, если не знаешь названия этой земли; она всем людям известна, и хотя сурова она и покрыта горами, но богата виноградниками и пшеницей. В ней много прекрасных пастбищ для коз и быков, много лесов и светлых источников; имя Итаки должно быть известно и в Трое.
Радостно забилось сердце у Одиссея, когда он услышал имя родной страны. Но, боясь, чтобы его не узнали, он выдал себя за жителя острова Крита и выдумал целую повесть о том, как попал он случайно в Итаку. Он рассказал, что бежал из Крита и на корабле финикиян попал в Пилос, затем в Элиду; сбившись с пути, он прибыл в Сидонию и будто оттуда явился в Итаку. Улыбнулась Афина и, обратившись в красивую девушку, погладила Одиссея нежной рукой по щеке и сказала:
— Ты по-прежнему хитрый и скрытный и рассказывать всякие вымыслы мастер, и тот, кто тебя захотел бы перехитрить, должен быть слишком хитрым и ловким. Как же ты не узнал Афины, охранявшей тебя во время всех твоих странствий? Я явилась тебе помочь, спрятать твои богатства и предупредить, какие тебя ждут бедствия дома. Смело иди им навстречу, но смотри — никому не называй своего имени, чтобы никто не знал о твоем возвращении, и никого ни о чем не расспрашивай. Спросил Одиссей:
— Умоляю тебя, скажи мне, это и вправду моя родина Итака?
Ответила, улыбаясь, ему Афина:
— Взгляни — вот пристань, посвященная Форку, а вон на вершине утеса — олива, вот — грот, где обитают наяды, а вон — и гора Нерион, покрытая лесом.
И вмиг рассеялся туман, и предстала перед Одиссеем его Итака. И бросился герой целовать родную, милую землю.
Спрятал Одиссей свои богатства в гроте наяд, завалила вход в него камнем Афина; сели они затем под тенью священной оливы и стали вместе обсуждать, как уничтожить женихов Пенелопы, что дерзко и самовластно хозяйничают в его доме и разоряют хозяйство, между тем как верная его Пенелопа в слезах и печали ждет-не дождется возвращения мужа.
И сказал Одиссей:
— Если бы ты не рассказала мне об этом, меня ожидала бы дома страшная участь, какая постигла Агамемнона, сына Атрея. Помоги мне и дай совет, как погубить женихов Пенелопы.
— Будь спокоен, — ответила ему Афина-Паллада, — я тебе помогу. Я изменю твой вид, сделаю тебя бедным и дряхлым нищим, чтоб никто тебя не узнал; затем ты пойдешь к своему свинопасу Эвмею, который любит тебя и предан твоему дому. Ты найдешь его возле утеса Ко-ракса, близ голубого источника Аретузы, там он пасет свое стадо. Ты должен остаться у Эвмея; от него ты узнаешь, что происходит в твоем доме, я же направлюсь в Спарту и вызову оттуда к тебе твоего сына Телемаха, который отправился к царю Менелаю узнать о твоей судьбе.— Зачем же ты, зная обо всем, не сказала ему обо мне правды? — воскликнул Одиссей. — Ведь, скитаясь по бурному морю, он оставил во власти грабителей дом!
— Не беспокойся об этом, — ответила Афина, — я сама его проводила в Спарту, чтобы там он прославил себя; он живет спокойно в доме Менелая. Правда, женихи Пенелопы собираются его убить и подстерегают его на обратном пути в Итаку, но я им сделать того не позволю, и прежде чем это случится, они сами погибнут.
Так сказала Афина и, коснувшись Одиссея жезлом, обратила его в старика, покрытого рубищем нищего. Вдруг исчезли на его голове золотисто-темные волосы, тело стало дряхлым, кожа на нем сухой и морщинистой; его сияющие глаза потускнели и покрылись струпьями, а на плечах вместо мантии повисли жалкие лохмотья, грязные и почерневшие от дыма.
Дав ему в руки посох и покрытую заплатами котомку, Афина исчезла и направилась в Спарту, а Одиссей пошел к жилищу свинопаса Эвмея.По горной лесной тропе шел Одиссей, направляясь к хижине своего верного пастуха Эвмея. Был на горе построен свинопасом из больших темных камней широкий загон для свиней; Эвмей вокруг него сделал ограду из кольев и обсадил его терном. Было в том загоне двенадцать хлевов, и в каждом помещалось по пятидесяти свиней, а кабаны помещались отдельно. И должен был Эвмей каждый день посылать в город по жирному кабану к столу женихов Пенелопы. Сторожили свиное стадо четыре больших собаки, похожие на волков.
Когда Одиссей подходил к свиному загону, Эвмей сидел в это время у хижины и вырезывал из воловьей кожи подошву.
Собаки, увидев Одиссея, бросились на него с громким лаем; испуганный нищий выронил посох и присел на землю.
Но выбежал пастух, крикнул на собак и отогнал их камнями.
— Опоздай я немного, тебя бы, старик, они разорвали, — обратился к нищему страннику Эвмей, — и у меня на душе стало б еще печальней. Войди, странник, ко мне в хижину, подкрепись едой и вином, расскажи мне, откуда идешь и почему у тебя такой несчастный вид, — сказал свинопас, ввел странника в хижину и посадил его на кучу свежих веток, покрытых шкурой серны.
Одиссей обрадовался радушному приему, он поблагодарил свинопаса, и тот ответил ему:
__ Всякого странника надо встречать с приветом, даже самого бедного. Многого дать я тебе не могу, я — раб и сам владею немногим. Если бы мой хозяин находился дома, я жил бы счастливо, у меня были бы жена и дом и мне было бы чем тебя угостить. Но, должно быть, мой хозяин погиб, уйдя воевать против Трои. Будь проклят весь род Елены, из-за которой погибло столько отважных героев!
Сказав это, Эвмей направился в свиной хлев, выбрал двух поросят и зарезал их; зажарив на вертеле, он их посыпал мукой и подал нищему страннику. Налил Эвмей в деревянную чашу вина и поставил ее перед гостем; сев напротив него, он сказал:
— Странник, отведай этого мяса, — жирных свиней поедают наглые женихи моей госпожи. Должно быть, они знают о гибели моего хозяина и сватаются за нее, но не так, как должно, а расхищают хозяйство моего господина и по целым дням пьянствуют в доме. Каждый день для них убивают много скота; а было у моего господина двенадцать стад быков и столько же стад овец, коз и свиней, — и рассказал свинопас нищему страннику подробно о хозяйстве своего господина.
Молча сидел Одиссей за едой; слушая рассказ Эвмея, он обдумывал в это время, как ему уничтожить наглых женихов, пирующих у него в доме.
Выпив вина, он обратился с вопросом к пастуху Эвмею:
— Скажи мне, кто же этот могучий муж — твой хозяин, о котором ты рассказывал мне, назови мне его; я странствовал много и, может быть, где-нибудь я его и встречал.
Но Эвмей грустно покачал головой и ответил:
— Должно быть, давно уж погиб Одиссей, и хищные птицы его труп растерзали, или рыбы морские сожрали его, или где-нибудь, засыпанные зыбучим песком, гниют его кости. Никогда уж мне не найти лучшего господина, добрый он был и ласковый с нами.
Ответил ему Одиссей:
— Клянусь тебе Зевсом и семьей Одиссея, что он жив и скоро вернется домой, в этом году, а может быть, даже и в этом месяце, и отомстит женихам, разоряющим дом и оскорбляющим его жену и сына.
Но Эвмей ему не поверил:
— Нет уж, видно, никогда не придется ему вернуться на родину. Допивай, странник, вино и давай побеседуем лучше о чем-нибудь другом; расскажи мне, откуда ты родом и как ты попал к нам в Итаку.
И хитроумный Одиссей, обещав ему рассказать о себе всю правду, объяснил свинопасу, что будто родился он на острове Крите в семье одного богатого человека и что мать у него была рабыней. После смерти отца сыновья поделили между собой наследство, и по жребию ему достался самый небольшой участок земли и дом для жилья; что женился он будто на богатой невесте; предпочитая военное дело тихой семейной жизни, он участвовал во многих сражениях, был в походе на Трою, и девять лет воевал он у ее стен; затем он вернулся, плавал в Египет; случайно попал на корабле в Ливию; по пути потерпел кораблекрушение и, привязанный к мачте, был волной принесен на берег, в страну феспротов, и здесь впервые услыхал о судьбе Одиссея, который незадолго до того побывал в этой стране, возвращаясь в родную Итаку. Будто из страны феспротов отправился он в Додону узнать у оракула о своем возвращении домой, и ему пришлось быть проданным в рабство; но он бежал и теперь скитается в рубище нищего по Итаке.
Выслушав подробный рассказ Одиссея, пастух пожалел нищего странника, но его рассказу он не поверил:
— Нет, я не верю россказням о царе Одиссее с тех пор, как меня обманул один этолиец-бродяга, уверявший, что будто он видел Одиссея однажды на Крите, когда тот чинил свои корабли, потерпевшие бурю. Этолиец-бродяга меня обманул, сказав, что Одиссей вернется в Итаку осенью. Ты баснями об Одиссее мне угождать не старайся, и без этого будешь ты принят гостеприимно, нищих странников я жалею.
Уже наступил вечер, вернулись пастухи со своими стадами и загнали свиней в хлевы. Тогда Эвмей велел выбрать лучшего барана и принести его в жертву в честь гостя.
Насытившись пищей, все стали собираться ко сну.
Наступила ночь, поднялся холодный ветер, и начал идти сильный дождь. Одиссей дрожал от холода в своем ветхом рубище, и чтоб испытать Эвмея, не уступит ли он ему свою единственную теплую одежду, стал рассказывать пастухам следующую историю:
— Послушайте, что я хочу рассказать вам, вино мне язык развязало, оно даже самого умного заставляет громко петь или плакать, и часто оно заставляет лишнее вымолвить слово. Как бы хотелось мне снова быть молодым и сильным, каким был прежде, когда сражался под Троей! Однажды были в засаде с отрядом, Одиссей, Менелай и я; пришлось нам засесть в болоте, а наступила холодная ночь; дул с севера ветер, шел снег, наши щиты от мороза обледенели, все лежали, закутавшись в теплые плащи, прикрываясь от ветра щитами. У меня же теплого плаща не было; тогда перед рассветом я сказал лежавшему рядом со мной Одиссею:
— Одиссей благородный, мне холодно, я продрог до костей, на мне один лишь хитон. — И хитроумный Одиссей мне шепнул в ответ: «Тише, чтоб никто из ахеян нас не услышал». Затем он обратился к своим товарищам: «Снился мне сон, будто мы зашли далеко от наших кораблей; пусть кто-нибудь сходит к Агамемнону и попросит прислать нам подкрепление».
Тогда один из воинов поднялся, сбросил с себя теплый плащ, быстро направился к кораблям, я же укутался в него и сладко проспал до утра. Если бы я был теперь так же молод, как прежде, то, наверно, твои пастухи уступили бы мне плащ свой охотно.
— Хороша твоя басня, старик, — ответил на это Эвмей, — ты не встретишь у нас отказа ни в одежде, ни в пище; но завтра придется тебе снова одеться в свои лохмотья, ибо лишних плащей у нас нет, мы одеждой здесь не богаты, — и он начал ему готовить постель у костра, разложив теплую овчину и козью шкуру. Лег Одиссей, и укутал его Эвмей своим теплым шерстяным плащом. Пастухи улеглись рядом с Одиссеем, а Эвмей, укрывшись грубым косматым плащом и взяв с собой меч, отправился к свиному загону и, усевшись за уступом скалы, стал сторожить свиней.Радовался в душе Одиссей, глядя на то, как Эвмей ему, и далекому, верен остался.Подвязала Афина-Паллада к ногам золотые крылатые сандалии и, взяв в руку большое копье, спустилась в Спарту, чтобы напомнить Телемаху о милой Итаке и сказать, что пора возвращаться в отцовский дом. Явилась Афина в дом Менелая в то время, когда Телемах спал вместе со своим спутником, юношей Пизистратом, сыном Нестора. Безмятежен был сон Пизистрата, но беспокойно спал сын Одиссея, все в полусне вспоминая с тревогой о милом отце.
Подошла к нему тихо Афина-Паллада и молвила так:
— Сын Одиссея, напрасно ты остаешься так долго на чужбине, бросив дом своего отца, ведь дерзкие женихи грабят твое добро, — и она рассказала Телемаху, что отец и братья Пенелопы принуждают ее выйти замуж за Эвримаха, который превзошел всех женихов богатством своих подарков. — Телемах, проси Менелая, чтобы он скорее устроил твой отъезд. — Затем предупредила его Афина, чтобы он не плыл проливом между Итакой и островом Замом. — Там подстерегают тебя женихи, чтоб убить, когда ты будешь возвращаться домой, — говорила она ему. — Плыви только ночью и держись от острова в отдалении, а подойдя к Итаке, отправь свой корабль с гребцами в городскую гавань, а сам оставайся на берегу, а затем ступай к верному свинопасу Эв-мею и переночуй у него. Утром пошли его к своей матери Пенелопе известить о своем возвращении.
Сказав это, Афина вернулась на светлый Олимп, а Телемах разбудил тотчас своего друга и сказал:
— Скорей просыпайся и запрягай наших коней в колесницу, нам пора отправляться в дорогу.
— Сын Одиссея, — ответил ему Пизистрат, — хотя ты и спешишь с отъездом, но нельзя же пускаться темной ночью в дорогу; давай подождем до рассвета; добрый Менелай даст нам на прощание подарки, мне и тебе, и отпустит нас с приветственным словом. Надо прежде проститься с хозяином дома, который нас принял радушно.
Только поднялась светозарная Эос на небо, стал просить Телемах Менелая, чтобы он отпустил его домой:
— Позволь на милую родину мне возвратиться, сердце мое тоскует о доме.
— Сын Одиссея, — ответил ему Менелай, — если так сильно стремишься домой, удерживать тебя здесь не буду. Но подожди, Телемах, и позволь уложить мне для тебя в колесницу подарки и перед дорогой тебя накормить. Если же ты на обратном пути хочешь в Аргос заехать, то я сам готов тебя провожать и велю своих коней запрячь в колесницу; я покажу тебе многие города, нас встретят с почетом и дадут по обычаю всюду подарки.
Но ответил ему рассудительный сын Одиссея:
— Нам должно домой возвращаться прямою дорогой, мой дом и богатства отца без надзора, и может с ними какая беда приключиться.
Менелай с ним согласился и велел служанкам завтрак скорее готовить, а сам со своею женой Еленой и сыном спустился в кладовую, где хранились его богатства, чтоб выбрать гостям на прощание подарки; и выбрали золотой кубок, серебряный дивной работы кратер; блестящие, золотом шитые одежды отобрала Елена, которые она сама вышивала.
