Сказка «Снежный дом»

Дует ветер, крутится белый снег и наносит его высокими сугробами у каждой избы.

И с каждого сугроба мальчишки на салазках съезжают; повсюду можно кататься мальчишкам, и вниз к речке на ледянке турманом лететь, и скувыркиваться с ометов соломы, — нельзя только заходить за Аверьянову избу, что посередине села.

У Аверьяновой избы намело высоченный сугроб, а на нём кончанские мальчишки стоят и грозятся выпустить красные слюни.

Аверьянову же сыну — Петечке хуже всех: кончанокие мальчишки грозятся, а свои кричат: ты кончанский, мы тебе скулы на четыре части расколем, и никто его не принимает играть.

Скучно стало Петечке, и принялся он в сугробе нору копать, чтобы туда залезть одному и сидеть. Долго Петечка прямо копал, потом стал в сторону забираться, а как добрался до стороны, устроил потолок, стены, лежанку, сел и посиживает.

Просвечивает со всех сторон голубой снег, похрустывает, тихо в нём и хорошо. Ни у кого из мальчишек такого дома нет.

Досиделся Петечка, пока мать ужинать позвала, вылез, вход комьями завалил, а после ужина лёг на печку под полушубок, серого кота за лапу подтащил и говорит ему на ухо:

— Тебе я вот чего, Вась, расскажу — у меня дом лучше всех, хочешь со мной жить?

Но кот Вась ничего не ответил и, помурлыкав для вида, вывернулся и шмыг под печку — мышей вынюхивать и в подполье — шептаться с домовым.

Наутро Петечка только залез в снежный дом, как слышит — хрустнул снег, потом сбоку полетели комья, и вылез из стенки небольшого роста мужичок в такой рыжей бороде, что одни глаза видны. Отряхнулся мужичок, присел около Петечки и сделал ему козу.

Засмеялся Петечка, просит ещё сделать.

— Не могу, — отвечает мужичок, — я домовой, боюсь тебя напугать очень.

— Так я теперь всё равно тебя забоялся, — отвечает Петечка.

— Чего меня бояться: я ребятишек жалею; только у вас в избе столько народу, да ещё телёнок, и дух такой тяжёлый — не могу там жить, всё время в снегу сижу; а кот Вась давеча мне говорит: Петечка, мол, дом-то какой построил.

— Как же играть будем? — спросил Петечка.

— Я уж не знаю; мне бы поспать охота; я дочку свою кликну, она поиграет, а я вздремну.

Домовой прижал ноздрю да как свистнет… Тогда выскочила из снега румяная девочка, в мышиной шубке, чернобровая, голубоглазая, косичка торчит, мочалкой повязана; засмеялась девочка и за руку поздоровалась.

Домовой на лежанку лёг, покряхтел, говорит:

«Играйте, ребятишки, только меня в бок не толкайте», — и тут же захрапел, а домовова дочка говорит шёпотом:

— Давай в представленыши играть.

— Давай, — отвечает Петечка. — А это как? Чего-то боязно.

— А ты, Петечка, представляй, будто на тебе красная шёлковая рубашка, ты на лавке сидишь и около крендель.

— Вижу, — говорит Петечка и потянулся за кренделем.

— И сидишь ты, — продолжает домовова дочка и сама зажмурилась, — а я избу мету, кот Вась о печку трётся, чисто у нас, и солнышко светит. Вот собрались мы и за грибами в лес побежали, босиком по траве. Дождик как припустился и впереди нас всю траву вымочил, и опять солнышко проглянуло… до леса добежали, а грибов там видимо-невидимо…

— Сколько их, — сказал Петечка и рот разинул, — красные, а вон боровик, а есть — можно? Они не поганые, представленные-то грибы?

— Есть можно; теперь купаться пойдём; катись на боку с косогора; смотри, в реке вода ясная, и на дне рыбу видно.

— А у тебя булавки нет? — спросил Петечка. — Я бы сейчас пескаря на муху поймал…

Но тут домовой проснулся, поблагодарил Петечку и вместе с дочкой обедать улез.

Назавтра опять прибежала домовова дочка, и с Петечкой они придумывали невесть что, где только не побывали, и так играли каждый день.

Но вот преломилась зима, нагнало с востока сырых туч, подул мокрый ветер, ухнули, осели снега, почернел навоз на задворках, прилетели грачи, закружились над голыми ещё ветками, и стал подтаивать снежный дом.

Насилу влез туда Петечка, промок даже весь, а домовова дочка не приходит. И принялся Петечка хныкать и тереть кулаками глаза; тогда домовова дочка выглянула из дыры в стенке, пальцы растопырила и говорит:

— Мокрота, ни до чего дотронуться нельзя; теперь мне, Петечка, играть некогда; столько дела — руки отваливаются; да и дом всё равно пропал.

Басом заревел Петечка, а домовова дочка плеснула в ладоши и говорит:

— Глупый ты, — вот кто. Весна идёт; она лучше всяких представленышей. — Да и кричит домовому: иди, мол, сюда.

Петечка орёт, не унимается. Домовой сейчас же явился с деревянной лопатой и весь дом раскидал, — от него, говорит, одна сырость, — Петечку за руки взял, побежал на задворки, а там уж рыжий конь стоит; вскочил на коня домовой, Петечку спереди присунул, дочку позади, коня лопатой хлоп, конь скок и под горку по талому снегу живо до леса домчал. А в лесу из-под снега студёные ручьи бегут, лезет на волю зелёная трава, раздвигает талые листья; ухают овраги, шумят, как вода; голые ещё берёзы почками покрываются; прибежали зайцы, зимнюю шерсть лапами соскребают, кувыркаются; в синем небе гуси летят…

Домовой Петечку с дочкой ссадил, сам дальше поскакал, а домовова дочка сплела жёлтенький венок, ладони ко рту приложила и крикнула:

— Ау, русалки, ау, сестрицы-мавки, полно вам спать!

Аукнулось по лесу, и со всех сторон, как весенний гром, откликнулись русалочьи голоса.

— Побежим к мавкам, — говорит домовова дочка, — они тебе красную рубашку дадут, настоящую, не то что в снежном дому.

— Кота бы нам взять, — говорит Петечка.

Смотрит, и кот явился, хвост трубой и глаза воровские горят.

И побежали они втроём в густую чащу к русалкам играть, только не в представленыши, а в настоящие весенние игры: качаться на деревьях, хохотать на весь лес, будить сонных зверей — ежей, барсуков и медведя — и под солнцем на крутом берегу водить весёлые хороводы.