С этими подарками они подошли к Телемаху; Менелай поднес ему кубок, а сын Менелая — серебряный, дивной работы кратер, а Елена, одежды ему подавая, сказала:
— Прими этот дар от меня, чтобы ты обо мне вспоминал и в день свадьбы надел их на свою невесту, а пока пусть их хранит твоя мать. Будь счастлив и с радостным сердцем возвращайся в Итаку.
Поблагодарил Телемах за богатые подарки, уложил их Пизистрат на колесницу, но прежде каждый из них он разглядел с удивлением.
Повел Менелай гостей в пиршественную залу, и все сели за стол. Когда прощальный завтрак был окончен, юноши вышли из дома, запрягли коней в колесницу и уже готовились выехать со двора через портик, вышел тогда Менелай и, став впереди колесницы и кубок держа, отхлебнул вина и воскликнул:
— Юноши, да счастлив будет ваш путь! Передайте поклон старому Нестору, с которым мы вместе воевали когда-то под Троей!
— Мы рады исполнить твое поручение, — ответил ему Телемах, — я был бы счастлив, вернувшись в Итаку, передать моему отцу Одиссею, как ты угощал нас радушно и сколько чудесных подарков нам дал на прощание.
Только успел это сказать Телемах, как поднялся с шумом справа огромный орел, держа в когтях большого белого гуся. Орел пролетел почти над самыми конями и вдруг исчез в вышине.
Все приняли это за радостный знак, и спросил Пизи-страт Менелая:
— Царь Менелай, скажи, кому Зевс знамение это послал, тебе или нам?
Не успел Менелай ответить, как сказала Елена:
— Слушай, что я скажу, то сбудется верно. Как этот могучий орел, с гор прилетевший, где он родился и вывел орлят, похитил домашнего гуся, так долго скитавшийся Одиссей, возвратившись домой, своим врагам отомстит. Может быть, он уже дома и женихам Пенелопы готовит смерть.
— Если сбудется слово твое, я буду чтить тебя, как богиню, — ответил ей Телемах, и, ударив бичом по коням, они быстро помчались по улицам города.
Когда солнце зашло уже и потемнели дороги, прибыли путники в Феру; остановились они на ночлег у царя Диоклеса, который их принял радушно.
На другое утро юноши продолжали свой путь; кони шли весело, дружно, и вскоре они прибыли в Пилос. Телемах торопился вернуться домой и просил Пизистрата не заезжать в город, а направиться прямо к берегу моря, где стоял их корабль. Вот сели они на корабль, и сложил Пизистрат на корме дары Менелая. Затем они распростились, и Пизистрат, став в колесницу, направился в город.
Телемах просил спутников скорее готовить корабль к отплытию; вскоре гребцы собрались на корабле, и, подняв паруса, при попутном ветре быстро помчался корабль по волнам.
Солнце уже село, и все потемнели дороги, ночь уже наступила, когда, миновав Феа, корабль подошел к Эли-де, и увидел Телемах вдали острова; он подумал, удастся ль ему спастись или придется погибнуть. Но счастливо миновав пролив, где ждали его в засаде женихи Пенелопы, он двинулся дальше и на рассвете подошел к берегам Итаки. Убрав паруса, мореплаватели бросили якорь и привязали канатом корабль к причалу; затем, выйдя на берег и утолив свой голод и жажду вкусной едой и вином, Телемах, попрощавшись с гребцами, отправился к хижине пастуха Эвмея, а гребцы погнали корабль в городскую гавань.
Тем временем Одиссей находился в хижине свинопаса Эвмея; все сидели за ужином. И захотелось Одиссею испытать Эвмея.
— Послушай, добрый Эвмей, — обратился к нему Одиссей, — завтра утром я пойду в город и буду просить подаяния, чтобы не быть вам в тягость и не есть вашего хлеба. Скажи одному из своих пастухов, чтобы он указал мне дорогу в город; там, пожалуй, найдутся добрые люди, дадут мне вина и вынесут хлеба краюшку. Я приду к Одиссееву дому и скажу, что принес Пенелопе добрые вести о муже, и пойду к наглым ее женихам, и они, роскошно пируя, может, не откажут мне в подаянии. Могу к ним поступить в услужение; я умею колоть дрова, огонь разводить, разрезывать мясо, вино подавать и делать все, что приходится бедным, служа у богатых.
Ответил ему Эвмей:
— Какие странные мысли пришли тебе в голову! Ты, пожалуй, себя не жалеешь, если собираешься идти к женихам, их бесстыдство и буйство дошли до предела. На пирах, странник, красивые ловкие юноши служат, не такие, как ты, старики. Ты лучше у нас оставайся, нам ты не в тягость, а когда вернется сын Одиссея, он тебе и одежду подарит, и не откажет помочь.
Поблагодарил Одиссей свинопаса Эвмея за доброе слово и сказал, что охотно будет ждать Одиссеева сына, и попросил пастуха рассказать о родителях Одиссея, спросил, живы ли они или, может, уже в темном царстве Аида.
И так ответил ему Эвмей:
— Все расскажу тебе по порядку, что знаю. Старый Лаэрт еще жив, но просит Зевса о скорой смерти; он сильно тоскует по умершей жене и сыне, пропавшем без вести. Я тоже горюю о ней; ведь она меня воспитала, как сына родного, вместе с дочерью своей Клименой, а когда ее выдали замуж на остров Самос, меня прислали сюда, — и стал Эвмей рассказывать Одиссею про свою жизнь. — Есть остров Сирос, находятся там два города, ими правил отец мой Ктезий. Однажды, когда я был ребенком, подошли к острову финикийские корабли, на которых было привезено много разных товаров. А в доме у моего отца жила в то время красивая рабыня; она была похищена в Финикии морскими разбойниками и продана в рабство в наш дом. Эта рабыня познакомилась с финикийскими купцами и упросила их, чтоб они отвезли ее на родину; за это она им обещала дать но возвращении домой много золота и, кроме того, посулила украсть меня у родителей и привести на корабль. Долго стояли финикияне на берегу острова, но, наконец, распродав товары и нагрузив корабль зерном, они собрались в путь и послали одного из своих известить об этом рабыню.Посланец явился к нам в дом под видом продавца золотых изделий и, когда моя мать рассматривала красивое ожерелье, он подал рабыне условный знак и затем возвратился на корабль. Тогда рабыня взяла меня за руку, вывела тайно из дома и поспешила к кораблю, который готов был уже к отплытию. Я помню, солнце садилось в море, когда я в последний раз увидел родной Сирос. Шесть дней плыл я на корабле по бурному морю; на седьмой день рабыня-финикиянка неожиданно умерла, и я остался один среди чужих финикиян. Наконец мы прибыли в Итаку, где меня купил отец Одиссея Лаэрт.
— Твой рассказ растрогал мне сердце, — сказал Одиссей. — Я тоже долгие годы на чужбине скитаюсь.
До полуночи беседовали пастухи с Одиссеем и легли, наконец, спать.
Когда взошла на небо светозарная Эос, они проснулись, развели огонь в очаге и стали готовить завтрак. Поев, они погнали свиней на пастбище.
В это время Телемах уже подходил к свиным хлевам; его ноги были обуты в золотые сандалии, в руке он держал боевое копье. Когда он подошел к хижине Эвмея, сторожевые собаки, увидев его, не залаяли, а стали к нему ласкаться.
Увидев это, Одиссей молвил Эвмею:
— Должно быть, идет кто-нибудь из знакомых людей, собаки бегут к нему навстречу, не лают, а машут хвостами.
И не успел Одиссей договорить, как в двери вошел Телемах. Эвмей вскочил в изумлении и выронил из рук кувшины, в которых было вино, смешанное с водой. Радостно бросился он навстречу Телемаху и, обняв его, стал целовать и заплакал, как отец, увидевший сына после долгой разлуки.
Обратился к нему Телемах:
— Я пришел, Эвмей, с тобой повидаться и узнать у тебя, дома ли еще моя мать Пенелопа или вышла замуж за одного из женихов, и, может, уже Одиссеево ложе стоит пустое, покрытое злой паутиной?
Ответил свинопас Эвмей:
— Твоя мать Пенелопа ждет дома с тоской твоего возвращения, целые дни она плачет, о тебе вспоминая.
Сказав это, принял Эвмей из рук Телемаха копье и ввел его в хижину.
Увидев любимого сына, быстро поднялся Одиссей, чтоб уступить ему место, но Телемах ласково усадил нищего странника и приветливо молвил ему: «Старик, ты сиди, и для меня здесь найдется место».
Сел Одиссей, а Эвмей принес свежих веток, покрыл их овчиной и предложил Телемаху на них отдохнуть. Принес Эвмей жареного мяса, хлеба и вина в деревянной чаше, и все трое сели за стол. Насытясь едой и питьем, Телемах спросил у Эвмея, кто этот гость у него, откуда он родом и как попал он в Итаку; и Эвмей рассказал ему все, что знал о нищем.
— Пусть находится он под твоей защитой, — закончил рассказ Эвмей.
Рассудительный Телемах ответил на это:
— Как могу я принять к себе в дом чужеземца, если я не в силах его защитить от дерзости женихов? Лучше пусть он живет у тебя, я пришлю ему пищу и подарю хитон и сандалии, чтобы было ему во что обуться; я дам ему меч, а затем отправлю туда, куда он захочет уехать; а пока пусть он живет у тебя. К женихам в город пусть он не ходит — они слишком дерзки и могут его обидеть, а для меня это было бы грустно. Я один одолеть их не в силах, против многих даже самый сильный часто бывает бессилен.
И ответил так Одиссей Телемаху:
— Позволь мне сказать тебе правду: я всем сердцем досадую, слыша, как много оскорблений наносят наглые женихи, захватив в свои руки дом такого, как ты, молодого героя. Скажи, почему ты все это терпишь? Может, народ тебя ненавидит, или, может быть, ты в раздоре со своими братьями? Будь я такой молодой и сильный, как ты, будь я сын Одиссея или сам Одиссей, я наказал бы грабителей дерзких. И если б они Одолели меня, я б согласился быть лучше убитым, чем сносить так долго их оскорбления.
— Добрый мой гость, — ответил ему Телемах, — я все тебе расскажу, чтоб знал ты всю правду. Нет, народ не враждует со мною, братьев нет у меня, и у прадеда был только один сын Лаэрт, а у Лаэрта — единственный сын Одиссей; у отца ж моего Одиссея я тоже один. Я был младенцем, когда мой отец ушел сражаться под Трою, и остался один с матерью в доме; вскоре вторглись в наш дом женихи, сватаясь за мою мать Пенелопу; они принуждают ее выйти замуж, расхищают наше добро, а мать любит отца и не хочет вступать в ненавистный ей брак и не знает, как с этим покончить; меня женихи замышляют убить, чтоб не был я им помехой.
— А теперь, — обратился Телемах к Эвмею, — скорее ступай к Пенелопе и расскажи о моем возвращении, а я подожду тебя здесь. Но передай ей об этом так, чтоб никто не услышал, чтоб никто не узнал, что я дома, и скорей возвращайся назад.
— Все, что велишь, я точно исполню. Но не зайти ли мне по дороге к Лаэрту, чтоб порадовать его вестью о твоем возвращении? Бедный старик, он все время тоскует о сыне, и по тебе, уехавшем в Пилос, скучает.
— Жаль мне его, — сказал Телемах, — но ты прежде сходи в дом к Пенелопе, а сам возвращайся сюда. Скажи ей, чтоб она тайно от всех, чужих и домашних, отправила б ключницу к деду Лаэрту с вестью о том, что я возвратился.
И Эвмей отправился в город.Когда Эвмей вышел из хижины, явилась Афина-Паллада в виде прекрасной смуглой девушки, Телемаху она была невидима. Ее заметил только Одиссей и собаки, которые, не залаяв, кинулись со двора. Кивнув, подала знак Одиссею Афина, и он, догадавшись, вышел из хижины и встретил ее у высокой ограды.
— Одиссей благородный, — обратилась к нему Афина, — ты можешь теперь открыться и обо всем рассказать Телемаху. Вы условьтесь вместе тотчас отправиться в город, чтоб погубить женихов. Я приду к тебе б дом и помогу тебе справиться с ними.
И она прикоснулась к Одиссею своим золотым жезлом, и тотчас плечи его покрылись чистым хитоном, ростом вдруг стал он выше и моложе лицом; его смуглые щеки стали полнее, и черной густой бородой покрылся его подбородок. Вернув ему прежний образ, Афина исчезла, а Одиссей направился в хижину.
Увидя его, Телемах изумился такой перемене, он опустил глаза и подумал, что перед ним стоит один из бессмертных.
— Странник, тебя не узнать в новом виде, ты, может, спустился с Олимпа? Будь милостив к нам, и мы почтим тебя богатой жертвой, а ты нас, могучий, помилуй!
— Нет, я — не бог, а родной твой отец Одиссей, за которого ты столько обид претерпел, — и на газах у Одиссея показались слезы, и он стал целовать милого сына. Стоял Телемах в изумлении, и, не поверив, что отец и вправду вернулся в Итаку, он воскликнул:
— Нет, ты не отец мой, а демон, меня ослепивший своим волшебством; ты хочешь своим обманом горе мое увеличить. Разве человек может так вдруг измениться и из дряхлого старца обратиться в могучего мужа?
Ответил ему Одиссей:
— Сын мой, не удивляйся чуду и не чуждайся отца; да, я — Одиссей, твой отец, много бед испытавший и вернувшийся после долгих скитаний в родную Итаку. Мое превращение устроила Афина-Паллада, она может сделать все, ведь был же я обращен в нищего старца, а ныне, как видишь, снова стал сильным мужем.
Сказав это, Одиссей сел, а Телемах, зарыдав от волнения, обнял отца; им обоим хотелось теперь плакать; как стонет сокол или орел, у которых охотник выкрал птенцов из гнезда, так громко со стоном рыдали Телемах и Одиссей; так они бы проплакали до захода солнца, если бы не спросил Телемах отца, на каком корабле и какою дорогой он прибыл в Итаку; и рассказал ему Одиссей, как славные мореплаватели привезли его из Феакии на своем корабле в Итаку.
— Я вернулся сюда, чтобы вместе с тобой отомстить и врагов уничтожить. Скорей назови мне всех женихов, откуда они родом, сколько их, и мы с тобою обсудим, возможно ли нам вдвоем их всех уничтожить или надо призвать нам на помощь людей. И ответил ему Телемах:
— Отец, я слышал всегда, что ты мудростью славен и превосходно владеешь копьем; но нам с тобою вдвоем никогда не одолеть такого числа врагов. Их не десять, не двадцать; из одного лишь Дулихия прибыло их пятьдесят два человека, с острова Зама — двадцать четыре, из Закинфа — двадцать да из Итаки двенадцать, и с ними глашатай, слуги, певец Фемий и двое рабов. С такою толпой нам трудно будет бороться. Нам лучше подумать о том, чтобы найти людей, которые нам помогли бы.— Если Зевс и Паллада нам помогут, то надо ли искать лучших помощников в деле? — возразил ему Одиссей. — Знай, что когда наступит время отмщения, они придут нам на помощь.
— Правда, они далеко в облаках обитают, но ты выбрал славных помощников в деле, — сказал Телемах.
И продолжал Одиссей:
— Завтра на раннем рассвете иди в город и будь среди женихов. Я приду вслед за тобой вместе с Эвме-ем в образе нищего старца. Если женихи станут меня оскорблять в моем доме, ты это сноси терпеливо, и если бы даже меня выбросили за дверь, ты будь равнодушен. Можешь, конечно, им слово сказать в защиту меня, но делай это спокойно и к ним дружелюбно. Помни, час их гибели близок! Смотри, чтоб ни один человек не знал, что я — Одиссей, — ни Лаэрт, ни Эвмей, никто из домашних, ни даже сама Пенелопа. А мы между тем узнаем, кто из слуг нас уважает и любит. Когда я приду вместе с Эвмеем в свой дом, я подам тебе знак головою, когда будет надо, и ты тотчас спрячь все оружие, что находится в зале, отнеси его в верхнюю комнату дома, и в угол сложи, но оставь в зале для нас два меча, два копья, два щита из воловьей кожи, — они нам пригодятся, когда мы вступим в бой с женихами. Если же спросят они, почему убирают из зала оружие, ты им ответь, что в зале дымно, и с той поры, как отец твой покинул дом, оно стало ржаветь и все закоптилось. Помни, нам нужна осторожность.
— Милый отец, — ответил Телемах, — надо слишком много времени, чтобы расспросить всех слуг и рабов, и наши расспросы могут нам лишь повредить.
Одиссей с ним согласился, и долго еще они вели между собой беседу.

Когда гребцы ввели в гавань корабль, на котором Телемах плавал в Пилос, они отправили к Пенелопе гонца известить о благополучном возвращении сына.
Гонец встретился на пороге царского дома с Эвмеем, который тоже явился сюда с вестью от Телемаха; гонец объявил во всеуслышание, что Телемах вернулся в Итаку, а Эвмей подошел к Пенелопе и сказал ей на ухо все, что велел ей передать Телемах, и тотчас вернулся обратно.
Женихи, услышав о благополучном возвращении Телемаха, пришли в изумление и, узнав, что замысел их не удался, упали духом. Они тотчас покинули царский дом, сели у входа и стали советоваться между собой, как им теперь поступить.
Один из них, Эвримах, предложил возможно скорей отправить корабль, чтоб известить своих товарищей, которые ждали в засаде, о неудаче.
Только он это сказал, как один из женихов, Анфи-ном, заметил входящий в гавань корабль, на котором гребцы убирали снасти и паруса. Вглядевшись, он увидел, что это был тот самый корабль, на котором вернулись женихи, которые пытались убить Телемаха, и, смеясь, Анфином воскликнул:
— Посылать за ними не надо, они уже возвратились!
Поднялись тогда все женихи и поспешили на пристань, чтоб узнать у прибывших, что им помешало убить Телемаха.
Они помогли вытащить корабль на берег, и вскоре все явились на площадь. На вопросы отвечал Антиной, предводитель засады:
— Мы каждый день сторожили его у пролива, на вершинах утесов, а когда становилось темно, мы плавали
на корабле по проливу, стараясь подстеречь Телемаха; но волей судьбы он от нас ускользнул и счастливо возвратился в Итаку. Теперь нам должно подумать, как расправиться с Телемахом. Я полагаю, что здесь он от нас не уйдет. Но он умен и хитер, он может призвать на помощь народ, и если узнают о том, что мы сговорились убить Телемаха, нас могут изгнать из Итаки. Можно напасть на него где-нибудь в поле или подстеречь около города на дороге; его имущество мы разделили бы поровну между собой, а дом отдали бы Пенелопе и мужу, которого она изберет среди нас.
Кончил речь Антиной, и все женихи молчали. Выступил тогда Анфином, который среди них отличался наибольшей честностью и прямотой, и сказал:
— Нет, убивать Телемаха я не хочу. Если Зевс намерение ваше одобрит, я готов исполнить волю Зевса, но пока от убийства вы воздержитесь.
Все остальные согласились с Афиномом, и тотчас направились в дом Одиссея на пир.
Но слышал гонец Медон все, что они меж собой говорили, и рассказал обо всем Пенелопе.
Когда женихи явились к ней в дом, вышла разумная Пенелопа из женских покоев в сопровождении служанок в зал, где женихи пировали, и, став у колонны, обратилась к Антиною с такими словами:
— Злой человек! Тебя здесь считают в Итаке умным в речах и в деле. Но в чем твой прославленный разум? Бешеный, что побуждает тебя готовить убийство сына моего Телемаха? Не прав человек, замышляющий злое другому. Разве ты позабыл, как Одиссей спас твоего отца от народного гнева и, за него заступившись, укрыл в своем доме? А ты, его сын, грабишь добро Одиссея, огорчаешь его жену своим сватовством и сыну его готовишь гибель! Удержись и другим посоветуй то же!
Ответил за него Эвримах:
— О Пенелопа, благородная дочь старца Икария, успокойся! Не было, нет и не будет из нас никого, кто бы замыслил убить Телемаха. Я не забыл, как Одиссей ласкал меня в детстве, вот почему я больше всех люблю Телемаха. Нет, он не должен бояться смерти от руки женихов.
Так он говорил, утешая Пенелопу, а думал иное.
Ушла Пенелопа в свои покои и плакала долго, до самой ночи, вспоминая о милом своем Одиссее, пока, наконец, в слезах не уснула.Стало смеркаться, когда Эвмей вернулся в свою хижину, где находились Одиссей и Телемах.
И явилась тайно Афина и, прикоснувшись золотым жезлом к Одиссею, обратила его снова в нищего старца.
Когда Эвмей вернулся, он застал их, готовящих ужин.
Встретив Эвмея, Телемах стал его расспрашивать, что он видел и слышал в городе; вернулись ли женихи из засады или еще стерегут его по дороге.
Обо всем рассказал Телемаху честный Эвмей, что он узнал, и Телемах с легкой улыбкой посмотрел на отца, и все трое сели за стол и, поужинав, вскоре уснули.
Только вышла на небо пурпурная Эос, как Телемах проснулся и, надев золотые сандалии, взяв в руку боевое копье, собрался идти.
— Я направляюсь в город, чтоб успокоить безутешную мать, а странника я поручаю тебе, Эвмей. Отведи его в город, пусть он просит там себе подаяния, и без него у меня много забот.
Одиссей ответил, что он и сам собирался сегодня отправиться в город, и попросил позволить ему пока погреть у огня свои старые кости.
Было раннее утро, когда Телемах ушел в город. Придя в свой дом, он там женихов не застал. Поставив копье у колонны, он вошел в комнату. Няня Эвриклея, увидев его, бросилась со слезами к нему навстречу и стала его обнимать; сбежались слуги и все радостно встретили Телемаха. За ними вышла Пенелопа, и была она, как Артемида, стройна, а красотой сияла, как Афродита.
Громко рыдая, она обняла любимого сына и в слезах говорила:
— Ты ли это, мой милый сын, возвратился? Когда ты отправился в Пилос, не простившись со мной, чтоб узнать об отце, я думала, ты живым назад не вернешься. Расскажи мне все по порядку, что ты видел и слышал.
Ласково ответил ей Телемах:
— Милая мать, не печаль понапрасну меня, который спасся чудом от гибели верной. Иди в свой покой и пожелай, чтобы Зевс мне помог отомстить достойно врагам. Я же пойду на площадь, чтоб повидаться с людьми. И зайду к старику-чужеземцу, у которого хранятся подарки, полученные мной от Менелая.
Пенелопа послушалась сына и, поднявшись наверх в свой покой, надела чистые одежды, собираясь принести обильную жертву богам, если Зевс поможет сыну наказать врагов.
А Телемах, взяв копье, вышел из высокого царского дома. Афина-Паллада одарила его красотой, и люди, увидев его, все удивлялись. Собрались вокруг него все женихи, говорили ему дружеские слова, а на сердце таили замыслы злые. Телемах, отойдя от них, обратился к старым друзьям отца, к Ментору и Антифату, которые участливо стали расспрашивать о его путешествии в Пилос, и Телемах рассказал им все, что с ним было в дороге. Пришел на площадь и Пирей, в доме которого хранились подарки Менелая. Пирей попросил Телемаха их взять, но сын Одиссея ответил Пирею:— Еще не известно, чем кончится дело. Если меня женихи убьют, они поделят между собой все наше добро, и пусть лучше подарки Менелая достанутся тебе, а не им. Если же мне удастся уничтожить врагов, тогда ты мне сам принесешь их в наш дом.
Телемах вернулся домой и рассказал Пенелопе все по порядку — о своем путешествии в Пилос, о том, как гостил он сначала у доброго Нестора, а затем отправился в Спарту; что он узнал об отце, который находится будто на острове у волшебницы Калипсо, но там нет корабля, на котором он мог бы домой вернуться. В то время, когда они беседовали между собой, женихи собрались во дворе царского дома и занялись метанием копий и дисков; но вскоре они явились по зову глашатая в пиршественный зал к обеду.
Было утро, когда Одиссей вместе с Эвмеем отправились в город, оставив пастухов с собаками сторожить свиней. На Одиссее было рубище нищего, за плечами у него висела на веревке в заплатах котомка; он опирался на толстую суковатую палку. Шли они медленно по каменистой дороге и наконец подошли к горному роднику, обложенному камнем; из его водоема граждане города брали воду; он был окружен рощей темных ольх, что росли на горе, а на вершине ее был построен небольшой храм, посвященный нимфам. Подходя к городу, они повстречали двух пастухов, — одного из них звали Мелантий; они гнали в город на пир женихам откормленных коз. Увидев Эвмея, идущего с нищим старцем, Мелантий начал их задевать и над ними смеяться:
— Эй ты, свинопас, куда идешь с этим нищим бродягой? Он, пожалуй, из тех, что, стоя в дверях, свои грязные спины о притолоку чешут, за то получают не мечи, а крохи в подарок. Этот мог бы у нас козьи хлева стеречь, их чистить и готовить козлятам подстилки; он, пожалуй, быстро б поправился, обжираясь у нас простоквашей. Но, видно, работа ему не по нраву, ему, пожалуй, приятней хлебом чужим набивать ненасытный желудок. Если ты его ведешь в дом Одиссея, то женихи ему все ребра там поломают.
И Мелантий, подойдя к Одиссею, ударил его со всей силы ногой; но он даже не пошатнулся, а, еле сдержав свой гнев, тихо заметил Эвмею, указывая на пастухов:
— Смотри, — верно пословица молвит, что негодяй негодяя ведет и равного с равным сводит судьба.
И ответил Эвмей Мелантию:
— Если б домой Одиссей возвратился, он бы тебе показал, как без дела в город шататься, оставляя стада без присмотра!
— Чего ты рычишь, как злая собака? — крикнул Мелантий. — Погоди, наступит время, и я продам тебя на чужбину в рабство и выручу за тебя хорошие деньги. Скоро расправятся женихи с твоим Телемахом и отправят его вслед за отцом!
Мелантий пошел вперед и, придя к Одиссееву дому, вошел в пиршественную залу и сел за стол с женихами.
Вскоре подошли к царскому дому и Эвмей с Одиссеем. Они услыхали звук лиры из зала и голос певца Фемия. Когда Одиссей увидел свой дом, где не был так долго, он в волнении схватил за руку Эвмея и воскликнул:
— Мы, конечно, пришли к Одиссееву Дому, его легко между другими отличить. Длинный ряд больших комнат, широкий, мощенный каменными плитами двор, окруженный зубчатой стеною, двойные ворота с крепким замком. Должно быть, сейчас там пируют; я слышу запах еды и звуки лиры, спутницы веселого пира.
— Ты, старик, угадал, это дом Одиссея. Надо теперь подумать, кому из нас войти в него первым; может, идти мне вперед, а ты меня подождешь у входа?
Ответил ему Одиссей хитроумный:
— Войди ты прежде один, а я здесь останусь. Когда они разговаривали между собой, услыхала их голос старая охотничья собака Аргус, которую когда-то выкормил сам Одиссей. Она лежала, никому не нужная, больная у ворот на куче навоза. Собака по голосу узнала своего старого хозяина, замахала хвостом и от радости прижала уши. Ей хотелось броситься навстречу Одиссею, но у нее не было сил подняться.
Когда Одиссей увидел своего любимого Аргуса, который вспомнил его и первый узнал его в доме, он прослезился, но незаметно вытер слезы и сказал:
— Эвмей, вон лежит на куче навозной собака; видно, она хорошей породы, но быстра ли она на бегу? Может, она из тех, которых держат для роскоши знатные люди?
Ответил Эвмей:
— Это собака погибшего в дальних краях Одиссея. Когда он собирался плыть в далекую Трою, она была лучшая в беге, но с тех пор, как хозяин ее погиб, она брошена, и служанки забывают даже ее накормить; она, должно быть, скоро подохнет.
Сказав это, Эвмей вошел в дом, где пировали наглые женихи. И старый Аргус, дождавшись, наконец, после двадцатилетней разлуки своего хозяина, поник головой и околел у ног Одиссея.Заметив Эвмея, Телемах кивнул ему головой, чтобы тот подошел к нему. Эвмей пододвинул скамью к столу Телемаха и сел против него.
Вскоре явился в зал, где пировали женихи, и Одиссей в виде нищего старца и сел на пороге, прислонившись спиной к дверям.
Когда Телемах увидел его, он взял со стола целый хлеб, мясо и, подавая его Эвмею, сказал:
— Возьми и отдай это нищему страннику. Скажи ему, чтобы он обошел всех женихов и попросил бы у них подаяния. Бедного нищего надо скорей накормить.
Эвмей подал Одиссею еду, и тот начал есть, разложив мясо и хлеб на своей убогой котомке.
В это время запел свою песню певец Фемий, и Одиссей поднялся и начал обходить женихов, прося у них подаяния. Одни из женихов ему подавали, а другие отказывали; и поднялся с места Мелантий и сказал:
— Этого нищего я видел на дороге, его привел сюда свинопас Эвмей.
И крикнул Антиной на Эвмея:
— Эй, ты, свинопас проклятый, зачем ты привел сюда этого человека? Мало ли у нас и так разных бродяг и попрошаек?
— Антиной, — ответил ему Эвмей, — ты молвил недоброе слово, — разве кто в дом нищих приводит? Они сами приходят, но никто нищего из дому не гонит. Ты всегда был неласков со слугами Одиссея, но особенно был ты недобрым ко мне, но пока в живых Пенелопа и Телемах, я об этом мало забочусь.
Телемах успокоил Эвмея и сказал Антиною:
— Ты распоряжаешься у нас, как хозяин, и хочешь выгнать нищего из нашего дома, но делать этого ты не в праве. Я вижу, ты любишь поесть, а другим давать не охотник!
Гневно ответил ему Антиной:
— Какие дерзкие речи я слышу от Телемаха! Если бы каждый из женихов подал этому лентяю-бродяге, то пищи ему хватило бы на целых три месяца, — и он схватил скамейку, стоявшую у него под ногами; в то время Одиссей подошел к нему и стал у него просить подаяния. Но Антиной грубо крикнул ему:
— Отойди от меня, бесстыдный бродяга! Спокойно ответил ему Одиссей:
— Сердце у тебя не похоже на твою наружность, — и разгневанный Антиной бросил изо всех сил в Одиссея скамейку, и удар пришелся ему в плечо, но Одиссей, как утес, не пошатнулся, устоял на ногах; молча тряхнув головой, он сел у порога, жалуясь громко на обиду, нанесенную ему Антиноем:
— Если есть справедливость на свете и для бедных, то ждет тебя смерть, а не свадьба!
— Жри и молчи! — закричал Антиной. — А не то будешь ты выброшен рабами за дверь!
Грубый поступок Антиноя никто из женихов не одобрил, и некоторые из них говорили:
— Ты, Антиной, поступил несправедливо, ты обидел несчастного странника. Может, он один из бессмертных, явившийся к нам в образе нищего?
Но слова их были напрасны.
Телемах, видя, как оскорбляют его отца, скрыв свои слезы, глубоко затаил в сердце обиду и месть.
Пенелопа, услыша, как женихи оскорбляют у нее в доме нищего, обратясь к рабыням, велела позвать к ней Эвмея.
— Слушай, Эвмей благородный, — обратилась к нему Пенелопа. — Скажи страннику, что я хотела бы с ним повидаться; может быть, он что-нибудь слышал о муже моем; мне кажется, он человек, много видавший на свете.
— Да, он странствовал много и немало в жизни своей испытал; мне рассказал он в беседе, будто жив Одиссей и находится близко к Итаке.
— Тогда приведи мне его немедля, — сказала Пенелопа.
Эвмей передал Одиссею ее желание:
— Хочет царица, мать Телемаха, тебя расспросить о муже своем, и если ты утешишь ее доброй вестью, то получишь хитон и красивую обувь.Но Одиссей, опасаясь дерзких женихов, просил ее подождать до вечера и обещал ей рассказать всю правду, которую он знает о ее муже.
Эвмей вскоре стал собираться домой и на прощание шепнул Телемаху:
— Я сейчас ухожу домой, а ты, милый, себя береги и будь осторожен; злые люди тебя окружают, — и он обещал Телемаху к утру вернуться назад.
А Пенелопа тем временем ждала с нетерпением, когда наступит вечер.Солнце заходило за горы. Женихи собрались в царском доме и тешились пляской и пением; и вот вышел бродяга, всем известный в Итаке своей жадностью, нахальством и пьянством; был он высокого роста, но не очень силен; звали его Арнеон, а в городе молодежь называла его Иром, что значит гонец, оттого что он был у всех на посылках.
Увидев нищего старца, он решил его выгнать из дома, боясь, что тот отобьет у него кусок хлеба.
— Прочь от дверей, старик, пока тебя не вытащили отсюда за ноги! — крикнул Ир на него. — Убирайся отсюда подобру-поздорову, а не то дело окончится дракой!
Мрачно посмотрел на него Одиссей исподлобья и так ответил ему:
— Я здесь не делаю зла никому; я такой же, как ты, нищий, почему ж ты завидуешь мне? Воли рукам не давай, и хотя я и стар, но плохо тебе придется, и завтра мне будет просторней сидеть на этом пороге, и ты не будешь хозяйничать в доме царя Одиссея.
Но бродяга злобно ему ответил:
— Эй ты, обжора, умничать вздумал еще! Чего ты бормочешь, точно старуха? Я тебя проучу, и уж если ударю тебя, то повылетят зубы из твоего свиного рыла. Ну, вставай да поскорей убирайся отсюда!
И началась возле порога между обоими нищими ссора; женихи наблюдали за ней со смехом, и Антиной с громким хохотом обратился к женихам:
— Такой веселой шутки у нас еще не бывало! Надо их натравить друг на друга, — и женихи, смеясь, окружили нищих. — Там жарятся к ужину козьи желудки; кто выйдет из вас победителем в бое, тот получит один желудок в награду, — с усмешкой сказал Антиной, — кроме того, мы тому и позволим просить у нас подаяния.
Всем пришлись по вкусу слова Антиноя; но Одиссей сначала колебался, подозревая, не кроется ли тут какая-нибудь хитрость, но потом он согласился и взял с женихов обещание не вмешиваться и не помогать Иру. Все в этом ему поклялись, а Телемах, желая ободрить Одиссея, заметил:
— Странник, не бойся, я — в доме хозяин, и всякий, кто не выполнит своего обещания, тем самым меня оскорбит.
Сбросил Одиссей свои жалкие лохмотья, опоясался ими, и всех удивил своим телом могучим, мускулистыми руками, шириной плеч и крепостью груди.
— Какие мощные мышцы скрывались под рубищем этим! — говорили между собой женихи. — Видно, бедному Иру и вправду плохо придется!
Увидев своего противника, Ир уже струсил. Антиной, заметив это, разгневанный крикнул ему:
— Если ты будешь побежден, я велю отправить тебя на корабле в Эпир, к царю Эхету, истребителю всех людей; уж он там обрежет тебе нос и уши и бросит затем на съедение собакам! — и он кивнул рабам, которые силой подвели его к Одиссею.
Одиссей размышлял, убить ли ему противника сразу или слабым ударом на землю его опрокинуть, и он предпочел второе, чтоб не возбуждать в женихах подозрения. И вот начался бой.
Ударил Ир кулаком Одиссея в плечо, а Одиссей нанес удар ему в шею, пониже уха, и кость сломалась, и хлынула у Ира кровь изо рта, и, стеная, он боком свалился на землю.
Громко рассмеялись все женихи, а Одиссей, схватив противника за ногу, вытащил его во двор, придвинул к стене и, дав ему в руки палку, насмешливо молвил:
— Сиди теперь здесь, отгоняй свиней и собак и не обращайся так жестоко с нищими, сам ведь ты — нищий, а не то будет с тобой еще хуже.
Взвалив на плечи котомку, Одиссей вернулся к дверям и сел на пороге.
Гости встретили его громким смехом и, подойдя к нему, сказали:
— Спасибо тебе, что ты избавил нас навсегда от этого злого прожоры; пусть исполнятся все желания твои, которые у тебя на сердце, а Ира мы отправим в Эпир к злому царю Эхету, — и Антиной подал Одиссею в награду за победу козий желудок, наполненный жиром и кровью, а Анфином поднес ему два хлеба и чашу с вином и сказал:
— Ты беден сейчас, но да пошлют тебе боги богатство!
Поблагодарил его Одиссей:
__ Анфином, я вижу, ты юноша благоразумный, так выслушай то, что хочу я тебе сказать. Все на земле изменяется, все проходит, и всего изменчивей счастье людское. Пока человек здоров и счастлив, он не думает о грозящем несчастье, но когда человек попадает в беду, он негодует и падает духом. Был я некогда славен и богат; но, увенчанный славой, я совершил много несправедливостей, рассчитывая на помощь отца и братьев. Но горе тому, кто делает людям неправду! Я советую всякому избегать высокомерия и чванства. Я вижу, что женихи бесчинствуют здесь, губят добро Одиссея и обижают его жену. Я думаю, что Одиссей скоро вернется, он уже близко отсюда. Будет лучше для тебя, если ты уйдешь вовремя из этого дома, чтоб тебе не встречаться с хозяином, когда он вернется; я знаю, что когда он будет вести расчет с женихами, дело не обойдется без пролития крови.
Так убеждал Одиссей Анфинома, и тот тихо, в раздумье вышел из царского дома; но и он не ушел от судьбы.Внушила Пенелопе Афина-Паллада выйти вниз к женихам, чтоб разжечь ревностью их сердца и в то же время явиться достойной в глазах мужа и сына.
Но вдруг ей захотелось спать, и в то время, когда она уснула, сидя в кресле, Афина-Паллада одарила ее необычайной красотой, она стала стройна, как богиня Киприда; когда в комнату к ней вошли две рабыни, она проснулась и спустилась по лестнице вниз и вошла в пиршественный зал.
Сияя красотой, она пришла к женихам и, укрыв щеки золотым покрывалом, стала возле колонны, и стали по бокам Пенелопы рабыни.
Увидев Пенелопу, женихи любовались ее красотой.
Пенелопа подозвала к себе сына и сказала:
— Сын мой, в детском возрасте ты был разумней, чем теперь, когда ты стал уже зрелым мужем. Где же твой ум? Ты совсем забыл справедливость; почему ты позволяешь, чтоб в доме у нас совершалось беззаконное дело? Как ты мог допустить, чтобы бедного странника в доме у нас оскорбляли?
— Милая мать, — ответил ей Телемах, — твой упрек справедлив, но теперь я умею зло от добра отличить. Женихи, незваные гости, мой ум затемнили. Знаю, злое дело они замышляют. Как хотелось бы мне, чтоб они все лежали побитые, как и этот бродяга Ир!
Так говорили между собой Пенелопа с сыном, стоя вдали от гостей.
В это время один из самых богатых женихов Итаки, Эвримах, прельщенный красотой Пенелопы, воскликнул:
— Если б ахеяне могли увидеть тебя, Пенелопа, то завтра собралось бы здесь женихов вдвое больше, ибо ты превосходишь своей красотой всех женщин!
— Нет, Эвримах, — отвечала ему Пенелопа, — я свою красоту потеряла с той поры, как ушли на быстроходных кораблях ахеяне в Трою, и с ними ушел мой муж Одиссей. Если бы он вернулся, то возвратилась бы снова ко мне моя красота, а ныне я вяну от горя. Когда муж мой прощался со мной, он сказал мне: «Не все возвратятся из Трои; я не знаю, суждено ли мне будет домой вернуться; я оставляю дом на твое попечение, заботься о сыне, о матери и об отце, как прежде о них заботилась ты. Если я погибну под Троей, то, когда наш сын возмужает, ты можешь выйти замуж и дом наш покинуть». И вот исполняются его слова, близится день ненавистной мне свадьбы. Вы нарушили наш старый обычай; прежде женихи, сватаясь, привозили в дом невесты быков и баранов, дарили подарки, а вы бесстыдно расхищаете наше добро!
Радостно было слышать Одиссею разумные слова Пенелопы.
Ответил ей Антиной:
— Каждый из нас охотно тебе подарки пришлет, и ты благосклонно прими их; но мы не уйдем отсюда, пока ты не выберешь себе жениха.
Все женихи были с Антиноем согласны, и тотчас послали гонцов за подарками.Принесли гонцы Антиною богатую мантию из ткани цветной с двенадцатью золотыми застежками, Эвримаху — золотую цепь, Эвридаму — красивые серьги, а другим — ожерелья прекрасной работы. Пенелопа, приняв ото всех подарки, тотчас ушла к себе в верхние комнаты дома.
Женихи остались внизу и тешились пением и пляской до самой ночи. Когда совсем уж стемнело, рабыни поставили три жаровни и зажгли в них сухие смолистые поленья. Подошел Одиссей к рабыням и сказал:
— Вам лучше пойти бы к своей госпоже и прясть тонкую пряжу. А о жаровнях я сам позабочусь.
Но рабыни в ответ засмеялись, и молодая Меланто грубо ответила Одиссею:
— Что ты тут, глупый бродяга, болтаешь? Смотри, найдется, пожалуй, кто посильнее Ира, и вышибет зубы тебе крепким своим кулаком, и выбросит прочь отсюда за двери!
— Злая собака! — сказал в ответ Одиссей. — Я все расскажу Телемаху, он накажет тебя.
Рабыни испугались и убежали, а Одиссей остался следить за огнем в жаровнях и наблюдал за женихами, раздумывая, как бы лучше им отомстить.
А между тем они стали снова оскорблять Одиссея, и Эвримах, обратившись к гостям и указывая на него, заметил:
— А и вправду, сам бог послал нам этого старика, его лысая голова нам светит, как факел!
— Эфримах, — ответил ему Одиссей, — я хотел бы, чтоб сейчас наступила весна, и каждому из нас дали бы в руку косу; неизвестно, кто лучше из нас управился бы с работой; или чтоб вдруг сюда Одиссей вернулся и вошел в эту залу, тогда, пожалуй, узкими вдруг показались бы тебе эти широкие двери для бегства!
Разгневался Эвримах и, схватив из-под ног скамейку, бросил ее в Одиссея; но Одиссей успел нагнуться, и она пролетела мимо и выбила из рук виночерпия чашу с вином, а сам виночерпий упал со стоном на землю.
Поднялся шум среди женихов; они, возмущаясь, говорили между собой:
— Было бы лучше, если бы этот бродяга издох где-нибудь по дороге; из-за него веселый наш пир испорчен.
Тогда вмешался в их спор Телемах:
— Должно быть, вы пьяны; довольно вы пировали, спать вам пора, время пришло по домам расходиться!
Телемаха поддержал Анфином, и вскоре все женихи, выпив вина на прощание, покинули царский дом.
Одиссей, оставшись вдвоем с сыном, предложил вынести тотчас из залы оружие.
Телемах согласился с отцом и, позвав няню Эврик-лею, сказал ей, чтоб она увела всех служанок из зала.
— Надо вынести оружие отца в кладовую, оно здесь ржавеет и покрывается копотью.
Эвриклея была рада, что Телемах заботится о хозяйстве отца, и сказала:
— Но кто же тебе посветит факелом во время работы?
— Да вот этот старик, — ответил ей Телемах. — Никто в моем доме, кто хлеб получает, не должен быть праздным.Одиссей вместе с сыном начали переносить из опустевшего зала наверх в кладовую копья, щиты и медные шлемы. В это время явилась Афина-Паллада и, держа в руках золотой светильник, ярким огнем осветила всю комнату.
— Что за дивное чудо! — сказал Телемах отцу. — Вся комната ярко освещена и блистает. Не бог ли какой присутствует здесь незримо?
— Молчи и не расспрашивай о тайнах богов, — ответил сыну Одиссей хитроумный.
Когда они переносили оружие, Одиссей посоветовал сыну:
— Пора тебе, Телемах, отдохнуть, а я здесь останусь, присмотрю за работой служанок и побеседую с Пенелопой; она хочет меня о муже своем расспросить, я сердце ее встревожу, пусть она, плача, о нем вспоминает.
И Телемах, взяв зажженный факел, отправился спать в свою комнату.
Когда Одиссей остался один в опустевшем зале, Пенелопа вышла из верхних покоев, и была она лицом похожа на золотую Афродиту, и стройна, как молодая Артемида. Она села на стул из слоновой кости, украшенный серебряной тонкой оправой искусной работы и покрытый мягкой овчиной. С ней вошли рабыни, они стали убирать столы после пира и подложили в жаровни смолистых дров. Среди рабынь была Меланто; она начала снова бранить Одиссея:
— Ты еще здесь, старый бродяга? Ты даже ночью не хочешь нас оставить в покое. Вон убирайся отсюда, а не то я брошу в тебя головню!
Мрачно посмотрел на нее Одиссей исподлобья и ответил:
— Чего ты на меня злишься? Или тебе противно, что я беден и прошу подаяния? Ты гордишься своей красотой, но помни, что можешь за гордость свою поплатиться. Может домой Одиссей вернуться, а если же сн погиб, то узнает о поведении служанок в доме молодой Телемах.
Услыхала их разговор Пенелопа и стала бранить Меланто за ее грубость:
— Зачем ты, бесстыдница, злишься? Ты ведь знаешь, что я пригласила к себе нищего странника, чтобы узнать о своем муже; как же осмелилась ты его выгонять отсюда?
И пристыженная Меланто вышла из комнаты.
Затем Пенелопа велела, чтоб Эвринома подала страннику стул, и когда Одиссей сел, она начала с ним беседу:
— Скажи мне, кто ты, добрый старик, и откуда ты родом? Кто твои мать и отец?
Одиссей ей ответил:
— Царица, спрашивай меня обо всем, но только не о моей отчизне, о семье и о доме — воспоминания о них горестны для меня; а в доме чужом ведь плакать не должно.
— Странник, — говорила ему Пенелопа, — я тоже свою красоту потеряла, и слава моя исчезла с той поры, как мой муж Одиссей ушел сражаться под Трою. Если бы он, мой желанный, вернулся, как была бы я счастлива снова; а теперь я дни провожу в страданиях и в горе; мои родные принуждают меня выйти замуж, женихи преследуют меня, и даже хитростью я не могу от них избавиться.
И рассказала ему Пенелопа, как старалась она обмануть женихов:
— Однажды я велела поставить в своих покоях большой ткацкий станок и начала ткать на нем тонкую шерсть: собрав женихов, я им объявила: «Давайте отложим свадьбу до тех пор, пока я не кончу начатой ткани; я хочу выткать для старика Лаэрта погребальный саван, чтобы ахейские женщины меня не могли упрекнуть, что Лаэрт погребен без покрова», — и женихи покорились моему желанию. Я целые дни проводила за тканьем, а по ночам, при светильнике, все натканное днем я распускала. Целых три года эта хитрость мне удавалась, но когда наступил четвертый год, тайну мою им открыла одна из рабынь, и однажды женихи застали меня за распущенной тканью; теперь я не знаю, как мне избежать ненавистного брака. Еще раз прошу тебя, странник, правду скажи мне, кто ты и откуда ты родом?
И ответил ей Одиссей хитроумный:
— Если ты очень хочешь узнать обо мне, то я тебе все расскажу, хотя и печален будет рассказ мой, — и он ей рассказал вымышленную историю о себе:
— Я родом с прекрасного острова Крита. Зовут меня Антон; родился я в Гноссе, в одном из богатых городов, где царствовал Минос, дед моего отца, царя Дев-калиона; был у меня брат Иодоменей, который ушел вместе с Менелаем сражаться под Трою, а я, как младший, дома остался. На Крите я видел однажды Одиссея; его корабли занесло к нам бурей. Я пригласил его к себе, принял его во дворце и дружески его угощал целых двенадцать дней, ибо в море выйти было тогда невозможно — Борей бушевал все время. Перед отплытием я снабдил Одиссея на дорогу вином и мясом и дружески с ним простился. Потом корабль Одиссея вышел в открытое море. Это было двадцать лет тому назад.
Слезы лились по щекам Пенелопы, когда она слушала этот рассказ; и как тает снег на высоких вершинах гор, согретый теплым дыханием ветра, и реки полнеют и льются быстрее, так лились слезы у Пенелопы в печали о милом муже.
Одиссей был рад этим слезам Пенелопы, и сам был готов заплакать; но точно железом в темных ресницах сковал он глаза и, тронутый ее горем, неподвижно глядел на жену.
Плача, стала просить Пенелопа рассказать ей, каков был тогда собой Одиссей, как был он одет и кто были его спутники.
— Расскажи мне о нем все, что ты знаешь, — просила его Пенелопа.
— Давно это было, и трудно об этом мне вспоминать теперь, — сказал Одиссей, — но, насколько я помню, на нем была шерстяная мантия пурпурного цвета; застегивалась она двойной золотой и красивой застежкой, на ней была искусно изображена молодая лань, которую схватила зубами большая собака, всех изумляла чудесной работой эта застежка. Под мантией, помню, на нем был хитон из тонкой прекрасной ткани, что светилась, как желтая кожица лука под солнцем; все женщины дивились, глядя на ткань столь искусной работы; где взял он такую, — не знаю, из дома ль привез, или, может, кто ее подарил, — ведь многие люди Одиссея любили. Из спутников помню я одного, — был он смуглый, сутулый, с курчавыми волосами, звали его Эвридам.Снова показались слезы на глазах Пенелопы, — так верно этот нищий старик описал ее мужа, и она сказала:
— Добрый странник, отныне ты будешь любим и почтен в моем доме. Но горе мне, горе! Я никогда не увижу мужа!
Одиссей начал ее утешать и рассказывать, будто он слышал в Эпире, что Одиссей находится там и скоро домой возвратится.
— Клянусь, что в этом году и в месяце этом он вернется в солнечную родную Итаку!
Но Пенелопа поверить тому не могла.
— Нет, — говорила она, — никогда я больше уже его не увижу!
Она велела рабыням омыть страннику ноги и приготовить ему мягкое ложе; но Одиссей отказался от мягкой постели:
— Может, есть у вас в доме старуха, которая так же много на своем веку испытала, как я, той я позволил бы ноги себе омыть.
— Есть у нас в доме старуха-рабыня, что нянчила в детстве самого Одиссея, — ответила Пенелопа, и, позвав умную, добрую няню Эвриклею, она попросила ее омыть страннику ноги.
Няня подошла к Одиссею, поглядела на него и, заплакав, сказала:
— Быть может, и его там тоже встречают бранью, как встретили тебя здесь наши рабыни. Никого я не видела, кто был бы так похож и ростом и голосом на Одиссея, как ты.
— Это правда, — ответил ей Одиссей, — многие мне говорили, что мы похожи один на другого.
Вот стала Эвриклея мыть Одиссею ноги, и вдруг она нащупала рубец на его правом колене — след раны, нанесенной ему в юности во время охоты на дикого вепря, — и тотчас узнала по рубцу Одиссея; от радости и изумления она опустила руки.
— Это ты, Одиссей, мое золотое дитя, и я-то тебя не узнала, пока не прикоснулась к тебе! — воскликнула няня, обняв ему колени; но Одиссей зажал ей рот рукой, а другою притянув ее ближе к себе и тихо ей на ухо молвил:
— Не говори ни слова! Да, я — Одиссей, но ты молчи, чтоб никто не узнал об этом в доме!
— Я все сохраню в тайне; сердце мое будет твердым, как железо или камень, — и она вышла, чтоб принести в тазу теплой воды. Омыв ему ноги, она натерла их маслом; и Одиссей подвинулся ближе к огню, чтобы согреться, и прикрыл лохмотьями свой рубец на колене.
Снова обратилась Пенелопа к Одиссею:
— Странник, хочу я тебя спросить еще, что мне делать, — остаться ли с сыном и смотреть за хозяйством, как того желал Одиссей и хочет сейчас народ, или выйти мне замуж? Растолкуй мне сон, который мне снился. Есть у меня двадцать гусей, я люблю их кормить пшеницей и смотреть, как плавают они в пруде; и вот виделось мне во сне, будто с горы прилетел орел и их всех заклевал, будто лежат они мертвые в доме моем, а орел улетел, высоко поднялся в небо, и я во сне стала плакать. И много ахейских женщин плакали вместе со мной. А орел вдруг вернулся и, сев на высокую крышу царского дома, человеческим голосом молвил: «Не печалься, моя Пенелопа, это не сон случайный, а сбудется все, как есть. Гуси — это твои женихи, а орел, прилетевший их растерзать, это я — твой Одиссей, который к тебе возвратился, женихам на погибель!» Тут я проснулась и вышла во двор посмотреть на гусей, и вижу, что все они живы.
— Царица, — ответил ей странник, — твой сон можно объяснить только так, как растолковал его сам Одиссей. Твой сон предвещает смерть женихам.
Но с грустью сказала ему Пенелопа:
— Завтра наступает тот ненавистный день, когда заставят меня покинуть дом Одиссея. Но я хочу предложить женихам состязание в стрельбе из лука; мой муж Одиссей ставил, бывало, двенадцать жердей, с кольцами наверху, и, отойдя, он стрелу выпускал из лука, и она пролетала сквозь все двенадцать колец; и вот я решила: кто лучше натянет лук Одиссея и чья стрела пролетит через все двенадцать колец, тот и будет мужем моим. Но тяжко мне будет разлучаться с милым, родным мне домом.
И спокойно сказал Одиссей:
— Мой совет: не откладывать состязания; верь мне, завтра вернется к тебе твой муж, он явится прежде, чем кто из твоих женихов успеет тугой его лук натянуть.
Так сказал он, и вскоре они простились. Одиссей остался внизу и лег спать на овчине, в сенях; а Пенелопа поднялась в свои верхние покои, где она долго плакала, вспоминая ночью с тоской милого мужа.Теплой овчиной укрыла няня Одиссея, но не спалось ему; он лежал, глаз не смыкая, все думал о том, как ему одному расправиться с женихами.
Но явилась в образе девушки Афина-Паллада, тихо она подошла к его изголовью и сказала:
— Спи, ни о чем не тревожась, тяжело лежать на постели, глаз не смыкая. Знай, я приду на помощь тебе, и если бы нас окружило даже целых полсотни отрядов, то и тогда мы их одолеем. Спи, уже поздняя ночь, скоро окончатся беды твои.
Вскоре уснул Одиссей, а она на Олимп улетела. Но ночью он снова проснулся, услышав плач Пенелопы. Ему показалось, что она его будто узнала и летает над его изголовьем.
Он вышел во двор, и как раз в это время раздался удар грома. Рабыня, моловшая ночью ячмень и пшеницу на мельнице царской, в испуге сказала:
— Небо безоблачно, а ты, Зевс, посылаешь грозу. Кому послал ты знамение грома? Сжалься надо мною, несчастной. С утра до поздней ночи должна я молоть зерно, я устала от тяжелой работы, сделай так, чтобы завтрашний пир женихов был бы для них последним; мы устали угождать их обжорству.
Радостно было Одиссею слышать эти слова, и в сердце его утвердилась надежда.
Наступило утро; сошлись рабыни и развели жаркий огонь на большом очаге.
Проснулся и Телемах. Встав, он взял в руки меч и боевое копье и, встретив на пороге няню Эвриклею, спросил:
— Напоила ли ты и накормила нищего странника в нашем доме? Спокойно ли спал он у нас?
И рассказала няня ему, что от пищи он отказался и спал в сенях на воловьих шкурах, укрытый овчиной.
Затем Телемах вышел из дому и, кликнув собак, отправился вместе с ними на площадь. Няня тем временем велела рабыням скорее прибрать в доме и приготовить все к пиру, который должен сегодня начаться раньше, — было новолуние и день этот был посвящен Аполлону. Все было убрано в доме, вымыли начисто столы; на стулья и скамьи положили пестрые красные ткани и принесли амфоры со свежей водой.
Эвмей пригнал на кухню трех кабанов, самых жирных в стаде.
Между тем все женихи собрались вместе и стали совещаться о том, как им убить Телемаха. Вдруг показался на небе орел, державший в когтях голубку, и Анфином заметил: «Друзья, я вижу, замысел наш не удастся. Подумаем лучше о пире», — и все толпой направились в дом Одиссея.
Были зажарены коровы, кабаны и козы; слуги приготовили вино и, смешав его с водой, разлили по чашам и подали на стол гостям; разнесли пирующим хлебы в прекрасных корзинах. И начался праздничный пир. Велел Телемах Одиссею сесть у порога широкой двери и, подвинув к нему маленький стол и простую скамейку, принес ему мяса, подал чашу с вином.

— Ты сиди здесь, — сказал он с намерением хитрым, — пей вино вместе с моими гостями и обиды не бойся. Мой дом — не харчевня, где всякий сброд пирует, а дом царя Одиссея.
И, обращаясь к пирующим, он заметил:
— А вы, женихи, воздержитесь от слов непристойных и воли рукам не давайте, чтоб не было ссоры!
Все женихи его смелым словам удивились, и сказал Антиной:
— Не следует нам принимать слов Телемаха к сердцу. Пусть себе угрожает, если б не воля Зевса, мы давно бы покончили с ним.
Но Телемах не обратил внимания на эти слова.
И вот стала Афина-Паллада побуждать женихов к дерзким поступкам, чтоб сильней пробудить у Одиссея желание мести.
Поднялся из-за стола один из женихов, по имени Ктесипп; человек он был глупый и дерзкий, был очень богат — и надменно заметил:
— Этот нищий старик уже получил свой кусок, но мне хотелось бы дать ему тоже, как гостю, подарок, — и он схватил большую коровью ногу, лежавшую на блюде, и кинул ее в лицо Одиссею.
Но Одиссей успел нагнуть голову, и коровья нога, пролетев над ним, ударилась в стену.Разгневанный Телемах поднялся с места и грозно сказал:
— Ктесипп, благодари Зевса, что ты не попал в старика, а то мое бы копье пронзило тебя вернее! Я к вам ко всем обращаюсь и новых обид не советую делать; я скорей соглашусь быть убитым, чем быть свидетелем наглых поступков.
Никто из женихов не ожидал услышать от него такие уверенные слова, и поднялся тогда Агелай и сказал:
— Прав Телемах, на умное слово его вы не должны отвечать оскорблением. Я даю дружелюбный совет Телемаху: он должен посоветовать умной Пенелопе, чтобы она, наконец, избрала себе мужа, ведь нельзя сомневаться, что Одиссей домой никогда не вернется.
Коротко ответил ему Телемах:
— Я матери в брак вступать не мешаю; напротив, я сам ее убеждаю в этом, но уйти из нашего дома я принуждать ее не могу.
В ответ женихи громко рассмеялись, вдруг лица у них исказились, они начали есть сырое мясо, и сердца у них от тоски заныли.
Прорицатель Феоклимен, видя это, воскликнул:
— Горе вам! Вижу, слезы льются у вас из глаз, капает кровь со стен, мглой покрывается солнце, весь дом покрывается тьмою!
Но они снова расхохотались, и Эвримах заметил:
— Видно, Феоклимен спятил с ума; надо его проводить на площадь, пусть он подышит там свежим воздухом, если у него в глазах помутилось.
И начали женихи смеяться над прорицателем, над Телемахом и его гостями.
— Странные гости у тебя, однако, друг Телемах! — крикнул один из женихов. — Один — жадный бродяга, охотник до крох со стола, а другой — сумасшедший. Было б неплохо продать их обоих в рабство, может, за них кто-нибудь дал бы большой слиток золота.
Но Телемах молчал; он смотрел на отца, ожидая условного знака, чтоб начать с женихами расправу.
Пенелопа тем временем сидела в соседней комнате и слышала все, что говорили женихи. Она встала и, взяв медный ключ, пошла в сопровождении двух рабынь в кладовую, где хранилось оружие Одиссея и драгоценная утварь. Там же хранился и его лук со стрелами, принадлежавший Эвриту, самому знаменитому когда-то стрелку, и подаренный сыном его Одиссею; этот лук Одиссей хранил на память о нем и никогда не брал его с собой на войну.
Отомкнув замок и отодвинув засов, отперла дверь Пенелопа, и заскрипели ржавые петли, и звук был похож на мычание быка круторогого, которого гонят на луг, — так дико визжали петли тяжелых дверей, когда открывала их Пенелопа. Она вошла в кладовую, сняла ее стены лук Одиссея, села и положила его на колени. Вынув его из чехла, она зарыдала, и долго-долго рыдала она. И вышла затем к женихам на пир. Вслед за ней шли рабыни, несшие лук и колчан.
Войдя в зал, она стала возле колонны и, прикрыв лицо покрывалом блестящим, сделала знак, чтобы все замолчали.
— Слушайте все вы, мои женихи, — так обратилась она к гостям, — долгое время вы разоряете наше хозяйство, каждый день проводя на пирах в Одиссеевом доме. Вы хотите принудить меня согласиться, чтоб вышла я замуж. Я готова на это; но прошу, чтобы вы помогли разрешить мне выбор. Вот лук Одиссея; тот, кто натянет его и чья стрела пролетит через все двенадцать колец, не задев их, того я выберу мужем своим, и с тем я уйду из милого светлого дома, о котором я буду вспоминать даже во сне.
Тут велела она пастуху Эвмею подать женихам лук Одиссея и стрелы. Эвмей заплакал, взяв его в руки, заплакал и пастух Филотий. И крикнул на них Антиной, негодуя:
— Эй вы, грубые люди, чего разревелись? Вы что, еще больше хотите опечалить свою госпожу? Плакать хотите, так прочь убирайтесь отсюда! Мы же, друзья, давайте пробовать силу и меткость. Но, может быть, здесь никого не найдется, кто бы согнул этот лук?
А сам про себя он втайне думал, что с этим луком он уж наверно сладит, не зная еще, что станет первою жертвой стрелы Одиссея.
Вот встал Телемах и сказал:
— Горе мне! Моя мать хочет покинуть наш дом, а я веселюсь и пирую. Но, однако, пора начинать состязание; берите лук Одиссея и покажите на деле свою силу!
И, сбросив мантию с плеч, он сказал:
— Я тоже хочу попытаться натянуть лук своего отца и кольца пробить стрелою; если мне это удастся, мне будет легче тогда терпеть одиночество в доме, зная, что и я не бессилен.
И он вышел из зала и стал укреплять во дворе жерди. Выровняв их по шнуру, он прочно забил их в землю. Став у порога, он схватил лук Одиссея и начал натягивать тетиву; он трижды пытался его согнуть, но трижды могучий лук разгибался; хотел он было в четвертый раз натянуть его, удвоивши силу, но Одиссей подал условный знак головой, и Телемах остановился.
— Ваш черед, женихи! Я, должно быть, рожден недостаточно сильным, вы, пожалуй, сильнее меня.
Тут, торжествуя, сказал Антиной женихам:
— Теперь попытаемся мы. Друзья, начинайте подходить по порядку справа налево, как вино на пирах подавать начинают.
И все с ним согласились.
Первым поднялся Леодей, сидевший на самом краю стола. Став у порога, он взял лук Одиссея, но согнуть его он не смог и, огорченный, воскликнул:
— Нет, мне не по силам лук Одиссея! Видно, придется нам, утомив свои руки, искать другую ахейскую женщину, — и он поставил в углу у дверей стрелы и лук.
Гневно к нему Антиной обратился:
— Грустное слово ты молвил, мне слышать его неприятно. Ты, пожалуй, рожден быть бессильным, а не могучим властителем лука. Но помни, что есть среди нас другие, которые смогут с ним совладать, — и, подозвав пастуха Мелантия, он велел ему разложить огонь и принести из кладовой кусок жирного сала. — Мы на огне подогреем тугой лук Одиссея и смажем салом его, — объявил Антиной.
Растопив сало, женихи начали смазывать лук, чтоб он сделался гибче, но и после того никто из них не мог его натянуть. И вот наступил черед Антиноя и Эвримаха. Как раз в это время вышли из дома свинопас Эвмей и коровник Филотий. Заметив что, следом за ними вышел и Одиссей, и, остановив их, он тихо сказал им:
— Верные Эвмей и Филотий, могу ли я довериться вам? Скажите, что сделали б вы, если бы вдруг явился сюда Одиссей? На чью бы вы сторону стали? Ответьте мне прямо.
— О, если б исполнилось наше желание и вернулся бы к нам Одиссей, то он бы увидел, что мы тотчас ему помогли бы! — ответил Филотий. То же подтвердил и Эвмей.
Тогда Одиссей, убедившись в их верности, объявил им:
— Так знайте, что я — Одиссей, который вернулся в родную Итаку после долгих скитаний и бед. Слушайте вы, что должно здесь вскоре случиться. Если Зевс мне поможет истребить женихов, я вас награжу и будете жить вы со мною, как братья сыну моему Телемаху. А для того, чтобы вы поверили мне, вот рубец на колене, вам знакомый; помните, был я однажды ранен вепрем, когда охотился на Парнасе, — и Одиссей, откинув лохмотья, открыл колено и показал им рубец, который пастухи тотчас узнали.
Заплакав от радости, они крепко обняли своего хозяина и стали его целовать. Одиссей целовал их тоже, но, наконец успокоившись, он сказал им:
— Плакать оставьте, чтоб никто не узнал нашей тайны. В зал входите не вместе; я первый войду, а вы после меня. Ждите знака, который я вам подам. Женихи, я думаю, не допустят меня к состязанию, но ты, Эвмей, сам принеси мне лук и колчан, не дожидаясь приказа. Вели рабыням крепко на ключ запереть двери, ведущие в женскую половину, и пусть они все спокойно сидят за работой, даже если услышат шум или стон. А тебя, Филотий, я прошу запереть на замок ворота, засов задвинуть и затянуть его крепко ремнем.
И Одиссей тотчас вернулся в зал, где женихи пировали, и сел на свое прежнее место; а вскоре за ним вошли пастухи Эвмей и Филотий.
В это время Эвримах разогревал над огнем лук Одиссея и смазывал его салом, но, однако, как ни старался, но тетивы натянуть он не мог. Раздосадованный неудачей, он громко воскликнул:
— Мне обидно и стыдно за себя и за вас, друзья! Не о том я грущу, что мне придется отказаться от Пенелопы, — много есть прекрасных невест в Итаке и в других городах; досадно мне то, что мы куда слабей Одиссея, и это состязание нас покроет стыдом и позором навеки.— Нет, Эвримах, — крикнул ему Антиной горделивый, — будь уверен, что этого не случится! Сегодня в городе чествуют Аполлона, и из лука стрелять в этот день не годится. Спрячем же лук до завтра, а утром принесем жертву светлому Аполлону, сгибателю лука, и закончим тогда состязание.
Всем женихам пришлись по сердцу слова Антиноя, и они одобрили его предложение.
Тут подали слуги им воду, чтоб руки умыть, а молодые рабыни наполнили чаши вином и стали разносить их гостям, начав, по обычаю, справа.
Встал тогда Одиссей и сказал женихам:
— Прав Антиной, его предложение кстати; лук отложите, а завтра решит Аполлон, кто из вас победителем выйдет. Но позвольте и мне взять этот лук чудесный и при вас испытать, осталась ли прежняя сила в моих престарелых руках.
Просьбы Одиссея никто не одобрил, каждый боялся: а вдруг нищий старик их победит в состязании? И гневно ответил ему злой Антиной:
— Ты, старый бродяга, должно быть, и вовсе ума лишился. Будь доволен и тем, что тебе позволяют сидеть вместе с нами на этом пиру. Пожалуй, ты пьян, но, смотри, берегись беды! Если осмелишься ты этот лук натянуть, то не будешь за это прославлен, а будешь отправлен к злому царю Эхету; он обрежет тебе уши и нос и бросит на съедение псам. Уж лучше сиди и силой не спорь с молодыми.
Но Пенелопа ему возразила:
— Нет, Антиной, будет несправедливо, если мы не позволим гостю участвовать в состязании. Не боишься ли ты, что он сможет натянуть лук Одиссея и будет свататься за меня?
— Нет, не того мы боимся, а страшны нам насмешки, что нищий старик может нас победить в состязании, — ей отвечал Эвримах.
— Нет, ты неправ. Гораздо позорней, когда на пирах расточают чужое добро, как делаете это вы. Странник ростом высок и, видно, силен, дайте ему лук, и мы посмотрим, что будет. Если он победит, я подарю ему мантию, меч и сандалии и отправлю, куда он захочет.
Но вмешался в их спор Телемах; он посоветовал матери уйти к себе и заняться хозяйством.
— Милая мать, распоряжаться луком могу только я один, это вовсе не женское дело, — сказал он.
Пенелопа послушалась сына и, затворившись в женских покоях, плакала долго, говоря об Одиссее, и вскоре в слезах уснула.

Взял Эвмей лук и стрелы и подал их Одиссею, но женихи на него закричали:
— Стой, свинопас проклятый, кому подаешь ты лук? Если мы победим, ты будешь брошен на съедение твоим же собственным псам!
Испуганный Эвмей хотел было поставить лук на место, но Телемах гневно крикнул ему:
— Подай лук сюда! Здесь ты должен слушаться меня одного!
В ответ на его слова все женихи громко расхохотались, но в сердце затаили досаду; Эвмей, подав лук Одиссею, поспешил к няне Эвриклее и приказал ей запереть все двери, ведущие в зал. А Филотий тем временем тайно вышел во двор и запер на замок и на засов ворота, вернулся назад и сел на прежнее место. Он все время вглядывался в Одиссея, который, взяв лук, стал рассматривать его, цел ли он и все ли в нем в порядке. Женихи смотрели на Одиссея и переглядывались между собой.
— Смотрите, как этот нищий бродяга рассматривает, его, — говорили одни. — Видно, он в луках знаток, — говорили другие, и насмешливо замечали третие: — Пусть ему все удастся так же, как и в состязании этом!
Одиссей, осмотрев внимательно лук, вдруг натянул его так же легко, как певец, привыкший играть на лире, к песне готовясь, настраивает ее и легко натягивает на ней упругие струны.
Правой рукой натянул Одиссей упругую тетиву, и она зазвенела, как звонкая ласточка в небе, и дрогнуло сердце у женихов, лица у них изменились, и вдруг в что время на небе гром прогремел, точно знак подавая.
Обрадовался Одиссей, быстро схватил стрелу, натянул тетиву, прицелился — и стрела пролетела через все двенадцать колец, их не задев.
— Видишь, — обратился стрелок к Телемаху, — твой гость не опозорил тебя. В цель я попал и лук натянул свободно. Хотя иные здесь надо мной и смеялись, но, видно, прежней силы я не утратил. Однако пока не стемнело, надо устроить гостям угощение иное; надо спеть им на новый лад, играя на звонкой лире, — так сказал Одиссей и повел бровями. Это был условный знак Телемаху; он понял его и, опоясавшись мечом и взяв боевое копье, стал рядом с отцом.Вот Одиссей хитроумный, сбросив с себя лохмотья, схватил лук и колчан и вскочил на высокий порог двери. Он высыпал острые стрелы на пол и, обратившись к женихам, смотревшим на него в изумлении, громко воскликнул:
— Друзья-женихи, первый опыт удался! Пора начинать состязание другое! Теперь я хочу выбрать иную цель, в какую никто не стрелял до сих пор. Я надеюсь, что Аполлон мне поможет не промахнуться!
Он поднял лук и быстро нацелился в Антиноя. Тот в это время беззаботно сидел за столом, не предчувствуя смерти, и подносил к губам золотую чашу с вином; но просвистела стрела, и упал он, пронзенный в горло; и хлынула черная кровь изо рта.
Никто из пирующих не мог ожидать, чтоб один человек осмелился выступить против целой толпы.
Увидев, что Антиной убит, женихи подняли страшный крик; все поднялись с мест и кинулись за оружием, но не было на стене ни щита, ни копья боевого.
И закричали разъяренные женихи на Одиссея, грозя ему смертью:
— Ты убил самого знатного юношу Итаки, так знай, что скоро коршуны расклюют твое тело!
Они сначала подумали, что он случайно попал стрелой в Антиноя, и не знали, что им всем готовится гибель.
Мрачно посмотрел на них Одиссей исподлобья и крикнул во весь голос:
— Злые собаки, вам думалось, что я никогда не вернусь из Трои, и вы решили грабить мой дом и, правду забыв, принудить жену к ненавистному браку. Но знайте, что близок час вашей гибели!
Все женихи были в ужасе и искали глазами дорогу, куда им бежать.
Первым опомнился Эвримах и сказал:
— Если ты и вправду царь Одиссей, который вернулся домой, то обвинения твои справедливы. Но главный виновник всему Антиной, он мертвый лежит перед тобою; он всех злодеяний зачинщик. Это он замышлял убить Телемаха и захватить власть в Итаке. А ты, Одиссей благородный, нас не губи; мы меньше всего виновны; назначь нам, какую хочешь, уплату за все, что здесь истрачено нами. Мы готовы охотно расплатиться золотом, и каждый из нас даст тебе двенадцать быков, чтоб успокоить твой гнев.
Но мрачно глянул на них Одиссей исподлобья и ответил:
— Нет, Эвримах, до той поры я не успокоюсь, пока кровью не отплачу вам за все обиды. Остается выбор один — сражайтесь со мной, защищаясь, или бегите отсюда, спасаясь от смерти, но от гибели вам все равно не уйти!
Дрогнуло сердце у всех. Обратился тогда Эвримах к друзьям, их ободряя:
— Он не уймется до тех пор, пока всех нас не убьет. Друзья, не дадимся ж ему мы без боя! Скорее берите мечи, а от стрел укройтесь столами; кинемся всей толпой на него и, сбросив его с порога, бросимся в город, чтоб кликнуть на помощь друзей, — он скоро все стрелы свои расстреляет.
Эвримах выхватил меч и с диким криком кинулся на Одиссея, но его стрела попала Эвримаху прямо в сердце, и упал он набок, закрываясь столом.
Тут вскочил Анфином и ринулся, размахивая мечом, желая пробиться к двери; но бросил в него копье Телемах, оно вонзилось ему в спину и пробило грудь, и со стоном Анфином упал наземь. Телемах отскочил в сторону, но не вынул копья из груди Анфинома, опасаясь, чтоб кто-нибудь из врагов не ударил его сбоку, и поспешил отойти под защиту отца.
Затем он бросился в верхнюю комнату дома, где хранилось оружие; он взял оттуда четыре щита, восемь копий и четыре шлема, украшенных конскими хвостами, и, надев на себя медные латы, вернулся назад с оружием — для отца, для себя и для пастухов Филотея и Эвмея.
Быстро вооружившись, он стал рядом с отцом; по бокам стали верные пастухи. Пока у Одиссея оставались стрелы, он продолжал, стоя на пороге, разить ими без промаха одного жениха за другим. Но вскоре колчан опустел; тогда Одиссей оставил лук и, укрывшись кожаным толстым щитом, сделанным из четырех кож, надел на голову меднокованый шлем, украшенный конским хвостом, и, взяв в руку два боевых копья, велел Эвмею стать возле узкой потайной двери, откуда был выход из дома, чтоб отрезать врагам отступление. Но когда Эвмей отошел от двери, чтоб вооружиться, это заметил один из женихов — Агелай и посоветовал своим друзьям, чтоб они попытались пробраться к выходу. Но коварный Мелантий объяснил им, что дверь эта слишком узка, и обещал тотчас пробраться тайком в комнату, где хранилось оружие; ему удалось пробраться туда в обход, и он вынес двенадцать щитов, столько же копий и шлемов, которые тотчас раздал женихам.
Глянул Одиссей и увидел, что женихи вооружаются, что в руках у них длинные копья, на головах шлемы, и подумал, что ждет его верная гибель. И он сказал Телемаху:
— Должно быть, кто-нибудь нам изменил, не Ме-лантий ли подлый?
— Это я второпях забыл запереть дверь оружейной комнаты, и ловкий лазутчик пробрался туда, — тихо ответил ему Телемах. — Слушай, Эвмей, — продолжал он, — скорее беги туда, стань там за дверью и жди.
И когда коварный предатель Мелантий снова пошел за оружием, Эвмей и Филотий, подкравшись, кинулись на него и, крепко связав ему ноги и руки, привязали его к колонне.
— Спи спокойно, Мелантий, — молвил с насмешкой Эвмей, — и смотри не забудь завтра пригнать коз на пир женихам! — и они закрыли двери на ключ; затем быстро вернулись вниз к Одиссею и стали с ним рядом. Стояли теперь против целой толпы женихов четверо грозно на высоком пороге.
И явилась Одиссею Афина-Паллада в образе его старого друга юности Ментора и подняла мужество в нем, а затем легкой ласточкой она обернулась и села на закопченную дымом перекладину под сводами дома.
Вот бросились в бой женихи, и крикнул Агелий, их ободряя:
— Он скоро от боя устанет! Друг его Ментор, нахвастав, покинул его, и он, беззащитный, стоит на пороге. Разом копий, друзья, не бросайте, бросьте сначала шесть, и великая будет нам слава, если нам удастся сломить Одиссея, — и они кинули сразу шесть копий, но промахнулись; копья вонзились глубоко в притолоку двери и в стену.
— Теперь наш черед! — громко сказал Одиссей, и все четверо, нацелившись, кинули копья, и — четверо женихов, впереди наступавших, упали на землю.
Отступили к стене женихи, но, назад отходя, успели вытащить копья из трупов убитых и снова кинули их в Одиссея. Но и теперь они промахнулись, и копья вонзились в притолоку двери и в дощатую стену; но удалось Анфиомедону. ранить Телемаха в руку, и оцарапал плечо под щитом Эвмею Ктесипп, но тотчас он пал под ударом копья Эвмея.
— Это тебе за коровью ногу, которую кинул ты в нищего Одиссея, — он крикнул Ктесиппу, похваляясь удачным ударом.
Пал от удара копья Одиссея Агелай, и насквозь пронзил Телемах Анфиомедона.
И овладел ужас другими; они стали метаться по залу, не зная, куда им бежать, где им спасаться, — так бегают коровы по лугу, спасаясь от оводов, или бросаются так, спасаясь стаей густой, птицы на землю, когда на них с гор опускаются соколы с протянутым клювом, — так женихи бросались из угла в угол, попадая на копья Одиссея, Телемаха, Филотия и Эвмея.
Вот подбежал к Одиссею Леодей; он упал перед ним на колени и стал просить его о пощаде:
— Я был прорицателем у женихов, никого из живущих в доме твоем не обидел, я сдерживал многих от постыдных поступков.
Но ответил ему Одиссей:
— Если ты был у них прорицателем, то, должно быть, за них ты молился, — и, выхватив меч из рук умирающего Агелая, он ударил с размаху Леодея, и тот упал замертво наземь.
Дрожал от ужаса Фемий-певец, услаждавший на пирах женихов своим пением; приблизившись к дверям, он держал в руках лиру.
Став на колени и положив бережно лиру на пол, он просил Одиссея его пощадить:
— Сын Лаэрта, Одиссей благородный! Ты будешь жалеть, если убьешь певца, который радует лирой людей. Не губи песнопевца! Телемах свидетель тому, что я был приведен сюда силой, меня здесь петь принуждали.
И крикнул Телемах Одиссею:
— Отец, не убивай его, он неповинен. Пощади и честного глашатая Медона, он заботливо нянчил меня, когда был я ребенком.
Медон в это время лежал под столом, укрывшись коровьей шкурой. Услыхав доброе слово, он подбежал к Телемаху и, обняв его колени, стал их целовать. «Заступись за меня, мой родимый!»— молил он его, и сказал Одиссей, улыбнувшись:
— За свое спасение благодари Телемаха. Знайте и другим расскажите, что делать добрые дела лучше, чем злые; а ты, Фемий, выйди скорей из дома вместе с Медоном, сядь у ворот и песню сложи нам.
Оба вышли и сели у алтаря, посвященного Зевсу.
Оглянулся вокруг Одиссей и увидел, что из женихов уже никто не остался в живых, — все лежали в куче, как рыбы, которых вытащил сетью рыбак на берег из глубокого моря и вытряхнул на желтый горячий песок.
И сказал Одиссей Телемаху:
— Надо позвать сюда Эвриклею.
И няня-старуха тотчас явилась; увидав Одиссея, покрытого потом и кровью, который стоял среди груды убитых и был похож на льва, который, съев быка, поднимается сытый, она закричала, радуясь этой победе.
Но Одиссей ей заметил:
— Няня, не должно показывать радость над трупом врага.
Затем он велел Эвриклее позвать рабынь, и они вынесли трупы убитых, обмыли столы и стулья, и привели все в порядок.
— А теперь, — сказал Одиссей Эвриклее, — принеси мне огня и очистительной серы, надо скорей окурить дом. Потом позови сюда Пенелопу и всех служанок.
Эвриклея предложила Одиссею сначала переодеться в чистый хитон, но он отказался; когда ему принесли огня и очистительной серы, он начал окуривать комнаты дома и широкий, обнесенный стеной двор. Затем няня Эвриклея позвала верных служанок; они спустились в зал с факелами в руках, окружили толпой Одиссея и, приветствуя его возвращение, целовали ему руки и плечи. И он заплакал от радости и печали, узнавая всех своих верных слуг.Тем временем няня Эвриклея поднялась наверх к Пенелопе сообщить ей радостную весть о том, что Одиссей возвратился. Подойдя к изголовью спящей Пенелопы, она тихо сказала:
— Проснись, мое золотое дитя Пенелопа, ты увидишь сейчас того, кого ты так долго ждала. Он уничтожил всех дерзких женихов, оскорблявших тебя и сына.
Но Пенелопа, проснувшись и не поверив словам няни, ответила ей:
— Милая Эвриклея, ты, должно быть, лишилась рассудка, в здравом уме ты не стала б смеяться над моею печалью.
— Нет, не смеяться над тобой я пришла, — ответила няня, — а сказать тебе правду, что Одиссей находится в доме, что нищий тот старик, над которым все смеялись, это и есть твой муж. Телемах знал об этом, но скрывал до времени тайну отца, чтоб верней отомстить женихам.
Радостно бросилась к няне на шею Пенелопа и, плача, сказала:
— Няня, если ты правду сказала, что Одиссей вернулся, то объясни мне, как мог он справиться с целой толпой женихов?
— Я об этом не знаю. Когда мы все вместе сидели в комнате, запершись на ключ, боясь вымолвить слово, яслышала издали стоны раненых, а затем нас позвали Телемах и Одиссей. Я сошла вниз и увидела Одиссея: он стоял среди груды убитых, лежавших на полу, обагренный кровью; мне радостно было смотреть на него; покрытый потом и кровью, он был похож на разъяренного льва. Затем он стал окуривать дом очистительной серой, а сейчас прислал меня за тобой.
— Друг Эвриклея, не будем радоваться прежде времени, — сказала ей Пенелопа, — было бы великим счастьем, если б все это было правдой, но я этому не верю; это не он, а один из бессмертных явился и пришел наказать женихов за все их злодейства. Мужа мне никогда не увидеть, он погиб далеко от родимой Итаки.
Но ответила ей няня Эвриклея:
— Мое дорогое дитя, вчера я своими глазами видела рубец на его колене от раны, нанесенной ему когда-то диким вепрем во время охоты; когда я мыла ему ноги, тот рубец я узнала и хотела тебе об этом сказать, но он мне велел молчать. Пора нам, однако, идти, и знай, что я правду сказала.— Мне трудно поверить тебе, но давай спустимся вниз к Телемаху; я посмотрю на убитых и на того, кто убил их.
И Пенелопа стала в тревоге спускаться в зал, не зная, как ей поступить, издали с ним говорить или подойти тотчас к нему и поцеловать ему голову, руки и плечи.
Переступила Пенелопа порог, вошла в зал и села у пылающего очага. У высокой колонны, против нее, сидел Одиссей, ожидая, что скажет ему Пенелопа.
Долго сидела она в молчании, тревожно билось сердце у нее, — то глянет она на него и видит, что это и вправду он, Одиссей, перед ней, то снова не верит тому и видит в жалком рубище нищего старца.
Подошел, наконец, Телемах к матери и воскликнул с досадой:
— Милая мать, почему ты сидишь печальная и ласкового слова не скажешь ему? Почему не подходишь к нему? Почему его не расспросишь и так недоверчиво мужа встречаешь? Неужто сердце твое бесчувственней камня?
— Милый мой сын, сильно волнуется сердце мое, и от волнения я вымолвить слова не в силах, я даже не смею ему посмотреть в глаза. Но если это и вправду царь Одиссей, мы можем друг другу открыться, — есть у нас тайные знаки, неизвестные людям другим.
Тут Одиссей улыбнулся и сказал Телемаху:
— Друг, не тревожь свою мать понапрасну и дай ей меня расспросить, вскоре она сама убедится в правде. Ей трудно меня узнать в рубище нищего. Но надо подумать, как нам теперь поступить. Мы погубили знатнейших юношей Итаки, и нам следует теперь опасаться мести их родных и друзей. И я думаю так: нам надо омыться и надеть на себя богатые одежды, как на праздник, и пусть получше оденутся наши домашние и рабыни; позовем певца со звонкою лирою: пусть он ведет хоровод, управляя веселою пляской, чтоб все прохожие думали, что в доме празднуют свадьбу. Надо, чтоб никто в городе не узнал об убийстве женихов, пока мы не уйдем отсюда в поле, в наш сад плодовый. Там мы решим, как поступить нам дальше.
Совет Одиссея был тотчас исполнен. Все оделись в чистые праздничные одежды, рабыни повели хоровод, а певец, настроив лиру, запел веселую песню для пляски. Загремел весь дом от топота ног и звучного пения; и всякий, проходивший по улице, думал: «Должно быть, Пенелопа, наконец, решила праздновать свадьбу».
В это время Одиссей мылся в купальне; натерла тело ему Эвриклея благовонным оливковым маслом. Он надел легкий хитон и стал вдруг снова красив, станом высок и строен, и вились у него золотисто-темные волосы. Он вышел из купальни, похожий на лучезарного бога Аполлона, вернулся в пиршественную залу и сел на прежнее место напротив Пенелопы.
— Непонятлива ты, — молвил он ей, — у тебя не нежное женское сердце, и нет, пожалуй, на свете жены, что встретила б так неласково и недоверчиво мужа, вернувшегося домой после долгой разлуки. Няня, приготовь мне постель одному, у женщины этой железное сердце.
— Это ты непонятлив! — отвечала ему разумная Пенелопа. — Не из гордости или от изумления я от тебя отдаляюсь; я живо помню, каким ты был, покидая Итаку. Няня, приготовь ему постель не в спальне, построенной им, а в комнате, куда вынесено его ложе. Положи ему мягких овчин и широким накрой покрывалом, — так говорила она, желая испытать Одиссея.
И он с досадой воскликнул:
— Кто же мог вынесть из спальни мое ложе? Даже самый сильнейший не в силах был бы этого сделать, даже если бы сдвинуть его рычагом он пытался. Я сам свое ложе сделал, и в устройстве его есть тайна, известная мне одному. Во дворе когда-то росла большая олива, ее ствол был толщиной в колонну; я возвел вокруг нее высокие стены из широких тесаных камней, вывел свод, сделал дощатые двери, а затем подрубил ее ствол топором, и на низком обрубке его, по шнуру его обтесав у корня, поставил я ложе; я украсил его золотом, серебром и слоновою костью; раму ложа я стянул ремнями из кожи воловьей и обшил ее красной тканью. Сохранилось ли ложе мое, я не знаю, но если сняли его, то, должно быть, спилили оливу под самый корень.
Задрожали колени и сердце у Пенелопы, когда она услыхала эти слова и узнала, наконец, Одиссея.
Заплакав навзрыд, она бросилась обнимать мужа и, нежно целуя его милую голову, она говорила:
— Не сердись на меня, Одиссей, ты самый разумный и добрый между людьми. Не гневайся на меня, не делай упреков, что я не сразу к тебе приласкалась. Одиссей, мое сердце боялось, чтоб не обманул меня кто-нибудь словом коварным. А теперь, когда ты так подробно рассказал нашу тайну, описал все приметы, известные только нам, ты меня убедил, Одиссей.
Плача, обнял он свою верную разумную Пенелопу, и она прижалась к нему с радостным чувством, с каким утомленный пловец, спасшийся в бурю на обломках корабля из мутно-соленых волн, наконец, выходит на берег и, прижимаясь, целует милую твердую землю. Так радовалась она, любуясь возвращенным ей Одиссеем, и не могла оторвать рук от его шеи.
Их могла бы застать в слезах, в глубоком волнении утренняя заря, если бы Афина-Паллада не удержала ночь на небе и не запретила румяной Эос гнать из реки-Океана легконогих коней.
Уже наступила глубокая полночь, и давно легла отдыхать няня, давно уже в доме утихли пляски и песни, и все Легли спать, но долго еще слушала Пенелопа с затаенным волнением чудесный рассказ Одиссея о скитаниях его; она не могла уснуть, нежно руками обняв мужа, слушала повесть его о далеких киконах, о том, как прибыл он к людям, питавшимся лотосом, как попал в пещеру к одноглазому циклопу, как он гостил у Эола, как корабль его принесло бурей к берегу лест-ригонов. Она слушала его рассказ о волшебнице Цирцее; как он спускался в темную область Аида и что он там видел, как слышал он голоса сладкозвучных сирен, плывя по лазурному морю; как пришлось ему плыть между ужасной Харибдой и Скиллой; как был разбит корабль его бурей, как попал он на остров к нимфе Калипсо, сулившей ему вечную юность, если он останется жить у нее, и как он спасся оттуда на чужом корабле и привез с собой много чудесных подарков. Потом он слушал рассказ Пенелопы о том, как жила она в доме одна, его дожидаясь, об испытанных ею обидах, тревогах и горе, и о том, как долго, тоскуя, ждала она милого мужа.
Наступила поздняя ночь, и сказал, наконец, Одиссей:
— Знай, что это еще не конец испытаниям нашим, Много еще предстоит впереди мне трудов и немало тяжелых подвигов должен я совершить. Но время давно нам спать наступило.
Пенелопа стала просить Одиссея, чтобы он рассказал ей о предстоящих бедах.
— Если хочешь, я расскажу, но не радостно будет то, что ты услышишь. Знай, что сказал мне в подземном царстве прорицатель Тирезий: «Покинув свой дом и взяв корабельные весла, Одиссей, ты отправишься странствовать снова; ты посетишь чужие моря и земли и будешь в пути до тех пор, пока не увидишь людей, не знающих моря, не солящих своей пищи, не видавших ни разу кораблей быстроходных, ни весел, что двигают их по морям, как могучие крылья. Когда ты встретишь в пути человека, который спросит тебя: «Что за лопату несешь на плече, чужеземец?», ты водрузи весло в землю, и только тогда ты окончишь свое долгое странствие! Принеси в жертву Посейдону быка, барана и дикого вепря и домой возвращайся. Смерть не застигнет тебя на море туманном, будешь ты жить до старости светлой, любимый народом, и счастьем богатый». Вот что предсказал мне старец Тирезий.
Наконец явился к ним сладостный сон, и Одиссей с Пенелопой уснули.Когда вышла на небо из мрака румяная Эос и озарила светом людей, проснулся Одиссей и, поднявшись с мягкого ложа, сказал Пенелопе:
— Ты наблюдай за хозяйством в доме, а я попытаюсь вернуть то, что было разграблено наглыми женихами; часть я завоюю, а другую ахеяне отдадут мне добровольно. Но надо мне, прежде всего, наш сад посетить и побывать на поле, я хочу увидеть отца, сокрушенного горем. А ты, Пенелопа, будь настороже, утром разнесется по городу весть о гибели всех женихов; уйди наверх с рабынями вместе, никому не являйся, ни с кем не веди разговор и вели запереть двери дома.Он вооружился, разбудил Телемаха, Филотия и Эвмия и велел им взять с собою оружие. Вышли они из ворот, Одиссей шел впереди; было раннее утро, и они, укрытые мглой, которой их окутала Афина, направились по улицам города в поле.
Они вскоре дошли до широкого поля, которое обрабатывал старый Лаэрт, отец Одиссея. Там был и плодовый сад, и дом небольшой, окруженный широким навесом; днем работали вместе с Лаэртом рабы, в доме том они обедали и отдыхали; находилась в доме еще старуха-рабыня, помогавшая Лаэрту в хозяйстве.
Сказал Одиссей Телемаху и спутникам:
— Войдите в дом и зарежьте свинью на обед; а я пойду к отцу, я хочу испытать, узнает ли он меня после долгой разлуки.
Затем, вручив рабам оружие, Одиссей быстро направился к плодовому саду, надеясь там встретить отца. Он застал его одного, все ушли собирать колючие ветки терновника для ограды; Лаэрт в это время подчищал плодовое дерево; одет он был бедно, его одежда была вся в заплатах, на ногах у него были простые сандалии из бычьей кожи, на руках рукавицы, защищавшие их от острых терновых колючек, на голове шапка из козьей шкуры; он стоял, наклонившись, печальный и дряхлый.
Одиссей спрятался за грушей и, глядя на отца, заплакал. Долго стоял Одиссей в молчании, не зная, что делать: открыться ли сразу отцу, прижать к груди старика и, руки его целуя, сказать о своем возвращении, или сперва с ним заговорить и подготовить сначала к встрече.
Подошел Одиссей к Лаэрту, когда тот, наклонив голову, окапывал мотыгой дерево, и обратился к нему:
— Ты, старик, видно, хороший садовник. Сад твой р. большом порядке; за каждым деревом ты ухаживаешь с любовью; у тебя яблони, груши, оливы, и виноградные лозы, и цветочные гряды в порядке; но должен тебе я сказать по правде, что о себе ты заботишься мало, ты бедно одет. Не за леность, пожалуй, твой хозяин на тебя недоволен, да и ты не похож совсем на раба. Скажи мне, чей это сад и кто твой хозяин? Правда ли, что попал я в Итаку, как сказал мне встреченный мной по пути человек? Он был неприветлив ко мне, ничего не ответил, когда я расспрашивать стал об одном гражданине Итаки, который когда-то гостил у меня и мне говорил, что отец его царь Лаэрт, и когда этот гость от меня уезжал, я одарил его щедро. И заплакав, старик отвечал Одиссею:
— Да, чужеземец, эта страна зовется Итакой. Но того человека, который был твоим гостем, здесь давно уже нет. Скажи мне, сколько прошло лет с тех пор, как ты видел его? Это был мой несчастный сын Одиссей, который, должно быть, давно рыбами съеден в море или достался в добычу зверям или хищным птицам. Он не был погребен и оплакан матерью и отцом, и милых глаз не закрыла ему верная жена Пенелопа. Скажи мне, кто ты? Где ты живешь? Кто твои мать и отец, на каком корабле ты прибыл в Итаку?
— Если ты хочешь узнать обо мне, — ответил ему Одиссей хитроумный, — то слушай: родом я из далекого Алибанта. Живу я богато, зовут меня Эпиритом; я плыл из Сикинии, и сюда занесло меня бурей. Свой корабль я поставил вдали от города, под лесистым склоном Нериона. Твой сын гостил у меня пять лет тому назад; мы с ним подружились и надеялись с ним часто видаться.
С грустью слушал старый Лаэрт слова Одиссея и, опустив седую голову, он зарыдал.
Одиссей не мог выдержать больше, он был потрясен скорбью отца, бросился к нему, обнял его и, целуя, воскликнул:
— Отец, это я, твой сын Одиссей, которого ты ждал так долго. После двадцати лет горестных странствий я снова вернулся в родную Итаку! Но знай: нам время терять нельзя понапрасну. Я убил всех женихов в нашем доме, мстя им за наши обиды.
— Если ты и вправду мой сын Одиссей, — воскликнул изумленный Лаэрт, — покажи мне знак, чтоб мог я поверить твоим словам.
— Видишь вот этот рубец, — показал ему Одиссей на колено, — след раны, нанесенной мне вепрем, когда юношей я охотился на Парнасе. Если хочешь, я могу указать все деревья в саду, которые ты подарил мне в детстве. Здесь вот с тобой я бежал по дорожке, а ты, даря мне деревья, каждое мне называл по имени; ты подарил мне тринадцать грушевых деревьев, десять яблонь и сорок смоковниц; обещал подарить пятьдесят виноградных лоз, чьи гроздья на янтарь золотой и пурпурный похожи.
Дрогнуло сердце от радости у старика Лаэрта, и, заплакав, он обнял милого сына и вдруг лишился чувств, но могучие руки Одиссея его подхватили; очнувшись и глядя на сына, он сказал:
— Я страшусь, что родные убитых разошлют по городу гонцов и подымут людей для отомщения.
Но Одиссей успокоил отца: — Лучше давай пойдем в твой дом, там и Телемах вместе с Филотием и старым Эвмеем, они, пожалуй, уже приготовили нам вкусный обед.
И они тихо направились к дому Лаэрта.
Войдя в комнату, они увидели там Телемаха и пастухов, которые в это время разрезывали мясо и наливали в чаши вино.
Тем временем Лаэрт омылся в купальне, надел чистую мантию, и, выйдя оттуда, он стал стройней и моложе лицом.
Наконец все уселись за стол; в это время в комнату вошел надсмотрщик над рабами Долион, вернувшийся с поля вместе со своими сыновьями.
Увидев нежданного гостя, он узнал его и застыл от изумления.
— Старик, скорее садись к нам за стол, — обратился Одиссей к Долиону, — мы уж давно здесь сидим и ждем вас, когда вы вернетесь с работы.
Подбежал Долион к Одиссею, стал его целовать и воскликнул:
— Наконец ты вернулся, наш милый, желанный! Но скажи, знает ли о твоем возвращении Пенелопа или, может быть, надо послать к ней скорее гонца?
— Она уже об этом знает, — кратко ответил ему Одиссей.
И вот подошли сыновья Долиона и, приветствовав Одиссея, все уселись за стол; начался обед в доме Лаэрта, и все наслаждались вкусной едой и вином.Разошлись вскоре по улицам города слухи про страшную месть женихам. Все граждане Итаки были взволнованы вестью об этом, и с ропотом и гневом сбежались родственники убитых к дому Одиссея. Они вынесли оттуда мертвых; одних похоронили, других отнесли на корабли и повезли на родину, в другие города, и все в печали собрались на площадь. И обратился Эвпейт, отец убитого Антиноя, к собранию:
— Граждане, много нам, ахеянам, зла причинил Одиссей. Взяв лучших наших мужей с собою в поход на Трою, он погубил и людей и все корабли. А теперь, возвратившись домой, он убил самых знатных юношей Итаки. Я умоляю вас, граждане, пока он не бежал из Итаки в Пилос или Элиду, выступить вместе со мной против него. Мы оставим о себе потомкам позорную память, если не отомстим убийцам за наших родных сыновей и братьев. Не допустим же, граждане, чтоб убийцы избежали достойной кары!
Все прониклись состраданием к горю отца. Но в это время явились на площадь Фемий-певец и глашатай Медон. Их считали убитыми вместе с женихами в Одис-сеевом доме; увидев их перед народным собранием, все удивились.
Выступил тотчас глашатай Медон:
— Граждане, прошу выслушать мое слово. Одиссей поступил так по воле громовержца Зевса; я видел сам, как один из бессмертных, приняв образ Ментора, явился на помощь к Одиссею, он возбуждал в нем бодрость и вселял страх в сердца женихов. Я видел, как метались они из угла в угол и падали в ужасе наземь.
Собравшийся на площади народ изумился, услыхав слова Медона.
Выступил тогда старик Галитерс, прорицатель:
— Приглашаю вас, граждане Итаки, выслушать слово мое. Вы сами виноваты в том, что случилось несчастье. Вы не верили мне и мудрому Ментору, когда мы вас убеждали унять своих безрассудных сыновей, грабивших дом Одиссея и наносивших обиду его жене Пенелопе. Мой совет, не затевайте распри, чтоб не накликать еще большей беды.
Среди собравшихся поднялись споры; одни остались спокойно на месте, а другие с шумом, негодуя на речь Галитерса, бросились вслед за Эвпейтом готовиться к бою. Облачившись в броню и выйдя за город, они собрались в большой отряд и направились к дому Лаэрта, надеясь там найти Одиссея.
Увидя эту грозную толпу, Афина-Паллада обратилась к своему отцу Зевсу за советом, и ответил ей Зевс:— Не ты ли сама решила, что Одиссей должен вернуться домой и своим врагам отомстить? Делай, как знаешь сама. Я думаю, что отомстить женихам он имел право и должен остаться царем Итаки.
Услыхав волю Зевса, Афина спустилась с Олимпа и тотчас явилась в Итаку.
В это время Одиссей и его спутники кончали обед у Лаэрта; встал Одиссей осторожный и обратился к друзьям:
— Надо пойти посмотреть, не идут ли они, собираясь мне отомстить?
Один из младших сыновей Долиона вышел и, увидев вооруженную толпу, которая приближалась к дому, крикнул Одиссею:
— Идут! Поспешите! Их много!
Тотчас Одиссей, Телемах и пастухи вооружились; облачились в броню шесть сыновей Долиона и стали рядом с Одиссеем; вооружился и старый Лаэрт, и До-лион, и все вышли из дома, готовые к бою; впереди шел Одиссей. Он сказал Телемаху:
— Теперь, сын мой, настала пора тебе в бою отличиться и показать себя мужем, не знающим страха.
— Ты сам увидишь, отец, что славу наших отважных отцов я посрамить не желаю, — бодро ответил ему Телемах.
Б это время явилась Афина-Паллада в образе Ментора и, подойдя к Лаэрту, тихо шепнула ему:
— Сын Аркесия, призови на помощь Зевса, выходи на врага и метни копье наудачу!
Вышел смело вперед старый Лаэрт и бросил, не целясь, боевое копье в толпу наступавших итакийцев.
Оно пробило медный шлем Эвпейта и смертельно ранило его в голову. И он, не успев даже крикнуть, упал навзничь.
Кинулись Одиссей и Телемах с копьями и мечами на наступавших, и много погибло бы итакийцев, если б Афина не крикнула голосом громким, спеша спасти народ от гибели:
— Люди Итаки, остановитесь, не проливайте напрасно крови и злую вражду прекратите!
Все в ужасе от ее громового голоса побросали оружие и отступили в город.
Одиссей кинулся преследовать их, но вдруг ослепительная молния, прорезав небо, ударила в землю и остановила его.
— Удержи свою руку, Одиссей, от пролития крови, — сказала ему мудрая Афина, — или тебя поразит гневом громовержец Зевс. — И Одиссей радостно покорился совету Афины и вернулся успокоенный в город. В образе мудрого Ментора Афина помогла ему помириться с народом.
Вскоре Одиссей отправился снова странствовать в далекие земли и страны и наконец вернулся в любимую им Итаку, где прожил с Пенелопой долгие годы.